Новогодняя белочка

— А ведь гостю не совсем у нас нравится! — заявил демон с хитрым и наглым лицом. — Позволёнка! Заинтересуй гостя!

Черноволосая встала, красный латекс подчёркивал все изгибы тела. Она обошла стол, глядя мне в глаза.

Ох и профура! Уже почти соблазнила движениями и взглядом. Но я крепкий орешек!

Почти.

Она медленно и плавно попыталась присесть мне на колени.

Я остановил её ладонями.

— К нему вон присядь! — кивнул на наблюдающего с сарказмом Бормотуна.

— Ах, ты так! — наигранно обиделась Позволёнка.

Она повернулась к подругам:

— Похотлина, Истязина! Помогите мне заинтересовать гостя!

Две демоницы медленно встали...

— Харош! — я выставил ладони, будто защищаясь. — Ищите себе других адептов. Я не хочу тут с какашками у вас быть потом клиентом!

Затем повернулся к Бормотуну:

— Слушай, не нравится мне у вас! Цербер мемы, Похотлины. Мертвячники!

— Не нравится Цербер мем? Кровь мою пить не хочешь, да?

— Да у меня голова кругом от того что я выпил и увидел!

— Не думала я, что ты насчёт женского внимания мудак! — Позволёнка хмыкнула и махнув подругам, пошла за стол.

— Ага! Зацепила за мужское! — ответил я. — Сейчас кинусь доказывать, что я хороший! Жди!

Похотлина с Истязиной презрительно на меня посмотрели и тоже наигранно развернулись.

Бормотун стукнул кулаком по столу, поднялся. Он недовольно посмотрел на меня, затем сложив руки рупором, хрипло и протяжно крикнул:

— Цееербееер!

— Ну зачем ты это сделал? — укоризненно сказал Задыхач. — Теперь ему у нас совсем не понравится! И столу хана!

Раздался топот, будто бежит конь. Но не стук копыт, а звук глухой, тяжёлый.

Показался огромный чёрный пёс. Трёхголовый. Тоже быстро бежит — сюр рулит.

— Надо его от стола отвлечь! — Задыхач вытащил из-под стола гитару.

Что у них за прикол доставать всё из-под диванов и столов.

Цербер уже в пятнадцати метрах, ногами чувствуется дрожь почвы.

Задыхач забренчал на гитаре и запел:

Цеееербер хватает за ляшки,

бегите от ада Серёжки и Наташки!

Песня Цербера не отвлекла — он остановился только возле стола, демоны и демонессы разлетелись в стороны, кто не успел отскочить.

— Чего это вы тут устроили? — рявкнул средней головой пёс.

— Да мы это, гостей приветствуем! — Бормотун отстранился от стола, потому что Цербер уже принялся нагло поглощать всё в три горла.

— А чего гостя насильно держите? — Одной головой спросил пёс, потому что пасти других забиты окороком.

— Да не держим, дверь всё время открыта!

— Ты же сказал, что она закрыта! — меня это возмутило настолько, что готов был выругаться в культурном обществе. — Морочили тут мне голову с Похотлинами!

— Ну соврал маленько! — самодовольно ответил он. — Я заблуждался! А теперь уже осознал...

Я немедля рванул по коридору к выходу. И вправду, проём открывшихся дверей темнел полумраком по сравнению со здешним светом. Оказавшись в лабиринте, отошёл шагов на двадцать вперёд.

Нужно остановиться и проанализировать то, что я узнал здесь.

Это были не настоящие демоны, а тоже типа мемов, как и маленький Цербер. Они наши пороки.

Основные понятны. Но вот кто такой молодой и накачанный Жизневор, понял только сейчас.

Последнее время в моду вошли энергетики. Прикольная штука, выпил баночку — две и бодрячок. Но они насилуют сердце. Поначалу, пока молодой, человек этого не ощущает. Вроде всё в порядке. Но если их потреблять долго, они истощают сердечную мышцу. Возникает такая проблема как электрасистолия.

Это когда сердце делает удар, когда ещё рано, а потом замирает. Часто может быть смертельной, но и с ней можно жить, если её лечить. Всё это в купе с кофе и чаем изматывают сердце, плюс стрессы, иногда попусту.

Инфаркт сейчас помолодел, уже и после сорока сердечная мышца может лопнуть. Причины простые: переработка организма и стресс. Так что не только кони дохнут от работы.

Но самое интересное, что эту гадость продают и будут продавать. Потому что деньги, деньги. А то, что страдают люди... Кто о них думает, если они сами о себе не думают?

Что-то я устал маленько. Присяду у стеночки отдохну.

С Бормотуном и Похотлинами всё понятно. А вот Задыхач... Встречал я его фаната — адепта. Ехал по молодости в поезде Одесса — Донецк. Вышел покурить в тамбур, а там худющий мужичок жёлтого цвета, будто больной желтухой. Курит сигарету через мундштук. Докуривает он сигарету, достаёт пачку Родопи... Скуривает её по-быстрому.

Докурив, я вернулся на место. Через время снова в тамбур за новой дозой. А он там опять стоит курит. Докуривает сигарету столичных, достаёт пачку примы и в мундштук. Дымит опять.

Завязал я разговор, всё-таки уже почти старый знакомый.

— Долго поезд идет! Вот в Одессу ехал на автобусе, намного быстрей.

— Я в поезде люблю, — выдыхая дым, говорит жёлтый. — На автобусе не покуришь...

— Почему? На вокзалы заезжает, вышел и покурил.

— Неее... я сигарет двадцать за раз курю, — он с наслаждением затянулся.

— А чего ты разных марок сигареты куришь? Смотрю, у тебя пачек шесть разных.

— А одной марки много за раз не выкуришь...

А пальцы на руке, в которой мундштук держит, усохшие, укрюченные. Не знаю, травмированные или от никотина. Вот такого табанарка видел в своей жизни.

Да каких только чудиков не бывает в жизни. Видел одного: говорит, я — человек-белка. Сейчас с дерева на дерево перепрыгну! Забрался на ель, высота — этаж четвёртый.

Прыгнул, даже за ветки ухватился...

Но не удержался. Бомбочкой вниз.

Лежит в больнице в гипсах. Его спрашивают:

— Будешь ещё прыгать?

Конечно! Я же человек-белка!

Другой хотел в книгу Гиннеса попасть. Говорит:

Я буду единственный человек, у которого в метре от головы пролетело крыло самолёта. Первый раз его друг на частном самолёте вроде пролетел, чудик стоит. Но там была одна тонкость. Чтобы было видно, что съёмка не комбинированная, пилот бросал мешок с мелом. И бросил он его поздно.

Пришлось делать второй заход.

После первого пилот расстроился, что не попал мелом в кадр, поэтому сильно поднапрягся...

Мешок он кинул красиво, а вот крылом чуть качнул от усердия. От удара крыла чудик резко упал, не сгибаясь, как столбики на повороте в Кавказкой пленнице.

В крыле, конечно, вмятина. Но не оно больше всех пострадало. Досталось рекордсмену, стало понятно, что крыло крепче головы.

Надели бедняге на голову мешок, наверное, чтобы мозги не растеклись. Ну, или чтобы не упасть в обморок от формы его лица.

А вообще он молодец, но глупый. Мог зафиксировать рекорд, как первый человек боднувший летящий самолёт. Но он, наверное, ещё раз мечтает попробовать, как человек белка.

Ладно, надо двигаться дальше. Можно пойти обратно, попробовать открыть двери на тот большой пляж. Но не факт, что они там есть, эти двери. И если я буду ходить назад, этот лабиринт никогда не пройду. Нужно двигаться вперёд.

Шёл долго, пока не увидел слева коридорчик. Согнувшись, попёр вперёд, в темноту, навстречу новым приключениям. Появился свет и вскоре я оказался в уютной светлой комнате, в которой была даже мебель.

Передо мной на диванчике полулежала женщина удивительной красоты — миниатюрная и хрупкая, словно фарфоровая статуэтка. Ее невысокий рост подчеркивал изящность фигуры, делая её ещё более притягательной. Волосы цвета спелого каштана мягко струились по плечам, придавая ей нежности и одновременно чувственности.

Накрашенные губы манящие, а вот глаза... как будто отталкивают. Какие-то равнодушные, но сейчас в них блестел интерес.

Она лениво поглаживала коленку рукой, внимательно наблюдая за происходящим на экране телевизора. Ну а меня вроде как бы не замечала.

В ней смесь привлекательности и холодного расчета создавала особое напряжение, которое буквально парализовало меня на месте. Не в силах пошевелиться, я застыл перед ней, пытаясь осознать, кто же эта загадочная незнакомка, и что от неё можно ждать.

Она взглянула на меня оценивающе:

— Хочешь со мной жить?

Я уже это видел недавно, но не знаю, я же вроде лабиринт прохожу. Стою, молчу, но любуюсь заразой. Да и подзастрял в этом лабиринте, может и вправду, осесть пока тут, да помаленьку искать выход.

— Чего молчишь? — ей уже не нужен телек, дамочка теперь всецело занята мной.

— В принципе можно попробовать, — голос мой неуверенный.

— Садись... — она похлопала по диванчику рядом с собой.

Присел.

Она сунет руку под диван и достаёт коробку.

Опять супер квадролошик.

Достаёт ослиные уши...

— Эй! — отстраняю её руки. Я знаю, что это за хрень!

— Ты видишь уши? — краля в шоке.

— И куриные глаза тоже! Так что нефиг мне тут это...

— Ой! Ты не подумай на меня плохо! Я не такая, я жду трамвая! — быстренько прячет коробку под диван.

— Эй, я без ослиных ушей!

— Да что ты обо мне знаешь? — у дамочки такой жалобный голосок... — Я бедная и несчастная! Меня обманули, как ворону в мультике. Тоже доверчивая была.

— Ясно всё с тобой! Пойду я, наверное!

— А куда ты пойдёшь кроме меня?

— Да ща выйду в коридорчик, там мож ещё комнаты есть. Гляну, будут мне ослиные уши цеплять или нет.

— Тут все в этом лабиринте корыстные, кроме меня, — дамочка говорила так убедительно, что в задумчивости я почесал макушку. — Мне даже много овощей и не надо.

— Ну, раз ты такая непритязательная, давай как-то определимся. Я буду тебе носить овощи за то, что буду у тебя жить в комнате?

— Да нет, ты что! Это теперь наша комната!

— Ну, если наша... А где тут можно овощи доставать? И как звать тебя?

Дамочка сразу оживилась, заёрзала, ещё больше поджав ноги.

— Полинка. А овощи тут много где доставать можно. Но ценятся больше всего каштаны. А я их люблю больше всего.

— Что это за каштаны такие?

— Очень вкусные! Но их надо таскать из огня.

— Ничо не понял! Это как?

— А вон... в коридорчик иди, там найдёшь. Будет тебе сюрприз!

Воодушевлённый, я рванул в коридорчик. Теперь у меня будет и женщина, и комната, а то бродягой тут болтаться не очень-то приятно.

Выйдя на открытое светлое пространство, я попал на улицу с частными домами. Не совсем понятно, там комнатки, тут дома. Наверное, в домах живут аборигены, а мы бродяги здесь.

Далеко за домами возвышалась черная гора. Вернее, это не гора, а огромный террикон. На улице безлюдно, лишь девушка одна не спеша идёт. Если шагу прибавлю, быстро догоню.

Идёт вихлежопой походкой, корона такая миниатюрная, словно у принцессы из сказки. Вот только бумажная.

— Девушка...

Оборачивается. Сразу глазками зырк...

— Что, жить со мной хочешь?

— Да не... где тут каштаны можно заработать?

— Ты что, только кирпичом упал? На каштановой шахте!

— А где ещё?

— Нигде, только на шахте!

Завиляв ещё больше, она пошла дальше. Хитрая...

Вообще внешность людей выдаёт неплохо. Создатель лабиринта по ходу метит людишек. Но надо научиться разбираться в людях. Хотя добряка видно сразу. Только проблема в том, что люди часто не видят, с кем связываются.

Быдло лепится к покорным, хитрые к наивным.

А всё потому что нужно выживать и наслаждаться своим превосходством. Или просто пристроиться.

Такая пелена дурмана, ими создаваемая с помощью масок, чтобы никто не вымер.

Хорошо, когда единят жизнь трудяги, умные или наивные. А вот быдло с быдлом только обнюхали друг друга, куснули и по сторонам, искать себе нужное. И носят все маски как в мультике Пёс в сапогах: мы бедные овечки, никто нас не пасёт...

Но глаза маской не прикроешь. По ним видно. И по поступкам.

Пока я размышлял, упёрся в одноэтажный барак. Он был недалеко от террикона, какой-то пыльный, грязный.

Захожу, кабинет справа открытый, там сидит за столом что-то пишет тип в кожанке и такой же кепке. Как у него на кепке корона держится?

— Здрасте, — говорю, — можно у вас каштанов заработать?

Отрывается от писанины:

— Конечно! Иди к террикону, там баня. Выдадут спецовку, каску и вперёд!

— А плата какая?

Он на меня с прищуром поглядел:

— Ты из пришлых, то ли?

— Нет! Но Полинка хочет каштанов.

— Да ты кирпичом упал, что ли? Сколько нагребёшь, всё твоё! Подлохматишься на раз!

— В смысле всё?

— Ну, все десять процентов.

— А тебе девяносто, что ли?

— Бушь выступать, заберу девяносто два!

В общем пришёл я, на складик-сарай. Недовольная пухлощёкая тётка выдала костюм, сапоги и каску.

— А там пыль есть? — наивный вопрос.

— А где ты шахту без пыли видел?

— Так, а респиратора нету, что ли?

— Нет конечно, на каштаны потом поменяешь!

— А как же... — понял, что на самообслуживании. — А бируши?

— Ты вообще оборзел! Не надо тут матюгами крыть! — она ещё больше надула щёки.

— Да я не ругаюсь! Читал, что в Польше шахтёрам выдают. Каждый день, одноразовые!

— В нос что ли запихувать?

— Да в уши, чтобы слух сохранить.

— Вот и иди на эту свою Польшу! И вообще, какой ты шахтёр, ты оформлен каштанохватом! И вообще не тошни, а то я тебя сейчас пошлю на работу коротким маршрутом!

Переоделся в чистой и грязной раздевалках, напялил каску. Потом мне выдали фонарь-канагонку. Выхожу с другой стороны здания, а недалеко огромный такой подвал, зев которого зияет пугающей чернотой. Возле него сидят такие же каштанохваты.

Все без корон, видно на каске не удерживаются. А нет, у одного закрепилась. Познакомились, с короной — это бугор, подбородок чуть задирает — должность.

Покурили сигарет по пять, да пошли в этот страшный чёрный зев.

Ствол...

Уклон градусов тридцать, под ногами валяются стойки, железяки — всякий хлам. Два раза чуть не хряпнулся, но присев, удержался. С правой стороны лежит железный конвейер. Вместо ленты цепи со скребками. Одно звено цепи со средний кулак размером.

Почему-то у меня такое чувство, что этот конвейер живой. И какой-то злой. Наверное, из-за того, что стирается железо по железу. А давление наверху — мама не горюй: сто пятьдесят метров цепи по уклону. Два движка по пятьдесят киловатт.

Штрек

Спустились, дальше шёл горизонтальный штрек. С такой же ржавой аркой. Мрачная картина: под сапогами местами чвакает грязь, местами сухо. Воняет прелым лесом.

Минут через пять пришли на место.

— Так! — бугор сразу схватил отбойный молоток. — Мы каштаны выкапывать! Пухлый, а ты с новеньким наносите дровишек, распалите костёр, чтобы жару было побольше!

После этих слов он побежал и давай молотком долбать в землю, как в стенку.

— А как это? Каштаны под землёй копать? — я удивлённо уставился на Пухлого.

— А где подземные каштаны ещё взять? Только тут! Пошли за дровами! Время!

Возвращаемся мы метров пятнадцать назад, а там вдоль арки брёвна лежат, будто колонны в греческом храме.

— Хватай! — Пухлый вцепился с лёгкого края.

С трудом поднял это бревно, аж руки задрожали. Еле идём с Пухлым, будто несём гроб со свинцом.