Рыцарское звание — и "Торбей" — были ему наградой за это... и теперь он рисковал всем.
Он поморщился от этой мысли и направился на корму, чтобы пройтись по раскаленным шканцам. Если с конвоем что-нибудь случится, его решение отправить его обратно на Антигуа в сопровождении всего одного шлюпа погубит его, и он это знал. Хуже того, приказы, которые он предпочел проигнорировать, исходили от сэра Джорджа Родни, который был еще менее известен своей терпимостью к неповиновению, чем сам Пол. Но, по крайней мере, он также понимал ценность инициативы. Если события оправдают решение Пола, Родни простит его; если нет, адмирал уничтожит его.
Он остановился и подозвал к себе Гейтера.
— Да, сэр?
— Лейтенанту Янсену нужно больше людей. Генерал Корнуоллис предоставил достаточно людей и по батальону для охраны каждой батареи, но Янсену надо дать больше пушкарей. Поручите артиллеристу отобрать полдюжины командиров орудий — людей, имеющих опыт стрельбы калеными ядрами.
— Да, сэр. Я немедленно займусь этим.
— Спасибо. — Пол отрывисто кивнул и продолжил расхаживать, пока Гейтер вызывал гардемарина. Он слышал, как лейтенант тихо дает парню указания, но его мысли вернулись к сцене, которую он только что оставил на берегу.
Это было 25 августа 1781 года. Его эскадре потребовалось почти девять дней, чтобы добраться до Чесапикского залива, но по пути он подобрал еще два корабля, встретив старую шестидесятипушечную "Пантеру" в проливе Кайкос и недалеко от побережья Джорджии семидесятичетырехпушечный "Рассел", направлявшийся в Нью-Йорк после ремонта на Антигуа. Джаспер Сомерс, капитан "Рассела", был всего на два месяца младше Пола, и его не слишком обрадовал безапелляционный приказ последнего присоединиться к "Торбею". Пол не винил Сомерса, хотя это не помешало ему с глубоким облегчением прихватить "Рассел". Но какими бы полезными ни были его орудия, корабль, сопровождавший его в Нью-Йорк, был еще более желанным. Однажды "Серапис" уже принес ему удачу; возможно, это получится снова.
Так было бы лучше. У него было пять линейных кораблей, включая "Пантеру" (которая была значительно старше его), а также "Серапис", сорокачетырехпушечный "Харон" (который он обнаружил стоящим на якоре у Йорктауна вместе с небольшими фрегатами "Гваделупа" и "Фоуи" и крошечным шлюпом "Бонетта") и "Ларк" Вестмана. Это было все, в то время как у де Грасса, должно быть, было по меньшей мере двадцать линейных кораблей. Эти силы могли разгромить наспех сколоченную команду Пола за час, и он это знал.
Но он также знал, что генерал Рошамбо и мятежный Вашингтон направляются на юг с гораздо большим количеством людей и артиллерии, чем может собрать Корнуоллис. Если де Грасс сможет оставаться в заливе достаточно долго, чтобы франко-американская армия смогла сокрушить Йорктаун, последствия будут катастрофическими. Попытки подавить восстание проваливались снова и снова, и поддержка на родине ослабевала с каждой неудачей. Лично Пол подозревал, что колонии были потеряны, что бы ни случилось, и чем скорее корона это признает, тем лучше. Америка — это не Ирландия. Между Британией и ее мятежными колонистами был целый океан, и их невозможно было разоружить, когда дикая местность подступала к ним так близко. Кроме того, Англия вряд ли могла выставить достаточно большую армию, чтобы вечно сдерживать их силой.
Но личные сомнения не меняют обязанностей королевского офицера. И даже если бы это было возможно, война велась уже не только из-за Америки. Возможно, она началась там, но Англия теперь столкнулась с французами, голландцами и испанцами... Весь мир ополчился против страны Пола. Еще одно крупное поражение могло решить судьбу не только Северной Америки, но и самой Англии, и Вашингтон, по крайней мере, прекрасно понимал это. Он хотел, чтобы французский флот поддержал атаку на главную британскую базу в Нью-Йорке, но письма де Грасса ясно давали понять, что он не может продвинуться на север дальше Чесапикского залива. Очевидно, готовность Людовика XVI помочь своим американским "союзникам" не распространялась на то, чтобы оставить без защиты его собственные карибские владения или конвои.
Ничто из этого не могло сделать менее опасной успешную операцию против Корнуоллиса, и Пол стиснул зубы. Он глубоко уважал Родни, но прошедший год был не лучшим для сэра Джорджа. Правда, его здоровье было ужасным, но его поглощенность захватом острова Святого Евстафия у голландцев и его необъяснимый отказ навязать сражение в июне, после захвата де Грассом Тобаго, подготовили почву для нынешней опасности.
Без контроля над американскими водами мы вряд ли сможем сломить сопротивление повстанцев, — мрачно подумал Пол, — и если "лягушатники" смогут захватить контроль над морем здесь, они могут взять под свой контроль и пролив. Удерживать его было бы совсем другим делом, но им нужен контроль только на то время, чтобы высадить армию. И единственный способ предотвратить это — разгромить их флот, что означает сражаться с ними при любой возможности, даже при неблагоприятных обстоятельствах. Тот, кто не будет рисковать, не сможет победить. Хоук понимал это, и Родни тоже должен это понимать!
Он встряхнулся. Родни действительно понимал, но он был больным человеком, которому дали основания полагать, что де Грасс направляется обратно в Европу, сопровождая крупный французский конвой. Вот почему он решил сам вернуться в Англию и отправил сэра Сэмюэла Худа принять командование в Нью-Йорке после неожиданной смерти адмирала Грейвса, с подкреплением всего в четырнадцать линейных кораблей. Но источники Родни в разведке ошиблись... и сэр Джон Пол был старшим офицером, который это знал.
Это делало его ответственным за действия. Он мог бы отвезти свои захваченные письма в Нью-Йорк, но Худ полностью поддерживал мнение Родни о намерениях де Грасса, и сам он был известен своим упрямством. На то, чтобы он изменил свое решение, могло потребоваться несколько дней, которых у Англии, возможно, больше не было, и поэтому Пол взял дело в свои руки. Он вынудит Худа отплыть в Чесапик, сам отправившись туда со своей небольшой эскадрой и разослав депеши с сообщением о том, что сделал.
Сэмюэл Худ был высокомерным, твердолобым и склонным к спорам, но он также был бойцом, у которого не было бы иного выбора, кроме как отплыть на юг, как только он узнал бы, что Пол отправил все пять своих линейных кораблей сражаться не на жизнь, а на смерть с целым флотом. Если предположение Пола о намерениях де Грасса окажется неверным, его всегда можно будет наказать позже. Если оно подтвердится, то неспособность Худа выручить его ляжет несмываемым пятном не только на его личную честь, но и на честь всего военно-морского флота.
Пол глубоко вздохнул и отошел в сторону, глядя на свою эскадру. Для сухопутного человека его корабли, должно быть, кажутся маленькими и хрупкими, изолированными друг от друга, поскольку каждый стоит на паре якорей, но он видел все глазами моряка. Устье Чесапикского залива было шириной в десять миль, и столь маленькая эскадра не смогла бы охватить его целиком. Однако, несмотря на свои размеры, мелководный залив был опасным местом для линейных кораблей с большой осадкой. Полу не нужно было перекрывать весь вход в него: только те его части, которые могли использовать тяжелые корабли де Грасса.
Вот почему "Рассел" и "Харон" встали на якорь между отмелями, известными как Миддл-Граунд и Иннер-Миддл-Граунд, перекрыв там пролив, в то время как "Триумф", "Пантера", "Серапис", "Принц Уильям" и "Торбей" перекрыли более широкий пролив между Иннер-Миддл-Граунд и мелководьем, называемым Хорсшу-Тэйл. А поскольку они стояли на якоре на шпрингах — тяжелые тросы тянулись от кабестана каждого корабля к кормовому орудийному порту, а оттуда к якорному тросу, так что, при натягивании или ослаблении их судно поворачивалось на месте, — они могли развернуться и дать бортовой залп по любым французам, пытающимся форсировать фарватер.
К сожалению, в бухту было еще два входа. Первый, Северный пролив, между Миддл-Граунд и островом Фишермен на северной стороне входа, не представлял большой угрозы. Десантные группы и подразделения армии Корнуоллиса разместили на острове двенадцать двадцатичетырехфунтовых орудий "Принца Уильяма" и печи для каления ядер, а пролив был достаточно узким, чтобы огонь орудий легко перекрывал его.
Южная сторона входа в бухту была более опасной. Линнхейвен-Роудс, за мысом Генри, был мелководным, но его было достаточно. Действительно, во многих отношениях это была идеальная якорная стоянка: защищенная мысом, но в то же время достаточно близкая к открытой воде, чтобы флот мог быстро совершить вылазку в случае приближения врага. Но корабли Пола были растянуты настолько, насколько он осмеливался, перекрывая каналы; он никак не мог перекрыть и Линнхейвен-Роудс.
Что он мог сделать, так это разместить вторую батарею на западной стороне мыса Генри, хотя лейтенанту Янсену было непросто установить свои орудия. Даже переправить их на берег было достаточно сложно, поскольку батарея состояла из тридцатидвухфунтовых орудий семидесятичетырехпушечного корабля. Каждое орудие весило более двух с половиной тонн, но лишь их дальнобойность в три тысячи ярдов позволяла надеяться перекрыть воду между мысом Кейп и "Торбеем", и, по крайней мере, Янсен наконец-то нашел место для их установки.
Я сделал все, что мог, — сказал себе Пол, глядя на лодки, снующие взад и вперед по воде. — В драке нужно что-то оставлять на волю случая... и то, что мы ждем де Грасса, должно, по крайней мере, заставить его быть осторожным. Надеюсь.
Он встряхнулся, когда корабельный колокол пробил восемь раз, возвещая о начале утренней вахты. В животе у него заурчало, когда колокол напомнил, что он в очередной раз пропустил завтрак, и он, криво усмехнувшись, спустился вниз в поисках еды.
— Похоже, вы были правы, сэр Джон, — тихо сказал капитан Сомерс пять дней спустя.
Они с Полом стояли, уставившись на карту Чесапикского залива, в то время как "Торбей" тихо поскрипывал рядом с ними, а коммандер Вестман стоял в стороне. Хорошо, что Вестман был первым, кто заметил приближение де Грасса, — подумал Пол, но это была далекая мысль по сравнению с оценкой силы, которую дал ему "Ларк".
Двадцать восемь линейных кораблей. В шесть раз больше, чем у него, и никаких признаков Худа. Он обнаружил, что одно дело — знать о своем долге, и совсем другое — участвовать в отчаянно неравной битве, которая утром была всего лишь вероятностью, а к вечеру превратилась в неизбежность.
— И что, по-вашему, они должны делать? — спросил Сомерс, и Пол потер подбородок, не отрывая взгляда от карты, освещенной свечой.
— Сначала они проведут разведку, — сказал он. — Насколько известно де Грассу, мы — это вся нью-йоркская эскадра. Но ему не понадобится много времени, чтобы определить наши реальные силы, и я ожидаю, что тогда он попытается быстро атаковать. Прилив будет помогать ему только до конца утренней вахты, после этого отлив сделает русла еще более мелкими.
— Гм. — Настала очередь Сомерса потереть подбородок, затем кивнуть. — Думаю, вы правы, — сказал он и неожиданно ухмыльнулся. — Я был не слишком доволен, когда вы реквизировали мой корабль, сэр Джон. А теперь...
Он пожал плечами, улыбнулся еще шире и протянул руку.
Утро было прохладным, но предвещало еще один знойный день, когда Пол вышел на палубу. Хотя корабль был готов к бою еще до рассвета, он нашел время не спеша позавтракать. Было нелегко сидеть и спокойно есть, но день предстоял долгий, и ему понадобится вся его энергия. Что еще более важно, команда "Торбея" должна знать, будто он настолько уверен в себе, что не видел причин пропускать прием пищи.
Если бы только они знали правду, — подумал он и взглянул на мачту, чтобы проверить направление ветра. По-прежнему с запада-юго-запада. Хорошо. Из-за этого любому французу было бы труднее пробраться вокруг мыса Генри на Линнхейвен-Роудс.
Он опустил взгляд на сторожевые катера, направляющиеся к своим кораблям. Французы вряд ли отличались инициативностью в таких вопросах, но на месте де Грасса Пол, несомненно, попытался бы атаковать с лодок, поскольку у французской эскадры было более чем достаточно людей и небольших судов, чтобы затопить его корабли. Как бы маловероятно ни было, что французы предпримут такую попытку, у него не было иного выбора, кроме как принять меры на случай такой возможности, и он надеялся, что де Грасс задержится достаточно надолго, чтобы экипажи этих лодок смогли немного отдохнуть.
Он еще раз взглянул вверх, туда, где на бизань-мачте примостился лейтенант Гейтер. Пол предпочел бы сам быть наверху, но это выдало бы его чрезмерное беспокойство, и поэтому ему пришлось подождать, пока Гейтер будет смотреть в подзорную трубу. Казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле истекло не более десяти минут, прежде чем Гейтер начал спускаться. Он быстро поднялся на квартердек, и Пол поднял бровь в молчаливом вопросе.
— Больше половины из них все еще идут строем к востоку-юго-востоку, сэр, — ответил Гейтер, — но дюжина линейных кораблей — все двухпалубные, я полагаю, — и два фрегата находятся в четырех-пяти милях к востоку от мыса Генри. Насколько могу судить, они следуют курсом запад-северо-запад и развивают скорость около четырех узлов.
— Понимаю. — Пол потер подбородок. Действия де Грасса свидетельствовали о большей осторожности, чем он смел надеяться. Сам он бросился бы на врага со всей силой, какая у него была, но вынужден был признать, что при правильном обращении дюжины таких кораблей было бы более чем достаточно, чтобы уничтожить его эскадру.
При условии, конечно, что французы знали, что с ними делать.
Он прищурился, глядя на безоблачное небо. Высокая вода будет держаться еще три часа, в течение которых прилив сможет держать над мелью судно, которое, приближаясь, коснулось бы дна. На месте своего врага Поль начал бы атаку сразу же, как только начался прилив, но, похоже, у французов не было желания атаковать. Они взяли курс на Северный пролив, очевидно, для того, чтобы воспользоваться "неохраняемой" брешью в обороне Пола, а не рисковать, вступая в бой с его уступающими по численности кораблями, стоящими на якоре. И все же им потребовалось бы по меньшей мере три часа только на то, чтобы добраться до пролива, и когда они туда доберутся...
— Спасибо, мистер Гейтер, — сказал он через мгновение, и его холодная, едва заметная улыбка заставила канониров на квартердеке с уверенными ухмылками подтолкнуть друг друга локтями. Он мог быть настоящим ублюдком, этот капитан. У него был острый язык, которым можно было освежевать человека, как кошку, и он охотно пользовался им. Но именно эта острота придавала его похвалам еще больший вес, когда он их произносил, и не было такой бури или драки, которые могли бы превзойти его.
Лейтенант Уоллес Гастингс с корабля ее величества "Рассел" и его рабочие команды отчаянно трудились в течение шести дней, чтобы обустроить батарею. На самом деле, он никогда не думал, что они смогут закончить ее вовремя, но люди умели не разочаровывать сэра Джона. Или, по крайней мере, не разочаровывать его больше одного раза. И вот теперь Гастингс и его орудийные расчеты — в каждом из них было несколько морских канониров, усиленных артиллеристами из армии лорда Корнуоллиса, — ждали, когда по борту "Рассела" прокатится еще один медленный, оглушительный бортовой залп.
