"Камень Богов"

Милена не стала дожидаться послеполуденного колокольного звона, благо никакими больше обязанностями связана не была. Прежнее стремление разобраться в значении сновидения уже порядком поиссякло, но желание встретиться с Кирсой не пропало. Посетителей в таверне не оказалось, как обычно и бывало, пока не наступал обеденный час. Свет проникал внутрь, лишь через распахнутую настежь дверь, а внутри царили полумрак и прохлада — толстые стены еле-еле успевали немного нагреться к вечеру и к утру снова оказывались холодными. Вход был сориентирован так, что максимум освещения приходился на предзакатные часы, поэтому зашедшая в полдень Милена, в первый момент не смогла разглядеть, есть ли кто-нибудь за стойкой в глубине зала.

— Мила! — Из кухонного проёма, на ходу вытирая руки о передник, выбежала Кирса — дородная, солидного роста, розовощёкая женщина. — Мила! Как хорошо, что ты зашла к нам. Эй, Герман! Пошевеливайся, бездельник! У нас важная клиентка.

Вмиг здоровенные ручищи сграбастали "важную клиентку" в охапку и прижали к необъятных размеров груди. Милена закрыла глаза и всхлипнула — как же хорошо, что есть к кому прийти, обнять и, можно даже ничего не говорить, просто греться, как у большого костра, который никогда не обожжёт.

— Как я рада, — Кирса отстранилась, — дай, хоть, на тебя посмотреть. Постой-ка, — она нахмурилась, придирчиво осмотрела гостью. — Тебя там совсем не кормят? Тощая-то какая, тростиночка, да и только. Знаю я, как едят в этих дворцах! Всё вопросы государственные за столом решают — куска в рот положить некогда. Наговоритесь вволю, а кишки пустые. Герман! — Закричала она в сторону кухни. — У тебя там что, вторая нога отвалилась?

— Кирса, я успела по тебе соскучиться. Декады две, наверное, прошло, как мы не виделись.

— Да, ну! Кажется, что ты не была здесь целую вечность. Пойдём, хоть поешь по-человечески.

Милена знала, что бесполезно убеждать хозяйку таверны в том, что во дворце умеют вкусно готовить, и никто, даже из дворни, там плохо не питается. Но, при каждой новой встрече, Кирса сокрушалась, что "несчастную девочку морят голодом в этой каменной клетке".

— Садись за господский стол, а я сейчас пойду прижгу кочергой задницу старому лодырю.

"Господским" называли небольшой круглый стол недалеко от стойки. Возле него стояли три деревянных стула, выглядевших иначе, чем две декады назад. Впрочем, ничего удивительного — это была единственная мебель, которую приходилось обновлять после каждой крупной драки. Из кухни раздался шум, как будто что-то тяжёлое упало на пол, а потом громкий возглас:

— Соус где, я тебя спрашиваю? У нас такие люди, а ты опять в своём погребе отраву варишь!

Шевели костями!

Вскоре послышались шаркающие шаги, но восхитительный аромат опередил их, и уже изрядно пощекотал носик Милены, когда из кухни появился хромой старик, неся большой поднос, уставленный горшочками с блюдами знаменитой, на всё Восточное герцогство, кухни.

— Ты уж не серчай, ваша милость, — Герман тяжело дышал, видимо спешил, как мог. — Я и не слыхал, в подвале-то. На, вот, покушай горяченького. Бульончик с клёцками, как ты любишь. Капустка. Колбаски уже жарятся.

— Спасибо, вкусно как пахнет. — Она зажмурилась и шумно втянула носом воздух. — М-м-м...

— Мила! Я уже колбаски несу. А ты, пень старый, давай на кухню! Полюбовался на молоденькую, и хватит.

Кирса поставила на стол судок и уселась рядом с Миленой.

— Представляешь, поставил в погребе котёл и наловчился делать зелье из адской дряни. Хорошо, хоть не тянет в нашу сторону, а то вонища, как будто протухшее вымя коровье варят.

Милена не представляла, как пахнет сей продукт, но поморщилась и, на всякий случай, поинтересовалась:

— Адская дрянь? Что это?

— Охотники, ну, дикари которые, промышляют. — Кирса понизила голос. — Демона прикончат, выпотрошат, то, что можно взять, возьмут, потом вымочат в... — она сделала паузу, скривив губы, искоса посмотрела на девушку — ... пожалуй, лучше тебе этого не знать. Так вот, и мясцо это в деревнях крестьянам втихаря продают. Ворожеи хорошо берут, да и бабы, для мужиков своих. Говорят, если сосисок из такого мяса мужику скормить, — Кирса мелко заколыхалась всем телом, издавая негромкий горловой смех, то... — она осеклась, закашлялась, отхлебнула из принесённой с собой кружки, и продолжила: — Так вот, а Герман отвар из него делает, с травками разными. А потом отвар в крепкий шнапс добавляет — забористая штука получается. Я один раз попробовала, так чуть глаза не повылазили. Офицеры хорошо берут, говорят, бодрит. Даже лекарь наш, и тот... А ты чего это покраснела вся? Перцу переложил что ли, хряк колченогий?

— Нет, — поспешно ответила Милена, покосившись на тарелку с бульоном, — обожглась.

— Да не торопись, а если что остынет — принесу горячего.

— А не опасно есть мясо демонов?

— Что ж мы тут, клуши деревенские что ли? — Возмутилась Кирса. — Тут тебе сатанинскую отбивную никто не предложит. А Герман делает... как это по-учёному, — она наморщила лоб, — а, вспомнила — кастрат. Нет, кажись, не так. Во! Точно вспомнила — екстракт. Я им даже преподобного угощала, ведь он всегда хвалился, что слуг сатаны за милю чует. А тут, намахнул рюмашку — чуть из рясы не вывинтился, так его передёрнуло. Но одобрил, покупает иногда. Не знает, правда, из чего делается. Да и зачем ему?

— Кирса, — Милена осторожно начала разговор об основной цели своего визита, — я здесь назначила встречу одной женщине. Возможно, ты её знаешь.

— О чём ты говоришь! У меня тут весь город перебывал. Все бывали. Хоть, по разу, но все.

— Это сестра повара Джакоба — Аделинда.

Лицо хозяйки таверны застыло, она откинулась на спинку стула, заскрипевшего особенно громко в неожиданно наступившей тишине. Левая рука соскользнула со столешницы, пальцы, нервно теребя передник, двинулись вдоль шва, потом встретились со стулом и несколько раз стукнули по сиденью.

-Ох, не зря, про ворожей вспомнила, — Кирса сказала это шёпотом, тихо выдыхая через рот, будто задувая невидимую свечу. Другой рукой она подпёрла щёку. Взгляд несколько мгновений блуждал по тарелкам с едой, пока не сосредоточился на гостье.

— Тебе, хоть, эта ведьма на что сдалась? — Обратилась она к растерянной девушке, уже пожалевшей о своей затее.

— Ведьма? — Пролепетала Милена, потрясённая переменой, произошедшей с Кирсой.

— Зачем ребёнка пугаешь, дура, — произнёс кто-то низким женским голосом, не выражавшим, впрочем, ни вопросительных интонаций, ни возмущения.

Обе собеседницы подскочили от неожиданности, обнаружив, что посреди зала, в луче света из подпотолочного окошка, стоит неизвестно откуда появившаяся женщина. Кирса с преувеличенным вниманием оглядела заставленный горшочками стол, пробормотала: — Так, ведь остыло уже, — и, подхватив всё, что смогла унести, почти бегом удалилась на кухню. Милена провожала её взглядом, покуда могла, боясь повернуть голову в сторону Аделинды.

"Я баронесса, а она сестра повара. Это она должна меня бояться, а не я. Это она. Пусть поздоровается, и тогда я разрешу ей сесть. Лучше бы, конечно, ушла. Это лучше всего".

Она усиленно скосила глаза вбок настолько, что зашевелилось ухо, но и оно не смогло никого обнаружить.

"Если немного повернуть шею, ещё немного, ещё. Никого...".

Облегчённо выдохнув, Милена опустила голову, почти уткнувшись в тарелку. Плавающие в бульоне клёцки внезапно вызвали острый приступ брезгливости — она резко выпрямилась и оказалась лицом к лицу с, сидящей на месте Кирсы, сестрой повара Джакоба. Вблизи Аделинда оказалась печальной женщиной неопределённого возраста. На фоне очень бледной кожи, большие карие глаза выглядели совсем маленькими. Из их опущенных внешних уголков, казалось, вот-вот потекут слёзы. Тонкие обескровленные губы были похожи на морщину, прорезавшую совершенно гладкую, будто у статуи, кожу. Головной платок скрывал большую часть лба и волосы, но Милена почему-то решила, что они совершенно седые. "Такое ощущение, что я раньше никогда её не видела".

— С позволения вашей милости, — морщина удлинилась, видимо изображая улыбку, но выражение лица не изменилось, — я присяду, а то ноги уже не те, что раньше.

— Почему тебя так боится Кирса? — Вырвалось само собой у Милены, совсем не собиравшейся говорить это вслух.

— Много их таких. Нагрешат по молодости, за советом прибегут, да о помощи слёзно просят. А потом, оказывается, ведьмы во всём виноваты. — Она замолчала и, не дождавшись следующего вопроса, продолжила:

— Вижу, лицо моё стараешься вспомнить. Не пытайся. Я не прислуживаю во дворце. Живу на отшибе. В городе бываю не часто. Кстати, если хочешь, зови меня тётушкой Адой. Тебе можно. — Сказала так, будто она была вышестоящей и предложила быть с ней на равных.

Милена была удивлена и восхищена одновременно. Никто с ней так никогда не разговаривал, разве что Кирса, которая искренне заботилась о ней, но даже и не думала о том, чтобы позволить себе такой покровительственный тон. Аделинда вызывала симпатию, не прилагая никаких усилий и не пытаясь извлечь из этого никакой выгоды!

— Тётушка Ада, — начала Милена и почувствовала, что собеседнице приятно такое обращение, — мне под утро сон приснился, можете его истолковать?

Ниточки, туго натягивавшие маску, на которую так было похоже лицо сестры повара Джаспера, ослабли, совершенно преобразив её. Трудно было поверить в это, но сидевшая напротив немолодая женщина имела здоровый цвет кожи и румянец на щеках. Тонкая сеточка морщин вкупе с лукавым прищуром придавала взгляду озорное выражение, а с ярких губ не сходила улыбка.

— Да в таком возрасте, любой сон к замужеству, — подмигнув, сообщила Аделинда оторопевшей Милене. — Раз уж рот разинула — съешь чего-нибудь. И глазоньки красивые так широко открывать не обязательно, ты сейчас меня не только ими видишь, а ещё и сердцем воспринимаешь. Обострил твои чувства ведьмин сок. У мужиков от него только кровь быстрее по жилам течёт, а женщины, ну не все, конечно, силы доселе неведомые обретают. Вижу — не по своей воле попробовала — знать, судьба такая, если столь рано ты с ним пересеклась. А вот к добру, или к худу, мне пока неизвестно, — она продолжала улыбаться, но в глазах промелькнула грусть. — Захочешь знающей стать — найдёшь меня сама. И помни — тот, кто верит только глазам — сам голову в петлю обмана засовывает. Напоследок скажу тебе ещё кое-что: бойся получившего руку, остерегайся протянувшего руку, не осуждай отдавшего руку...

Со стороны входа послышался гомон голосов, Милена вздрогнула, резко повернула голову и увидела зашедших в таверну солдат.

— Простите, тётушка, я отвлеклась, — она хотела добавить, что слушала внимательно, но извинения повисли в воздухе — стоящий напротив стул был пуст.

Из кухни выглянула Кирса, насторожённо оглядела зал, не обнаружив ни одной ворожеи, приободрилась и, приосанившись, двинулась навстречу новым посетителям. С полдюжины солдат, в новенькой форме, толпились у стойки, громко делясь впечатлениями о местных сортах пива. Завидев хозяйку заведения, они замолчали, потом кто-то присвистнул, и, тем самым, словно дал команду остальным, принявшимся восторженно причмокивать губами и ощупывать взглядом пышные формы Кирсы. Та, без сомнения знала, какое впечатление производит на большинство половозрелых существ мужского пола. Остановившись в паре шагов от солдат, она расправила плечи, подбоченилась, выгодно подчеркнув линию бёдер и, слегка наклонившись, томно проворковала:

— Чего желаете, служивые?

Служивые, онемев от восхищения, некоторое время пялились во все глаза, потом один из них вышел вперёд, подчёркнуто надменно окинул хозяйку взглядом снизу вверх и противным гнусавым голосом процедил сквозь зубы:

— Слышь, девка, лучшего пива героям дальнего рейда!

Кирса всплеснула руками, изобразила книксен, колыхнув бюстом так, что солдаты враз проглотили слюну, и несвойственным ей голосом забормотала:

— Сию минуту, господин офицер, всё будет сделано, я сейчас принесу вам на пробу то, что всегда подаю нашим славным героям, вернувшимся из дальнего рейда.

Она скрылась за стойкой, а названный офицером, гордо выпятил грудь и, повернувшись к товарищам, произнёс:

— Ну, как я её?

Все вокруг загалдели, "офицеру" достались одобрительные жесты и дружеское похлопывание по спине. Милена, с интересом наблюдавшая эту сцену, никак не могла понять поведения Кирсы, неплохо разбиравшейся в армейской иерархии. По невыгоревшим на солнце мундирам и отсутствию знаков различия, можно было предположить, что посетители — все до единого — новобранцы, не так давно прибывшие в учебную часть.

— Уже несу, господин офицер! — С этими словами хозяйка таверны возвратилась с большой кружкой, неся её в обеих руках высоко над головой. — Всё для вас, доблестные защитники Кифернвальда!

"Офицер" принял кружку двумя руками, победоносно оглядел окружающих и припал губами к краю. Сделав первый большой глоток, он вздрогнул, медленно опустил кружку, представив взорам остальных искажённое гневом лицо и капли белого цвета на подбородке. Один из солдат сразу понял, чем напоили их повышенного в звании товарища и громко захохотал, указывая остальным:

— Глядите, наш Карл молочка отведал!

Дружный хохот заставил Карла покраснеть, не глядя, сунув кому-то в руки злополучную кружку, он сжал кулаки и сделал угрожающее движение в сторону Кирсы. Хозяйка таверны не испугалась. Окинув солдат жалостливым взглядом, она вздохнула и спросила:

— Вы, ребята, хоть раз видели человека, вернувшегося из дальнего рейда? Только что из госпиталя вышедшего, когда кожа новая едва отросла на месте ран, да ожогов?

Смеяться перестали. Новобранцы притихли и уже по-иному смотрели на Кирсу, больше не пытаясь раздевать её глазами.

— Вы думаете, они тут пиво в глотку вливают, пока из ушей не потечёт? Нет, ребятки. Кто несколько дней, а кто и декаду целую, молочко пьёт помаленьку, чтобы яд из тела вывести, да окрепнуть, потому, как другую еду организм не принимает. А все, кто пытается спиртным лечиться, очень быстро попадают в армию Несотворённого Отца. Оно, наверное, почётно, вот только на побывку оттуда не отпускают.

Барон Трогот возвратился незадолго до начала вечерней службы в соборе. Сигнальщик с надвратной башни протрубил в рог, сообщая населению о прибытии сеньора, и вскоре в город торжественно вступил конный полувзвод его личной охраны под развёрнутым знаменем. Позади замыкающей шеренги двигались трое всадников, один из которых был хорошо знаком местным жителям, а вот двое других весьма заинтересовали немногочисленных зевак, наблюдавших этот маленький парад. По правую руку от барона, на мерине буланой масти, ехал человек, облачённый в фиолетовый плащ. Его лица под капюшоном не было видно никому, но плащ говорил сам за себя — такие носили только представители высшего духовенства. По левую руку от сеньора Трогота, приотстав на треть корпуса, двигался вороной жеребец. Гарцующего на нём всадника вполне можно было принять за обычного офицера гвардии Его Высочества герцога Гедеона, тем более, что следом через ворота проследовала группа конных гвардейцев. Но, внимательный наблюдатель, наверняка заметил бы богато украшенную сбрую вороного жеребца, изящно пошитые сапоги из кожи тонкой выделки на его всаднике, а также плащ из очень дорогой плотной ткани. А вот его головной убор совсем не вязался с достатком, являясь потёртой кожаной шапкой, какую в городах обычно носят мастера-кожевенники, да и то не самые зажиточные.