Летняя школа/finally, I added

Мейс так заразительно улыбнулась, когда мы приблизились, что невольно и я начала улыбаться всем девчонкам как давним подружкам. Это их удивило, в ответ проступили не смелые улыбки. Чтобы до конца поколебать их уверенность, я начала с радостными криками кидаться им на шею, и радостно визжать, будто встретила самым дорогих друзей. Были такие, кто не мог пошевелиться, а некоторые даже не уверенно отвечали на мои объятья. Я не понимала, о чем говорю им, и над чем смеюсь, но неожиданно все будто бы встало на места. Я и они, уравновесились, и теперь в полутьме зала, музыке, голосе с колонок и шуме разговоров, забылось все то, о чем гудел город.

Мы начали ходить от группке к группке, пока опять не попали в компанию Дени и Санты, с их тремя молчаливыми подругами, которые когда-то для меня имели свои имена и возможно ценность в том мире, что я имела. Мейс которая слышала видимо тогда наш разговор, даже бровью не повела и начала щебетать и радостно подпевать на сцене все тому же Пену с очередной песней Майкла Джексона. И в это время когда пятерка не смело начала подпевать нам с ней на шею мне свесились руки Адама.

— Здравствуйте леди, как поживаете?

Все кроме Мейс залились румянцем, и я тут же поняла в чем дело. Он довольно фривольно свесил одну руку и на ее шею. Она аккуратно освободилась от его руки, что явно вызвало у него не удовольствие. Это заставило почувствовать стыд и вину, за то что теперь Мейс не избавиться от его внимания в этот вечер. Адам вышел на свою охоту, и будет следовать за нами по пятам, чтобы продавать свое зелье. Я это знала.

— Привет, — не стройным хором ответили девочки, и я снова увидела тех детей, какими мы были. Только я уже не была, а они остались таковыми.

— Что-то вы не веселые, не хотите ли чего-нибудь, чтобы оживиться?

Глазки Дени выражали протест и в то же время, какую-то не естественную жадность к тому что он предлагал.

— Наркотики? Мы не принимаем, — почти резко ответила она, но так казалось ей. И если она говорила "нет", то я и Адам услышали "да".

— То что я предлагаю и наркотиком трудно назвать, да и стоит как конфетки. Только очень увеселительные конфетки. — меня чуть не вывернуло от того, как он это говорил, и с натяжной улыбкой я попыталась вывернуться, но его руки не дали. Словно он хотел этим сказать — смотри теперь и ты на их падение, как и они на твое. Мне не было их жалко, особенно Дени и Санту, и все же я не любила принимать участие в его торговли. Я догадывалась, что рано или поздно он захочет, чтобы я ему помогала, но пока что я не принимала в этом участие. Жадные глазки Дени скользнули за тем, как Адам протянул на руке таблетки, все разных цветов, специально для того, что бы нравиться таким дурочкам как она. И когда Дени не смело, протянул руку к ним, остальные девочки не стали отказываться.

Мы с Мейс отошли в сторону, как только Адам занялся продажей.

— Это отвратительно, — сквозь зубы процедила Мейс, и я удивилась, что вообще расслышала, так как было слишком шумно. Наверное, я ожидала этих слов от нее.

— Да, — все что сказала я, хотя еще час назад с радостью принимала "лекарство от скуки" и даже не думала о мерзости подобного поступка. Я решала сама, а эти дурочки поддавались очарованию Адама.

— Почему ты с ним? — Мейс не удержалась от этого вопроса, и я посмотрела в ее голубые глаза почти виновато.

— Не знаю. Он один никогда не был против меня, и никогда не обвинял в чем-либо. Ему скорее всего было плевать, а мне от этого было только легче — никакого осуждения.

— То что ты говоришь страшно.

— То что это действительность, вот что страшно. За последние полгода что тебя здесь не было, большинство из всех этих, — я повела головой вокруг всего зала, — даже не здоровались.

Мейс ничего больше не сказала, и мы пошли дальше. Пришла очередь обходить своих младших одноклассников. И это было уже веселее. Они стеснялись и таращили глаза, когда я подходила.

— Ничего удивительного, — сказала Мейс, — из того что я слышала ты прям живая легенда. Тобой уже пугают маленьких детей в городе, а тут ты вся такая хорошая и добренькая. Я думаю что почти все они хотели бы как и ты посылать всех куда подальше! Наивно полагая, что тебе живется чрезвычайно весело.

— А что, это не так? — притворно удивилась я и рассмеялась. И как я и предполагала, Адама шел за нами по пятам. Где появлялись мы, появлялся и он, продавая свой товар, и это покупали, как будто конфетки, как он их и называл.

Парни пялились на меня и встречали намного радушнее девчонок, некоторые даже пытались со мной потанцевать. Но это были смельчаки, которые слишком набрались, чтобы свои ноги переставлять, а не то что при этом вести меня в танце. Но для меня такое поведение было не впервой. На почте у меня постоянно было с десяток писем в день, довольно-таки пошлого характера. Мне предлагали быстро перепихнуться, так как какая мне разница с кем. Один знакомый компьютерщик заблокировал много таких электронных почт, и что отвратительнее всего, большинство из владельцев были моим старыми знакомыми.

Для Мейс не осталось не замеченным то, как со мной обращаются парни.

— Раньше ты была такой не доступной, а теперь о твоей доступности сочиняют пошлые песенки. И не скажешь, что с этими людьми мы раньше дружили и учились, — вздыхала она, когда мы выбрались в туалет.

— Это еще почти вежливо, — хохотнула я. Прижавшись к холодной кафельной стенке, я ждала пока Мейс умоется, и закрыв глаза наслаждалась полутишиной, которую давали стены туалета. Здесь я почувствовала, как болит голова, ноют ноги и гудит желудок, требуя еды. Но этого хотело тело, я же не хотела ничего, а просто упасть где-нибудь и вырубаться.

— Это ужасно, — вытирая лицо, сказала Мейс. Здесь наконец-то не надо было кричать, и все оттенки ее тона были мне понятны. И все же она меня не осуждала.

— Помнишь, когда-то меня не считали такой уж желанной. Я была тихой и скромной, затюканной как говорили все. Теперь же я для них лакомый кусочек, но вряд ли кто-либо хочет романтических отношений. Как два года все изменили, не правда?

— Для меня и полгода все изменили. Два года это уже вечность.

Как странно, что я так же думала. Что же случилось с Мейс? Неужели все так же как и у меня, хотя сколько всего происходит в жизни, что и для нее нашлась своя пакость. Ничего удивительного. Может и она как-нибудь сможет мне рассказать. Сегодня она оказалась моим спасительным якорем. А может завтра, я помогу ей.

Когда мы вышли из туалета, звучала песня из репертуара Элтона Джона и некоторые разбились на пары. От этой картины у меня защипало в глазах и перехватило горло. Ведь я была лишена романтических иллюзий относительно любви и того, что она дает. А следующее что я увидела, заставило меня взвиться как бешенную кошку. Адам обрабатывал одну из девочек, оставшуюся в одиночестве по недосмотру своих подруг. Я знала ее, она была младше нас всех и наверное пришла с кем-то из своих трех братьев. И в данный момент она слушала Адама наполовину млея от страха, и радуясь что такой парень к ней подошел, да еще считает настолько взрослой что предлагает ей легкую наркоту.

Он мог угощать конфетками таких как Дени и Санта, и всех остальных идиоток которые думаю что уже достаточно взрослые, но он просто не имел права портить жизнь этому ребенку. Неожиданно я поняла, что доброта Мейс, заставила меня вспомнить о совести. Еще вчера я видела таких малолеток, которым Адам толкал товар, и ничего не испытывала, а теперь мне хотелось чем-то двинуть по его хорошенькой головке.

Я потеряла из виду Мейс да и всех остальных, и как таран двинулась напролом к Адаму и девочке которую он охмурял.

— Не смей, — вскрикнула я, подойдя к ним вплотную.

— Ты чего въелась, кошечка, — лениво отозвался он, перехватывая мою руку, которой я собиралась выбить таблетки из его рук. — С ума сошла?

Девчонка испуганно придвинулась к стене, а оттуда ее вытянула Мейс и куда-то повела. На нас никто не обращал внимания — все были или слишком пьяны, или же слишком одурманены товаром Адама, чтобы что-то подобное замечать.

— Дура, этот товар, мои деньги. К тому же сама то ты не против их принимать, — в данный момент проступил наружу жестокий Адам, тот которому нравился мой страх, а не то, которому на все было насрать кроме меня.

— Она ребенок, — попыталась докричаться до него я, но я понимала, что это бесполезно. Адам был слишком нарезан, чтобы меня понимать адекватно.

— Вчера ты не была так против, — усмехнулся он, и тут же применил другую тактику, он обнял меня, и хотел поцеловать. — Ну что ты, милая, не глупи. Это просто богатенькие тупые детки. Я даю им то, что они хотят, и не более того. Они хотят иллюзию взросления, и я им это даю, за денежки их толстосумых папочек.

— Она ребенок, — тупо повторила я, не зная услышит ли он это, так как в микрофон начали громко приглашать кого-нибудь спеть. Все хлопали но никто не отзывался. Начался отсчет до десяти, иначе ведущий выберет сам.

1!!!

— Все они против тебя, и только я с тобой, — заявил он мне, перекрикивая голос ведущего усиленный микрофоном.

2!!!

— Она ребенок.

— Нет, те кто тебя ненавидит, уже не дети. Они стая собак которым предложили загнать лису, раненную лису, и догрызть ее, если хочется.

3!!!

Я посмотрела на Адама, и мне стало противно. Как же я его ненавидела, ненавидела до спазмов в желудке, и боли в голове.

4!!!

Я ненавидела все, что он делал для меня, и как после этого ко мне прикасался. Как покупал меня за наркоту, как опускал и гордился этим.

5!!!

Ненавидела, ведь он действительно был со мной, а все остальные нет. Но совесть говорила мне, что это все не правильно.

6!!!

— Не дури, — вдруг голос его изменился, видимо как и мое лицо. Он заговорил со мной угрожающе. — Я это все что у тебя есть.

7!!!

Скинув его руки, грубым резким движением, я попятилась от него в сторону сцены с улыбкой, которую вызвали наркотики в моем организме. То что я собиралась сделать было глупостью и все же протестом.

8!!!!

— Я хочу спеть!!! — закричала я, и тут же ведущий радостно вскричал.

— У нас есть смельчак. Ну выходи!

Это был один из тех, кто учился намного старше меня и давно уже закончил какой-то "лесостроительный колледж", и его глаза вовсе не изменились, как и улыбка когда я поднялась, но в зале вдруг стало намного тише. Произошло то, чего я боялась, когда пришла сюда. Все меня заметили и затихли. Это позволило мне кое-то сказать.

— Посвящаю эту песню своему парню Адаму.

Я обернулась к ведущему и назвала ему название песни, но его вовсе не удивил мой выбор. Он улыбнулся мне доброй улыбкой, и меня это поразило. Значит, в городе еще остались люди, которые меня не осуждают.

Когда прозвучали акоррды гитары на фонограмме, я начала двигаться под нее. Пам-пам-пам, пам-пам-пам.

Every time we like...

Стоило мне завести знакомую мелодию, как зал странно оживился, но я смотрела на Адама, так как он стоял уже под самой сценой, и пыталась разглядеть по его лицу, понимает ли он, что значат эти слова. Все подпевали. И лишь он стоял с глупой ухмылкой, которая говорила — мне все равно, что ты поешь, завтра твоя песенка снова будет просить меня об услуге. И мне стало аж до боли ненавистно то, что я действительно от него завишу.

Потом припев я пела довольно сильно и грубо, как раз под стать словам:

I hate everything about you...

Но песня только все больше распаляла публику, а мне становилось все меньше интересно, что теперь думает Адам. Я пела хорошо, всегда хорошо, но никогда не интересовалась этим серьезно. В какой-то момент я видела только зал и людей, и пела, и со словами выходил гнев.

Every time...

Уже все подхватили со мной слова, и казалось они разделяют то, что я пою, но никто не понимал настоящей мое ненависти, что я пыталась высказать. Я ведь и их снова начала жестоко ненавидеть, за то что они такое тупое стадо. За то, что счастливы, потому что у них все хорошо. Но еще больше я ненавидела в данный момент себя.

I hate everything about you...

За то, что слабачка. И побегу к Адаму опять, и что меня снова перестает злить то, что он хотел продать наркоту ребенку, что мне уже не стать такой как прежде. Ненавидела себя за слабость и то, что равнодушие родителей продолжает меня ранить.

И все же пока я стояла и пела, я улыбалась. Хохотала как безумная, почти рыдая от этого дикого хохота. Но никто этого не замечал. Стоило песне закончиться на последних гитарных пам-пам-пам, как на сцену выбрался Адам, заскочив просто передо мной, и он тут же поцеловал меня. Все в зале заулюлюкали и рассмеялись. Я же посмотрела на Адама и поняла — мне опять на все наплевать.

Мы сбежали со сцены смеясь, и собираясь уйти отсюда. Но по дороге к двери меня перехватила Мейс. На миг чувство вины кольнуло мое сердце, но оно исчезло. Кинув насмешливый взгляд на нас двоих, Адам ушел. Тем самым он сообщил Мейс, что я все равно уйду с ним.

— Что ты делаешь? Не уходи с ним, он тебе не нужен. Он тебя разрушает.

— Я себя разрушаю. — мягко возразила я, и это было слышно ей достаточно хорошо, пока в зале никто не пел. — Разрушаю слишком давно, чтобы снова ставать человеком и думать о будущем. Так легче.

— Нет, не правда, он так заставляет тебя думать. Он тебя использует.

Я усмехнулась и отвернула голову в сторону.

— Ты не понимаешь...все это время, я его использую, чтобы он разрушил меня окончательно.

На это Мейс не было что ответить, и она отпустила мою руку, хотя я ее ладони даже не ощущала до этого. Вся чувствительность тела и души меня покинула. Мне было наплевать, даже если все сегодня передохнут от тех "конфеток" которые раздавал Адам.

В одном он был прав. У меня был только Адам и его долбанная наркота.

Глава 3. Падая вниз

Окрась все в черное (The Rolling Stones)

[Андрей Шталь]

В своих дверях теперь я вижу черноту,

Чернее черного печаль и немоту.

А за дверями лето, девочки в цветах,

К ним очень скоро подкрадется чернота.

От черноты моей легко сойти с ума:

Машины черные, и черные дома.

Ты, на меня взглянув, опять уходишь прочь.

Нелегкой жизни полоса черна, как ночь.

И вместо сердца — черной метки жуткий знак.

В душе чернуха и холодный, жгучий мрак.

Черна могила, но, возможно, только там

Найдет покой моя печаль и чернота.

А в Черном море после будет петь прибой,

Что черноту уже не отбелить волной.

И солнце больше не уронит яркий свет,

Других цветов теперь на Черном Свете нет.

Все крашу в черное, как уголь, как смола

Взгляд черной кошки из-за черного угла.

И это небо — решето из черных дыр,

И этот черный, черный, черный, черный мир.

Ночь только начиналась, когда мы вырвались из "Рая". Адам гоготал как безумец садясь за руль, и ему вторил мой голос. Мы снова закинулись новой порцией "конфеток", и в моем теле появилась легкость и адреналин. Я плыла в радужном облаке счастья, и совесть больше не могла заявить о себе. Больше не было голоса, который бы шептал, что я делаю что-то плохое, что врежу себе и уничтожаю себя.