Ничто человеческое...

— Ужас. А может быть, существует способ просто лишить её этой дурацкой магии, и всё на этом? Ведь это возможно?

— Подобный ритуал существует. Магию действительно запирают в человеке. Когда-то давно это был особо извращенный способ казни для магов. И я не знаю никого, кто прожил бы после этого больше семи лет. Семь страшных мучительных лет. Есть еще возможность перегореть и стать сквибом или же поклясться магией и, не выполнив условия клятвы, также стать сквибом. Но для Гермионы это будет, как вам лишиться ноги и руки одновременно. Жить можно но... Для неё эта жизнь уже никогда не будет полноценной. И к тому же во втором случае она потеряет возможность иметь детей. Не спрашивайте, почему. Таковы законы магии. Вы хотите такого для вашей дочери?

— Нет конечно. Но и то, что вы описали...

— Я описал то, какие возможности даёт этот контракт директору. Который в магическом мире помимо директора единственной школы ещё является главой Визенгамота — верховного суда магов, председателем международной коллегии магов, героем последней и предпоследней войн. И вообще светлый волшебник и борец за дело добра.

— Вы говорите это с такой иронией, что создаётся впечатление, будто все строго наоборот.

— Я очень недолюбливаю этого человека исключительно в силу собственной недоверчивости, — кивнул Томпсон. — Но надёжных доказательств совершённых им неблаговидных поступков у меня нет. А догадки или косвенные улики — не тот материал, основываясь на котором можно строить обвинение.

— И не даёт ответа на вопрос, как нам защитить Гермиону, — кивнул Дэн.

— Ну принципиальное согласие от вас, что вы примете мою помощь, ведь получено. Осталось лишь обсудить нюансы и сделать вам тату.

— Ох! А время ведь уже полвторого ночи. Мистер Томпсон, я постелю вам в гостиной. Вы ведь не против?

— Не против, спасибо.

Шокированная Гермиона аккуратно перебралась на постель. Заснуть в этот раз получилось, только очистив голову от всех мыслей, как учил мистер Томпсон. Хотя не от всех — ей очень хотелось увидеть родителей лысыми и с тату на голове. Это была последняя мысль, прежде чем девочка заснула.

Глава 4. Гермиона собирается в Хогвартс

Так уж получилось, что толком научить Гермиону волшебству Джон Томпсон не мог — его палочка не слушалась девочку. С огромным трудом удалось "выдавить" из неё бледненький "Люмос". Попытки колдовать подопечная отставного инквизитора предпринимала не раз. Дело в том, что с волшебством свою ученицу Джон познакомил раньше, чем её родителей. Понемногу вводил в курс дела, рассказывая много любопытного или поучительного, позволял тренироваться в чарах, отрабатывая движения и произношение заклинаний, подтягивал в латыни. Пока всё это оставалось без заметных результатов. Палочка упрямилась.

Но осознание своей ведьмовской природы очень помогло мисс Грейнджер подружиться с собственной магией. Зная о ней, она потихоньку понимала предоставившиеся ей возможности и помаленьку освоилась с ними. Сначала приспособилась намеренно призывать книги, а позднее и возвращать их на места в шкафах всё той же бесшумной телепортацией. Заодно узнала, что настоящие волшебники называют такой переброс аппарацией и используют его для перемещения самих себя. Но при этом всегда издают отчётливый хлопок резко сжимающегося воздуха.

Позднее Гермионе удалось вложить немного волшебства в собственные движения — чуть дальше прыгнуть или немного быстрее побежать. Сильнее ударить, наконец. Или приподнять что-то чересчур тяжёлое. Всем этим она пользовалась с оглядкой, чтобы никому не показать подобных способностей, а то ещё выставят на какие-нибудь соревнования, во время которых она увлечётся и поставит мировой рекорд. Показывать суперспособности людям, лишённым их, было бы опрометчиво. Она привыкала скрывать свои странности. Но иногда всё же палилась, как тогда перед папой с ключом, отскочившим под карт. Но девочка очень старалась, и это давало результат.

И вдруг "откровение", которым "поделился" мистер Томпсон, дало понять, что спокойный и привычный окружающий мир готовит ей и её папе и маме жуткую пакость — воздействие на самое ценное, что у них имеется. На разумы, на их воспоминания и на их чувства, наконец. То есть все то, что делает их людьми — личностями, семьёй — было поставлено под угрозу. С решением этой проблемы откладывать было уже некогда.

* * *

Скрывать от Гермионы смысл татуировок мистер Томпсон не стал. И даже привлёк её к изготовлению одного из секретнейших компонентов — специальной волшебной краски. Для этого они вместе с ней расписали латинскими текстами вперемешку с рунами листочки с тетрадную страницу, переведя на это две сотни листов бумаги. Благодаря отличной памяти и прилежанию Гермиона успевала расписать три, а то и четыре листочка, пока учитель корпел над одним. И к чести девочки надо отметить, что ошиблась она только один раз — рука дрогнула, и линия получилась кривоватой.

Затем Джон затянул литанию над разложенными стопками по двенадцать штук листочками. Причем над каждой стопкой работать приходилось по отдельности. В конце речитатива он касался стопки палочкой, и листки тасовались, как колода карт. После чего, вспыхнув текстом, разлетались на две стопки. В одной чернила становились золотыми, в другой стопке текст окрашивался в рубиново-красный. Сразу было видно, как нелегко давалось Томпсону это колдовство. Уже после третьей стопки он, тяжело дыша, был вынужден отдыхать.

— Возраст, да и ритуал этот сил жрёт немерено, — оправдывался он.

Сбегав на кухню дома учителя, Гермиона принесла ему воды.

— Ух. Спасибо, красавица.

— Красавица... Скажете тоже!

— А что, нет?

— Вы мне зубы не заговаривайте, мистер Томпсон. Я же вижу, как вам тяжело. Да и не быстро у вас выходит. Может, я смогу помочь?

— А литанию ты запомнила?

— А вы проверьте, — и девочка затараторила текст.

— Ох, егоза! Знаю ведь, что у тебя идеальная память, а до сих пор удивляюсь. И даже интонации все правильно расставила. Вот только палочка моя тебя плохо слушается, что с этим делать?

— Ну попробовать ведь можно. А вдруг?

— Ладно, балую я тебя. Возьми стопку. Двенадцать штучек. Вообще-то можно и больше или меньше, главное, чтобы количество было чётным. Вот и сложи их аккуратно. Держи палочку.

Старательно и аккуратно проделав все необходимые манипуляции под наблюдением наставника, Гермиона приняла от него палочку.

Но несмотря на безупречную дикцию, явное старание и правильность действий, ничего у неё не получилось.

— Ну не расстраивайся, дитя, я был бы очень удивлён, если бы у тебя хоть что-то вышло. Я этому учился три года. И вообще, это очень редкий и очень тайный ритуал. О нём в Англии, я думаю, и не знает больше никто. Так что цени, к какой тайне ты сегодня приобщилась. О том, что это надлежит хранить в секрете, надо мне напоминать тебе, чадо божье?

— Да понимаю уж, не дура, — сердито буркнула Гермиона. — Я же не ребёнок какой!

Надувшаяся от обиды девочка была похожа на маленького хомячка, что сердито и обиженно сверкает глазками. Забирая назад свою палочку, бывший инквизитор не удержался — взлохматил волосы этой крошечной взрослой и такой милой девочки.

— Ладно уж, взрослая. Потренируй пока "Секо". Я был уверен, что оно у тебя получится. Странно. Но как говорится, "мы предполагаем, а Бог располагает". Всё в воле Его.

И мистер Томпсон занялся активацией заготовок. Ох, ведь давал он себе зарок — никогда не оставлять за спиной потенциальную проблему.

Сегодня ему предстояло убедиться в правильности этого постулата.

Порепетировав без особого энтузиазма режущее заклинание, Гермиона задумалась. Её аналитический и очень хорошо развитый разум не мог смириться с неудачей. Ведь она делала всё правильно. Неужели так важна эта долбаная палочка? Она очень внимательно следила со спины за работой учителя и видела, как ему тяжело это делать. А ведь он старенький. И делает он это ради неё и её родителей. А она… Она не может ему помочь потому что у неё нет какой-то палочки! Так, накручивая себя, она почувствовала, что плачет. Шмыгнув носом и вытерев слёзы, к счастью, этой слабости никто не заметил — слишком уж увлечён мистер Томпсон работой — она стала успокаиваться. Как её учили — слезами горю не поможешь, а вот трезвый ум вполне поможет. Успокоившись и сосредоточившись, она стала не просто наблюдать, а пытаться почувствовать каждое движение, каждый звук, исходящий из уст наставника. Даже его желание. Усталость, уверенность и еще кучу всего, для чего у неё нет определения. И вот настал тот миг, когда она, нет, не поняла, а прочувствовала, как надо сделать.

Тихонько поднявшись, она стала повторять запомненные слова. И не просто повторять. Она как бы втягивала в себя нечто необъяснимое, но сильное и сейчас податливое её воле, и наполняла этим не просто каждое слово, а каждый звук, что исходил из её уст. И слова необъяснимо становились как бы материальными. Будто стая верных и преданных псов, готовая сорваться с места и выполнить её желание — дай только знак, хозяйка! И она им его дала без палочки одной своей волей, желанием. Раскинув в стороны руки, она спустила с цепи этот ритуал. Вихрь энергии закружил вокруг неё, подхватывая заготовки, активируя и раскладывая их стопками.

А на неё навалилась страшная слабость. Испуганное лицо любимого учителя мелькнуло перед её глазами, и пол, такой крепкий и надежный, вдруг выскользнул из-под её ног.

* * *

Мистер Томсон занимался монотонной и непростой работой. Активация заготовок — это сложно и нудно, но необходимо. И вгоняет в транс. Отсчитать дюжину, сложить, речитатив, выпустить магию, отодвинуть; взять, отсчитать дюжину, сложить речитатив выпустить магию; взять дюжину… Внезапный всплеск магии за спиной вырвал его из транса и замедлил время до предела.

Инстинкты и навыки, вбиваемые в подкорку всё время обучения и годы службы, просто взвыли. Тело, разогнувшись как пружина, ещё только начало оборачиваться, а мозг уже заканчивал анализ. Магия за спиной была светлая, и не просто светлая — эта магия грела, как рука матери. Это была именно та магия, которой наделены очень редкие реликвии, связанные не просто с Христом, а с самим Создателем. Её сила была огромной. Единственное решение в противостоянии с магом такой силы — срочное стратегическое отступление.

Шок, который он испытал, увидев свою ученицу, не передать словами. Девочка светилась. Она реально сияла золотым светом, её волосы развевались, хотя никакого ветра в помещении не было и быть не могло.

Внезапно она вскинула руки и открыла глаза. Свет устремился во все стороны, впитываясь в бумажки и заставляя текст на них сиять в разы ярче, чем получалось у него. Волосы опали, свет ушёл из девочки. Из носа на подбородок хлынули две струйки крови. Пошатнувшись, Гермиона стала оседать, как тряпичная кукла. Еле успел подхватить.

Мистер Томпсон не помнил, как с телом ребёнка слетел по лестнице на первый этаж. Не помнил, как вызывал целителя из Святого Мунго. Договор с ними он заключил несколько лет назад, подозревая, что без травм не обойдётся.

От переживания и испуга он осел на пол и провалился в беспамятство.

В себя его привели только слова целителя.

— Не волнуйтесь, мистер. Ваша внучка в полном порядке. Такое редко, но бывает. Это даже нельзя назвать полноценным магическим истощением. В запасе у неё осталось еще немного резерва. Уже началось восстановление. Просто она выплеснула магию с такой скоростью, что перенапрягла свои силёнки. Отсюда и носовое кровотечение, которое я, кстати, уже залечил. А вообще ваша внучка просто чудо. И резерв на уровне третьего курса Хогвартса, и сил станет после выздоровления столько, что Мерлин от зависти удавится.

* * *

Пришла в себя Гермиона от разговора рядом. Ей не пришлось вспоминать, что произошло, как это описывают в книжках. Она отчетливо всё помнила и понимала, что поступила нехорошо, не посоветовавшись с наставником прежде чем применить... А собственно, что именно она применила? Ладно. Потом разберёмся. Девочка знала, что у неё очень длинные и густые ресницы, и без зазрения совести использовала это. Если такое есть, то не использовать глупо, и мистер Томпсон был с ней согласен.

Чуть приоткрыв веки, через густые ресницы девочка наблюдала за учителем и вторым высоким мужчиной с проседью в волосах.

— ...Повезло вам с ней. Пару дней никакого колдовства. И то это в большей мере предосторожность. С вас пятьдесят галеонов за вызов.

Приятно слышать, когда такое говорят о тебе. А вот дальнейшее ей не очень понравилось. Взяв палочку в боевое положение правой рукой, мистер Томпсон совершил запоминающееся движение ей над своей левой ладонью, и на ладони засиял знак. Она даже глаза полностью открыла чтобы увидеть это. Крест посредине. Слева ветвь то ли дерева, то ли кустарника, а справа меч, направленный остриём вверх. Или скорее, это похоже на кинжал мистера Томпсона. Там на лезвии под гардой очень похожий знак есть. Только мелкий и плохо читаемый. Да и вообще клинок этот, похоже, очень старый и дорог ему.

После активации рисунка палочка учителя оказалась направлена незнакомцу точно в солнечное сплетение. Идеальная позиция для атаки. А вот мужчина напротив явно испугался. Кровь отхлынула от его лица, глаза расширились, а рука, дернувшись за палочкой, безвольно повисла.

— Значит, я не обознался, целитель Майер? Или как вас звали заключенные — Доктор Майер?

— Да. Вы не ошиблись. Йозеф Майер. И я готов принять смерть. Я никогда не был воином. Я ученый.

— Да уж. Учёный. От ваших экспериментов до сих пор кровь стынет в жилах.

— Я не стану оправдываться. Да, я все эти ужасы сотворил. Но я должен был получить ответы на вопросы. Наука и знание превыше всего. Я мог бы сказать, будто не ведал, что творю. Ныть о том, что бес попутал — не стану. Скажу только, что мне сейчас, по прошествии времени, стыдно за то, что было в прошлом. Я после войны пытался искупить грех. В монастырь не приняли. Не пожелали пачкаться о такого мерзавца. Устроился в Мунго. И всегда лечил, выкладываясь полностью, не сачковал. Лечил всех. Богатых, бедных, людей, нелюдей, евреев, арабов, христиан... Не разбирая. Пытался хоть так вымолить прощение. Вам этого не понять.

Ну так что, "Авада"? Или потащите на костер, господин инквизитор?

— Я не при исполнении, — и палочка просто толкнула изображение с ладони так, что оно вплыло в грудь целителя. Того скрючило от боли, а мистер Томпсон опустил палочку.

— Терпи. Твои подопытные и не такое терпели. Очухался? А теперь слушай. Иногда и инквизиция идёт на сделку с дьяволом, выбирая меньшее из зол. Ты действительно прекрасный целитель, не менее известный, чем Гиппократ Сметвик, а по знаниям и умениям ему не уступаешь. То, что я сделал, это проклятие инквизитора, многими считающееся легендарным. Ты не сможешь причинить мне вред, ты не сможешь разгласить мои тайны, и ты умрёшь, стоит мне этого только пожелать. Ты можешь лечить, но не сможешь причинить никому боли без необходимости, и убить сможешь, только защищаясь. Иначе крест просто разорвёт твоё сердце. То, что здесь было, то, что ты увидел или понял — это моя тайна. На столе кошель, в нём сотня золотых. Исчезни.