Реальность третьего рода

— Шу, ты держишь книгу вверх ногами.

— Да, — удивился Шу, — а где у книги ноги?

Старушка вынырнула из груды бумаг:

— Испанского нет.

— А какого-нибудь?

— Какого?

— Такого, с которого можно перевести на испанский... Ну, понимаете, я беру два словаря Испано-Какой-то и Нечто-Русский и перевожу и Испанского на Русский, а потом Русско-Какой-то и Нечто-Испанский и перевожу обратно.

— Аа, — сказала старушка и сняла с полки Нечто-Испанский словарь.

Война — любимое развлечение королей, но в этой стране уже давно не было войн, последняя развлекательная война закончилась два века назад. Тогда столица была еще сильна и Короля боялись и почитали. Теперь осталось одно название и он был не более чем властителем города, правда большого, но все же меньше чем Девять Островов. Хотя мудрецы издавна спорили, считать ли Острова одним большим городом.

Солнечные пучки сквозь просветы в тяжелых шторах медленно ползли по полу, золотили пыльные узоры колонн, забирались на трон. Король сидел в углу парадного зала и созерцал время.

Последняя война не была игрушкой королей. Она была странная. Сохранившиеся войска были посланы, но никто не вернулся. Говорили о победе, но никто не видел предводителей поверженного противника, только трупы. Войска столицы и люди гор. И полная тишина. Мудрецы говорили о сокрытии какой-то великой силы, говорили, что она ушла из мира, но что это за сила — молчали. Но тишина наступила, какое-то время еще чувствовалось напряжение, люди не могли забыть. Теперь все как обычно. Ничего не слышно. Ничего не известно.

Его отец и дед жили по инерции, используя то, чем обеспечили их предки. Тем же занимался и он. Но Столица опускалась. Теперь его здесь не любили. Полгода назад он распустил всех министров.

Он провел рукой по колонне, на руке осталась пыль. "Надо прибрать здесь до завтра", — подумал он. Это был тактический ход. Здесь соберутся все значительные люди от Драконьих гор до южной пустыни. Они убедятся в дружелюбии Столицы (но не слабости), он предложит им союз, а заодно станет известно то, о чем говорят у них.

Он крикнул герольда. Слышно было, как слуги повторяли его приказ все дальше и дальше. Потом шаги. И поклон.

— Кто отозвался на мое приглашение?

— Двадцать шесть лордов, мой Король.

— Читай.

— Властитель Островов Кельмир Справедривый.

По правде, Острова уже давно не входили в его владения, подчиняясь Столице лишь на словах, и Властитель был такой же король как и он.

— Верховный Повелитель Людей Гор Атанатхар.

Он боялся, что Люди Гор не придут. После войны Король не заключал с ними мира, но говорили, что темная сила, которая их вела, пала, и они отошли и остались на бесплодных землях между горами и рекой и довольны этим.

— Наместник восточных земель Артур Светлый.

Это был верный друг Столицы. Но он давно уже не был слугой. Поддерживая хорошую торговлю и обеспечивая в последней войне помощь войсками, он несколько раз показал свое упрямство, и Король знал, что не сможет открыто спорить с ним.

— Ондион Ролайский.

Подожди. Ролайский? Но лес РоЛаЙ... вот он. Король подошел к окну. Внизу шумел город: кричали торговцы на площади, скрипели телеги, на пыльных улицах играли дети, булочники сидели на порогах своих лавок. Улицы переплетались в причудливый нерегулярный узор, вокруг основания Раф-Камня, на котором стоял замок, местами взбираясь на него, или ныряя под скалу тоннелями. Всё это ограничивалось ровной городской стеной, а дальше начиналось зелёное море живой листвы и продолжалось до самого края зрения. Город было далеко внизу, и казался маленьким, к высоте башни добавлялась высота Раф-Камня, а лес занимал бо?льшее поле зрения и чуть шевелился как огромное спящее животное.

Он помнил страшные рассказы, которыми пугали его в дестстве, и как мальчишкой бегал на спор в одиночку к старой сторожевой башне. Он отыскал её глазами. Её вершина едва поднималась над листвой вдалеке. Где-то под покровом леса рядом с ней проходит старая дорога на север, к Девяти Островам. Во все времена ею пользовались неохотно, но дорога была. По рассказам, башня когда-то отмечала границу леса, а еще раньше, во времена его деда...

Однажды король Эдвард приказал вырубить лес на сто шагов по обе стороны от дороги. Лесорубы разбежались в первую же ночь. Тогда он послал с ними солдат. Они рубили лес днём, а когда приходили утром — на месте вырубки уже росли молодые деревья. Дальше — хуже, волки, кабаны, всякие твари пострашнее полезли из леса. Это была настоящая война, на которой были убитые и раненые, атаки и отступления. И когда Эдвард понял, что проиграл её, за полгода он не продвинувшись и на десять шагов, он приказал поджечь лес. Погода стояла сухая, дождей в это время года почти не бывает, и лес загорелся быстро, стена огня двигалась впереди солдат, оставляя лишь пепел и чёрные стволы.

Лес горел весь день, заволакивая столицу дымом, а когда стемнело, поднялся ветер, и началась буря. Потоки воды низвергались с неба и неслись по улицам, затапливая подвалы. Молнии сверкали, освещая город холодным светом. Казалось, чья-то разумная воля управляет ими. Несколько домов и южные ворота загорелись, несмотря на дождь. Утром дождь утих, оставив догорать то, что осталось от города. Множество людей потянулось по дорогам на юг, многие из мастеровых осели тогда в южных плодородных деревнях. Эдвард не послушал советов стариков и выдвинулся на север с большим отрядом. Они дошли до места, где дорога выходила на берег реки и встали там лагерем. Король был уверен, что чьё-то человеческое колдовство стоит за этим и твёрдо решил добраться до корня. Старики говорят, что он ошибся, никто не мог бы жить в этом лесу, это сам лес восстал против него. Когда солдаты утром проснулись, то обнаружили, что всё их снаряжение изъедено муравьями, а на месте шатра Эдварда лежит белый обглоданный скелет.

Так его дед вступил на трон. Он был молодым племянником Эдварда и первым претендентом на наследование. Испугавшись свалившейся на него ноши, он созвал совет мудрецов, которые помогали ему править. Что из этого вышло — совсем другая история, но теперь на лес никто не посягал. Был издан закон, запрещающий вырубки севернее линии, на которой стоял город, который соблюдается до сих пор, и лес постепенно подступил к самым стенам, поглотив и дорогу, и старую сторожевую башню.

Была ли это чья-то воля, или правы старики, говорившие, что лес сам восстал против Эдварда? Теперь уже нельзя узнать. Но сейчас... похоже, что есть.

— Кто передавал ему послание?

— Не знаю, мой Король. Никто не признался.

— Что ты знаешь о нем?

Герольд нахмурился. Собранные им сведения были только слухами.

— Прости за дерзость, мой Король, но он законно владеет этими землями. Мало найдется смельчаков, способных войти в этот лес, еще меньше — кто сможет выйти из него. А этот человек живет там. Формально он имеет права на остров на реке в центре леса. Там развалины замка, он пытается заново отстроить его.

Неужели где-то сохранился живой потомок...

— С ним живет кучка преданных ему людей. Он осуществляет контакты с Дарквудом и Тхароном.

— Дарквуд? Разве там еще кто-нибудь жив?

— Да. Человек пятьдесят. В основном, ремесленники и кузнецы. И еще пришли с Синих холмов. Говорят, их город спас некий неизвестный рыцарь. С ним были две девушки. Так говорится в местной легенде. Жители расчистили старую дорогу через лес от Дарквуда к острову и ведут активную торговлю.

— Что еще известно о нем? — Он видел, что герольд не решается сказать, что он знает. А знает он еще много.

— Еще говорят, это он дрался в ущелье у Тхарона и это он заключил мир с Людьми Гор.

Слухи и факты странным образом сплетались в его голове, перемешиваясь слоями, словно черный дым. Он увидел богатый стол и людей сидящих за трапезой. Они пели. Песня повторялась по кругу и странные, нелепые слова смешивались в ней. Он пошатнулся.

— Мой Король...

Кто-то подхватил его под руку. "Вот идет прошлогодний верблюююд! — пели голоса, раскладываясь в красивую гармонию, — Состоящий из множества блююююд!" И кто-то стучал кружкой по столу в слабую долю. Голоса переплетались, расходясь одновременно вверх и вниз. Он пытался разглядеть людей сидящих за столом. Иногда ему казалось, что они одеты в плащи и кожаные рубахи и сидят в огромном каменном зале, а иногда вдруг зал сжимался, и он видел тесную комнату, где на гладкой стене был изображен красный дракон.

Несколько голосов поднялись на октаву выше и запели напряженно и медленно уже совсем полную чушь, а басы пели в том же темпе, голоса смешивались и перекрывались:

К нам стремииииится Готиииииический Тооооооорт!

кнамстремитсяготическийторткнамстремитсяготическийтоооорт!

Невыносимо громко и навязчиво, оно кружилось вокруг, в нем рождался тяжелый, наступающий ритм, он бил по голове, мягко и тупо.

Он взбирается прямо на бооооорт!

Мы убъем Вас, Готический! Торт,

На колени! Готический Торт!!!

МЫ. УБЪЕМ. ВАС. ГОТИческий! ТОРТ!

МЫ. УБЪЕМ. ВАС. ГОТИческий ТОРТ!

Кто-то завыл, завизжал...

Все оборвалось. Тихо копошилась старушка за своей конторкой, мурлыкала на батарее Дарья Петровна. Шу поднял голову — он лежал на старом журнале, там была скучная статья про клизьмотроны. Мишель сосредоточенно тыкал пальцем в Нечто-Испанский словарь.

— А инопланетяне? Такие зелёные человечки? — Стелла явно иронизировала, но Слон делал вид, что не понимал шуток и отвечал серьёзно.

— Я думаю, что далеко вокруг нигде нет жизни в том виде, как мы ее привыкли понимать. В том смысле, что мы считаем жизнью определенные соединения углерода, которые могут воспроизводить себя и усложняться. Но я думаю, что это общий закон мироздания: в потоке нарастания хаоса могут появляться флуктуации, устойчивые, самоподдерживающиеся завихрения, противоречащие хаосу, но, паразитирующие на его течении и, вцелом, ускоряющие его течение. Это я и предлагаю называть жизнью. А уж какие они будут, эти флуктуации — зависит от случайностей.

Это могут быть химические соединения углерода, которые мы называем органикой, это могут быть какие-то другие самоорганизующиеся химические циклы. Это может быть вообще не химия, например, какие-нибудь сложные магнитные вихри в недрах звёзд, которые размножаются, думают, показывают какое-то сложное поведение.

Их может быть бесконечное количество видов, может быть, есть Нечто, сложноорганизованное, что мы уж никак Жизнью бы не назвали, и ОНО тоже нас чем-то особенным не считает. Так и живем мы, не замечая друг друга, и ищем чего-то...

— Так а с зелёными человечками что? Откуда они тогда? — Не унималась Стелла.

— Из бутылки, ясное дело!.. Люди ужасно эгоцентричны, видят человеческие черты во всем. Даже на Марсе в одном из кратеров видели лицо Тутанхамона... или Аменхотепа, как его там. Пока не сфотографировали поближе и не убедились, что это просто гора.

Вот, например, Австралия... Была в изоляции всего сотню миллионов лет, и смотри, насколько все существа там отличаются от наших! Все напрочь сумчатые и утконосые. Что тогда говорить о других планетах, уж всяко они ни разу на человечков похожи не будут. Другое дело — соседние измерения Земли. Они должны быть похожи на наше. Но контакты с ними невозможны по определению. Вот, Винский идет, он вам скажет.

— Что? — Не сразу понял Винский. — И скажу! Вот скажу, так скажу! А что сказать-то?

И он сказал. Сначала лоб его собрался в гармошку и он запыхтел. Потом...

— Некоторые считают, что параллельные пространства не пересекаются, так же, как не пересекаются параллельные прямые — просто по определению, потому они и параллельные... Тогда любые наши усилия в нашем пространстве никак не изменят ничего, что находится в пространстве параллельном. Но на самом деле здесь слово "параллельные" не очень подходит, просто их так называют. Правильное слово "соседние". Некоторые вообще считают, что их бесконечное множество и они как раз и образуют вселенную. А любое изменение — это просто усилие по переходу в соседнее пространство.

Ну вот, например, в нашем мире вот этот камень лежит вот здесь. — Он указал на маленький камень, лежащий в траве. — А в соседний мир отличается от нашего только тем, что этот камень лежит вот здесь... — он взял его в руку и снова положил чуть правее. — Переместив камень я не изменил этот мир, а сам переместился в другой мир, в котором камень лежит правее.

— А как же мы? — Спросила Стелла

— А вы одинаковы в обоих мирах, хотя и другие. Поэтому я ничего не замечу. Хотя... если вы — это уже другие вы, я всё равно ничего не замечу, я же не знаю, как бы вы повели себя там, откуда переместился, вернуться обратно уже нельзя.

Слон и Ту сидели на пригорке. Рассеянный солнечный свет ложился на траву, призывая растянуться под деревом и ничего не делать. Мишель говорил, что если неосторожно заснуть на склоне, могут прийти муравьи и унести обмякшее тело в муравейник.

Было тепло и солнечно, но не в голове у Слона. Мысли его были самыми мрачными. Все это было совсем не к месту, но только не для него. Это были не мысли, а состояние, которое никуда не уходило, только временно отступало, если яркая реальность вторгалась и слегка приукрашивала его серый мир. Он был наполнен отчаянием и уже даже не жалостью к себе, а смирением с собственной неизлечимостью. Эти мысли оседали на дно, и он жил с этим, просто приняв как непреодолимое. Лишь иногда слабая надежда, что есть какие-то пути выхода из этого состояния, могла всколыхнуть мёртвую воду отчаяния, и она болезненно изливалась наружу, чтобы потом снова успокоиться в неизбежности.

— Помнишь, однажды мы шли по городу, и вдруг из толпы выскочила какая-то девица, бросилась тебе на шею, а потом так же скрылась в толпе?

— Да. Ну, и...

— Кто она?

— Мм... да, я вроде видел ее где-то, учился с ней что ли... Когда-то. А что?

— Почему она бросилась тебе на шею?

— Ну, не знаю, наверное, очень рада была меня видеть...

— Понимаешь, я достаточно хорошо знал ее. Мы с ней тоже учились. И мы даже, иногда вместе гуляли. И я покупал ей мороженое... Но она не обратила на меня внимания.

— Ну, и? — Снова повторил Ту.

— Понимаешь, я хотел тебя спросить, тебе часто на улице малознакомые девушки бросаются на шею?

— Ну, случается, иногда, а что?

— Да нет же, нет! Не это я хочу у тебя узнать! Скажи мне, как другу, КАКИМ нужно быть, чтобы люди, увидев тебя, радовались, обнимали тебя просто потому, что рады тебя видеть! КАКИМ!? Я ищу ответ на этот вопрос уже много лет, потому что... потому что мне никогда не бросались на шею даже хорошо знакомые девушки. А друзья, увидев меня, опускают глаза, в крайнем случае, бормочут, "ну вот, и Слон пришел". Только ты — единственный человек, который иногда радуется моему приходу. Поэтому я говорю об этом с тобой, и еще потому что знаю, ты, по крайней мере, не будешь смеяться надо мной.