— Эти могут, — выдохнул старший лекарь. — Я уже велел все театры и торги закрыть, да чтобы воды сырой не пили, на улицах кричать и на воротах всем говорить.

— Мор пока между вторым и третьим кольцами, — сказал жрец. — Заставы держат. Милостию Рода, и выдержат. Не первый мор, переживали.

— Таково жадных не переживали, — старшина лекарей морщился. — Из восьми жжем четверых!

Смотритель торгов буркнул:

— Нет худа без добра: много места для рождений ся вызволит.

Место для рождений!

Арп Летив поднялся и поглядел над сидящими людьми, над столом, за окно — там уже надутая вимана величаво шла в небо. Поднимет змия, развернет он крыла, да и полетит: больше вперед, чем вниз. В том и секрет полета. На тысячу сажен поднимется вимана, двадцать раз по тысяче пролетит змий. А там уже и следующая станция, змия снова подымут…

В молодости Арп Летив поднимался на вимане. Но, сколь бы высоко и далеко вимана не забралась, даже в смертный холод, где нечем вздохнуть — и там с виманы никто никогда не видел иной земли. Земнокруг, опричь него море без конца и края. Соринкой на краю глаза — островки пеласгов-акайваши.

Все!

— Я думаю, послухи и поморы не говорили кривды. — Арп говорил глухо, в пол, вынуждая всех напрячь слух. — Она не шла с моря: ни одной темноволосой не замечали на первом кольце застав. Она в самом деле явила ся между кольцами.

Арп легонько стукнул по столешнице.

— Все-таки есть путь к нам оттуда. Значит: есть путь и туда. Есть место для рождений, которое не будет оплачено таким вот мором. Люди ся взволновали? Хотят снова рожать мимо Храма, не сверяя чеканных рез на гляденях, не читая храмовых книг? Вот бы найти тот путь, и пусть все рожают. И туда их, за Круг!

— Не ты первый так думаешь, господине, — жрец оперся подбородком на руки. — Больше скажу: всякий в Круге Земном рано или поздно о таковом думал. И я думал тоже. Я искал, я обошел весь Круг Земной, я сунул нос в каждую щель. Нету камня в земнокруге, аще аз не обмел метелочкой, дабы в резаных старинах прочесть избавление… Хоть бы намек! Но нигде в резах Первого Храма, и даже в резах святилищ, уцелевших после Рушения, нигде! Нигде!

Жрец тоже ударил кулаком по столу, только, в отличие от Арпа, с изрядной силой. Прищемил себе бороду и неразборчиво выругался. Выдохнул:

— Нигде не сказано: есть ли там, за морями, земли!

— Есть, — бог-мужчина грустно хмыкнул. — И еще какие. Там на соседних материках вовсю феодализм, совсем скоро пушки лить начнут. Они этот несчастный бронзовый век вкатают, как Орельяно и Кортес индейцев не вкатывали.

— И поэтому ты вмешался?

— А ты думала, я правда на ее микросиськи позарился?

— Но, послушай, неужели ты не мог сделать это проще?

— Например, как?

— Как мыслите, други, долго еще пролежим?

Йыл, не ответив, поднялся на лавке. Прошел до оконца в двери, взял там чашу с питьем и подал сперва Арку.

— Благо тебе, Хуп.

Йин Дерс принял питье хмуро, глотнул и отставил без единого слова. Только уже когда Хуп вернул пустую посудину, Йин спросил — по своему обычаю, ни на кого не взглянув прямо:

— Верите, что бессмертные боги так и устроили Круг Земной?

Арк отер лицо от пота, бросил утиральник на колышек, не промахнулся.

— Что, — хрипнул, — снова Братство приходило?

— Богатая семья, — Йыл только плечами пожал. — Понятно, что отступникам лестно…

Дерс откашлялся и сплюнул в помойный горшок.

— Шли бы они следом!.. Нашего рода не уловить им.

Йыл Хуп сощурился.

— Я как-то думал тоже. Почто боги урядили, аще Круг Земной ся не меняет?

— Заклад поставили, — хмыкнул Арк. — Дескать: “Посадим людишек на клочок земли осередь бескрайних вод. Сбегут, аль не сдюжат?” Помните ли, на театре смотрели, как его… Малайсийский гобелен, штоль?

— Ты в полушаге от кривды, — Хуп отер лицо. Поймал щекой легонький сквозняк и плотнее притянул заслонку окошка. Подбросил в печь полено дубовое, сладко пахнувшее.

— Как тут сбежать? Море кругом.

— Виману великую вздуть. Лодью огромную построить. — Йин Дерс глядел в скобленый потолок. — Я за отцом первый наследник, расходные книги видел… Знаю, сколь бронзы идет через нас на плотбища, где обычные торговые лодьи ставят. Смогли бы! Нет, не хотят.

— Или не дозволено. Гобелен тот Малайсийский раз показали, да более и не ставят нигде.

Закрыв дверь топки, Йыл отошел и вытянулся на своем лежаке.

Зашевелился Арк. В полутемной потельне никто не видел глаз, и лишь по голосу мог догадываться, радуется Арк или злится:

— А зачем?

— Что “Зачем?”

— Зачем это менять? Скажу: ты, Дерс, отцу наследуешь. Поди плохо? Иным надо жилы рвать, чтобы создать великий торговый дом — у тебя он так будет, лишь подожди. А ты, Хуп, выйдешь в лекари, по хоти твоей. Знаешь, небось, как у пеласгов устроено? И плати за обучение, и ся влачи по учителям, и впроголодь живи, пока мастером не станешь. А ты сразу в храм. Не будешь думать: где ночевать и где взять еды.

— Ты, стало быть, всем доволен?

Арк отер от пота голую грудь, плиту могучих мышц, на которой обычно лежал бронзовый глядень. Сейчас три товарища глядени оставили снаружи. Первое, чтобы не обжигали тел в пару потельни. Второе, чтобы жрецы прочеканили там знаки пережитой болезни.

— Я свой предел знаю, — Арк дышал тяжко, но, наконец-то, без хрипов. Йыл понял: выздоровеет. Видимо, все они выздоровеют. Милостив Род, не велит пресекать их нити. Вот бы еще знать: зачем бережет?

— Я знаю, торговать — не мое. И не так я умен, чтобы войти в Храм… Разве щитом, если вдруг призовут. Но и в том ничего нежданного не будет. Судьба моя измерена и взвешена, да что в том худого? Зачем ломать Круг Земной, аще ровно и добро ся катит?

— А выпадет на ритуале жребий пахаря. Тяжелая работа всю жизнь! Тогда что?

— Тягость, наперед сведомая — полтягости. — Арк снова хмыкнул. — Зато страха нет. Голову не ломать.

Йин Дерс вдруг повернул голову; только это и рассмотрел Йыл Хуп в горячем полумраке, но и тому изумился. Никогда и ни у кого Дерс даже взглядом не испрашивал совета. Да Йин округ себя никогда и не смотрел!

— Молчите, други, — Йыл Хуп снова утер пот. — Небрежное слово кривду в дом приводит. Круг Земной любого человека сильнее.

Тогда Йин Дерс отвернулся и снова принялся смотреть в потолок, с которого срывались большие капли.

Капли голубого огня сползали по тесаной стене и без признака, следа, без малой царапинки, тонули в плахах пола.

Человек, поднявшись на богатом ложе, тер глаза левой рукой, правой нашаривая ритуальный клинок — а ведь, когда бы не обычай, и того не оказалось бы рядом!

Но капли ничего злого не творили. Просто текли с потолка до полу, рисуя в тьме ночной опочивальни три слова:

“Измерен. Взвешен. Легок!”

Заговор, думал человек. Давно не слыхивали, но люди от века неизменны, а в Круге Земном тем паче. Даже верховный правитель Круга не огражден от происков. Нашли где-то старое колдовство, светящиеся резы. Сердце смутить желают, ум привести в лихорадочную скачку!

Правитель поднялся. Рукоятью меча ударил в бронзовое било, вызывая слугу; как он и предполагал, с первым звуком колдовство пропало.

Ну что ж, не он один сталкивается с подобным. Земной то заговор, нечего кивать на знамение Рода. Пусть верят жрецы, им то по ряду и по чину; а он верховный правитель. Правитель в пустые слова не верит.

— А с чего ему верить словам без доказательств?

Врес Нок привычно делил на троих вяленое мясо и хлеб. Жрецы-чистильщики сидели на коряге, уперев босые гудящие ноги в песчаный бережок, на который лениво набегала мелкая речная волна. По речке столь же лениво тянулся длинный поезд из десятка ладей. Первым шел изукрашенный водоход, и колеса его шлепали тоже лениво. Ладьи сидели глубоко, переваливались тяжко — везли олово и медь либо каменный уголь с Рифея. Речные заставы пропускали их в Полуденную Пятину под условие: не приближаться к берегам. С мором-де шутки плохи.

— … Подумаешь, — откашлялся старый Нок, — вынесло на наш берег кое-кого с разбитой морской лодьи. Где он, тот вынесенный? Может, вовсе то выдумки. Пьяные акайваши в корчме языками трепали, прибавить себе весу. Они-де мореходы, они-де землю за морями видали! Так почему до сей поры не везут с той земли товара? Людей дивных оттудошних почему нету?

— Далека та земля-от, — осмелился прервать старшего Йит Ерт. — Баяли, с самой высоколетной виманы одно лишь море видать.

Некоторое время все молча жевали, слушая, как падают на песок рано желтеющие листья лип. Ладьи все тянулись и тянулись. Вот кончилась веревка: водоход намотал ее до упора. Выбросил котки, чтобы течением не снесло; наконец, и встал. Прочие повторяли за ним. С водохода спустили челнок, чтобы вынуть большую котву и перевезти ее еще на сколько-то вперед. Затем течение надавит на лопасти колес и опять намотает веревку на ось; так хитроумием человека лодьи пойдут против течения без гребцов и парусов, подтягиваясь к тяжеленной котве. Медленно, а куда спешить? Круг Земной не спешит, не спеши и ты…

— Сколь бы ни далеко, — выдохнул, наконец, Врес Нок. — Веков прошло немало. Уж за сто лет один-два человека бурей принесло бы.

— А если там и вправду есть люди? Приплывут к нам, а тут мор… Как бы весь Круг Земной они под себя не взяли!

Врес посмотрел на молодого из-под век. Йод Олом точно в Братстве, но Врес не видел в последователях белой туфани ничего злого, а потому и не доносил. Братство признает все обряды и установления с единственной разницей: верит, что земнокругов не один. Что где-то в водах есть еще. Ну и пусть верят. Отдушина необходима. Крышку с котла и то сдвигают, чтобы паром не сорвало.

Йит Ерт взял очередную валежину — из-за мора лес не почистили, сбитые ветром ветки валялись повсюду. Ерт поднял одну такую и сломал в могучих руках.

— За наш век не завоюют. А там пусть потомки ся управят.

Все оглянулись на очищенную весь. Кого удалось перемять и тем спасти, лежали под многими одеялами прямо на лугу, на дощатых выстилках. Моровой дом горел тихо: сухое дерево почти не давало ни дыма, ни искр, ни треска.

Работы все наелись досыта и очень даже сверх того, так что снова отвернулись посмотреть на реку. На капли, выжатые из каната, когда большая котва вцепилась в речное дно, “забрала” песок и вода мягко, неудержимо, надавила на лопасти больших колес. На загорелые, напряженные лица речников, спешно выбирающих малые котки. На крепкие спины гребцов, теперь втаскивающих челнок снова на борт; на зеленую бороду тины, облепившую дно челнока, и на сверкающую бороду льющейся воды.

— Ладно. Попробую сделать хоть что-то, — поднялся Йод Олом.

Йод Олом подошел к поляне под самый закат — он умел поспевать в нужное место к должному сроку. Сказительница путешествовала вдоль Многоводной и сейчас уже приближалась к закатной границе пятины. Мор ее не брал, в чем иные видели богоизбранность, а иные полагали: просто переболела раньше.

После объявления моровой тревоги люди старались держаться подальше друг от друга и слушать Сказительницу собирались уже не тысячами — десятками, редко-редко сотнями. Пока Йод Олом догонял Сказительницу, он миновал четыре засеки на дороге. Не пропустили бы и его, будь он хоть сам настоятель Храма, хоть предстоятель-первожрец, а пропустили потому, что Йод Олом уже переболел, о чем имел на глядене должную насечку.

Расчет его оправдался. Олом появился на безымянной путевой станции в “комариный час”. Сказительница уже докончила сегодняшнюю повесть и теперь отвечала на вопросы. Йод Олом видел, что слова Сказительницы тщательно записывают, но не беспокоился. Оттискивать книги мимо гильдии никто не позволит. А гильдия управляется все тем же Храмом. Пролезет в книгу недоброе — есть кому вычеркнуть.

Здешняя путевая станция состояла из длинного стола под обычным навесом, да из двух домиков. Один, малый, для служителей. Белые стеночки, крыша под фиолетовым сланцем. Второй, длинный, низкий, крытый уже посеревшей соломой, с громадными воротами, внутри чистый, но пустой, гулкий и потому неуютный — для путников. Люди не спешили под соломенную крышу: лето едва перевалило за середину. Эх, долго еще до холодов, которые обычно прекращают любой мор…