| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Потратив ещё триста двадцать четыре секунды, дампил завладел и центральным компьютером комплекса, который всё ещё исправно функционировал. Всё было слишком просто, поэтому Искра выделил на поиск скрытых подпрограмм ещё две сто две секунды. Ничего не обнаружил. Настроение дампила ухудшилось.
Стерильность помещений раздражала. Оборотень внюхивался, пытаясь различить хотя бы малейший намёк на врага, на тех, кто должен был проходить тут до них, но его старания были тщетны. Настроение оборотня ухудшалось с каждым сделанным шагом.
Лиса, последняя из жриц Неназываемого, нервничала она не чувствовала опасности. И это пугало больше, чем пугали бы любые создания, решившие напасть их отряд.
Солдаты удачи заходили всё глубже в нутро комплекса, ещё веря, что цель близка, что им удастся выполнить задание, веря во всё, что позволяло им двигаться дальше, а не бежать прочь, ещё веря, но ещё не зная, что Город выстроил внутри себя десятки таких комплектов и, заманивая туда не только людей, но и Ангелов, отбирал сильнейших, тех, кто станет основой для новых его конструктов, тех, чьи действия позволят разработать более эффективных методы противодействия угрозам.
Чудовищная улыбка расплывалась на губах дампила, когда тот поднимал взгляд на яркое пятно света, возникшее под потолком. Первый из появившихся Ангелов умер, лишившись головы. Второй упал рядом, кровь хлестала из разорванной грудной клетки. За вторым последовал третий, а за третьим четвёртый. Кружились в воздухе белые перья, танцевал безумный дампил, забывший обо всём на свете обо всём, кроме одного: он не пустит Ангелов дальше этой комнаты.
Температура пулемётов уже почти достигла критической, но времени на охлаждение не было. Были твари, были пули, а времени не было. Это Сержант понимал, поэтому и включил осадный режим. Это было безумием, не оставляющим ему ни единого шанса на жизнь. И смеялся он, благословенный Сыном-Амоком, смеялся, зная, что ни за что не пропустит преследователей.
Оборотень умер, приняв в себя яд заклинания, предназначавшийся Лисе, которая предпочла бы смерть от яда той участи, что приготовил ей Город.
Реверс.
Капельки пота, покрывшие лицо проповедника, яркий свет солнца обратил в драгоценные камни. Властный голос истинного человека проникал в души грязных. Раскалённый воздух дрожал от звуков, вырывавшихся из глотки оратора. Толпа в священном экстазе качалась в такт речи.
Ещё немного и все они, поглощённые раскаянием за грехи предков своих, свои собственные и грехи своих потомков, начнут убить друг друга, а потом, когда убивать будет уже некого, выжившие прекратят и своё полное греха существование.
Соединивший Легенды и Изначальный Мир, оказался глупцом, — у грязных, бывших не больше, чем персонажами книг, что писались по велению Небес, не было и шанса.
Это был просто вопрос времени, когда грязные своими же руками уничтожат самих себя, исключив тем самым и причину по которой Небеса терпели существование истинных людей.
Изначальный Мир будет очищен он грязи, называемой людьми, — нужно было просто подождать.
Ребро.
— Отводи эльфов! Отводи! Мои демоны долго не продержатся. Отводи!
— Драконами их, драконами!
— Прорываться надо, командир, к своим!
— Нет, идём в атаку!
— В атаку!
— Враг в замешательстве! Резерв, резерв в бой.
— Вы что собираетесь жить вечно? В атаку!
— Давай, давай героев в клин и в лобовую атаку!
— В атаку!
— Не зевай!
— Руби их! Руби!
— Всех, всех в бой!
— Всю кровь до последней капли!
— Рубить их!
Крутится монета на ребре.
Всё упасть не может.
Боится выбор сделать.
Монета крутится, кровь льётся.
Будущее и прошлое мелькают в том кружении.
Монета крутится на ребре.
Крутится, но когда-то ей придётся упасть.
Что выпадет?
Аверс ли?
Реверс ли?
Добр-Янка. Год 47 после Падения Небес.
Грязные, его собратья, отказавшиеся внимать голосу разума, пошли в атаку незадолго до рассвета.
Буревестник в иной ситуации без особых проблем справился б с кучкой головорезов — снежная буря разметала бы их, посекла, обратила льдом их тела, но призвать бурю здесь и сейчас значило погубить не только грязных, решивших захватить селение, но и истинных людей, жителей Добр-Янки.
Когда полыхнуло в Атталине, Буревестник, как и многие иные, думал, что это очередной местечковый конфликт. Он, как и иные, ошибался. Грязные, его собратья, ведомые лозунгами о своей богоизбранности, желанием отмщения за творимое с их предками во времена Легенды, и банальными жаждой славы, денег и рабов, хлынули на земли Царствия Истины.
Современники будут писать о кровавом безумии, захлестнувшем грязных, заставляющем даже простого крестьянин с вилами и топорами идти в далёкие земли, чтобы грабить и убивать таких же простых крестьян. Исследователи грядущего будут искать оправдание в вирусе, в заклинании, в харизме лидеров, противостоять которым у простых людей не было сил, будут писать о том, что потери со стороны истинных людей и иных рас, подвергшихся геноциду, явно завышены и записаны со слов пострадавших, которые жаждут выглядеть таковыми, хотя таковыми не являются, ведь у конфликта всегда минимум две стороны; будут утверждать, что не всё так однозначно, что есть письма, документы, оправдывающие начавшееся с Атталина безумие. Они будут писать, изучать и находить доказательства тому, чему будут хотеть найти доказательства.
Буревестнику не было известно грядущее, да и будь известно он бы просто посмеялся над теми оправданиями, что придумают через века.
Буревестнику было известно другое если он уйдёт, сдаст селение, самое позднее к вечеру в Добр-Янке не останется ни одного живого истинного, всё мало-мальски ценное перекочует в обоз, а головорезы, попировав пару дней, продолжат свой путь, оставив после себя пепелище и трупы.
И не то чтобы Буревестнику нравились истинные как могут нравиться люди, которые даже видя, что ты их спасаешь, отказываются с тобой общаться, не предлагают еду или крышу над головой К подобному отношению Буревестник попривык уже, поэтому особо не обращал внимание брал, что нужно, а если нужно было нужно, то и спал, где посчитал нужным.
Во времена всеобщей слепоты должен быть хоть один зрячий, что будет кричать иным, пытаясь отвратить бег тех к пропасти. вот во что верил Буревестник.
И он кричал.
Как умел.
Своими клинками.
Ну кто-то ж должен делать то, что иным не нравится иначе ж придётся врать о былом, а то уж больно скучным будет оно без таких выходок — взглянув на исписанный лист вспомнил Дымяга Тони слова своего Босса, который предупреждал об опасности осуждать тех, чьи действия могут казаться опасными и нелогичными.
Помнил Дымяга также и другое предостережение Босса на эту же тему: Немало славных парней погибло потом как какой-то дурак решил, что умнее других увидишь такого дурака без лишних слов в морду ему бей, может, ума у него прибавится, а у тебя проблем убавится.
Где-то в Легенде. До сожжения Библиотеки, задолго до Падения Небес.
Заплёванный пол таверны. Ноздри, судорожно втягивающие воздух, в котором появился запах крови. Глаза, в которых отражаются алые ручьи, бегущие из разбитого носа паренька. Глупый парнишка, подумавший, что способен защитить девушку. Он в двойне глуп, ведь сегодня увидел её впервые. В этом мире за всё надо платить, тем более за глупость.
Парень даже не успел заметить удара. Кинжал вошёл ему в живот, вошёл по самую рукоять, и его остриё показалось из тощей спины глупца. Парень пошатнулся и, роняя алые капли, опустился на пол.
Десятник громко расхохотался. Кто бы сомневался, что этим всё и закончиться?
— Может ещё кого о помощи попросишь? — улыбнулся он девушке, из-за которой всё это и началось. Или попробуешь что-то сколдовать?
Улыбнулся и несильно ударил её по лицу. Несильно, ведь удар его ломал челюсти даже закалённых в боях ветеранов. Несильно, ведь ей ещё предстояло ответить на вопросы об истоках своих мерзких сил, прозываемых магией, напасти в последние годы поражавшей всё большее количество людей.
В действительности же дело было не в том, что магия пришла в это мир, а в том, что из-за ошибок в текстах, в этот стерильный мир магия начала в него возвращаться ненадолго Авторы уже работали над новыми сценариями.
Монах в одеянии чернее ночи, склонился над умирающим парнем.
Глупый, он шевелил губами, думая, что произносит слова. Глупый, он силился подняться. Глупый, ему показалось, что монах, склонившийся над ним, плакал. Плакал он нём, глупом оборванце, который за всю свою жизнь даже одно доброе дело довести до конца не смог.
Он умер, а монах остался.
Монах не плакал просто мрак скопился в глубоких морщинах его старого лица.
Когда монах поднялся, в глазах его пылало пламя, которое Авторам удастся потушить не скоро.
Шелестят флаги на ветру. Шелестят флаги на башнях падшей крепости. Вражеские флаги.
Шелестят листы. Шелестят листы, сила строк которых столь велика, что меняет судьбы народов. Листы Легенды.
Маги, лишившись своей хвалённой магии, оказались плохими вояками, и вот уже легионеры заняты тем, что добивают тех, кто не погиб во время штурма.
Архимаг Ангус сорванным голосом уже не пел, хрипел, заклятия, силы которых сейчас не хватило бы даже на то, чтобы воспламенить лучинку, но не могли легионеры добраться до безумного старика, не способного поверить в то, что его мир умер. Не могли, ведь на пути у них был неправильный маг, некогда бросивший академию Высшей Магии ради приключений в компании с практически незнакомыми людьми. Единственный, кто получил звание Боевого Мага Трона, пройдя испытание Семи Смертей.
Единственный, теперь действительно единственный, ведь товарищи его давно полегли от мечей и метких стрел легионеров ещё во время штурма, а он не сдавался. Неправильный маг, обращающийся с клинком не хуже, чем со словом. Он не хотел сдаваться, и ему было всё равно, что магия давно умерла. Так ведь уже было, много раз, в его походах, когда выжить было невозможно, а умирать так не хотелось. Рубить, рубить и когда-нибудь поток врагов иссякнет, и он победит, а до тех пор не думать о ранах, забыть об усталости и рубить, рубить
Как рождаются герои? Так же, как и все остальные люди: в боли и страданиях.
В боли и страданиях.
И новый герой родился.
Родился тем страшным способом, каким они чаще всего и рождаются. Родился на поле битвы. Родился слишком поздно, когда не спасти тех, кто дорог тебе. Родился с одной лишь целью убивать.
Годы шли и серые громадины замков, ещё не успевшие уступить место исполинам из стекла и бетона, всё же стали отходить в прошлое, становясь атрибутом богатства. Мир, уже успевший познать силу пороха и пользу точных наук, но ещё не расщепивший атом. Мир, почти забывший о чудесах, творимых магией, но ещё рассказывающий о ней в сказках.
Скучный мир пользы и логики.
Почти идеально творение тех, кто работал над Легендой.
Почти потому что даже в нём рождались герои эту проблему всё никак не удавалось решить.
Пусть его будут звать Ромео, а её зовут пусть — Джульеттой.
Пусть это история не о них.
Грохочет под копытами коней камень мостовой. Стучат в унисон два сердца, которые всё ещё верят, что смогут скрыться от погони. Глупые, а ведь их лошадёнка уже сильно устала. Да, Ромео умел любить, любить всем своим глупым существом, но плохо разбирался в лошадях, в тех лошадях, что унесут от любой погони, даже если у них на спине будут двое, унесут, отдав всё, что у них было, унесут и умрут. Возможно, мальчишка умел любить лишь потому, что не знал, что есть цели, ради достижения которых обращать внимание на чьи-то страдания, смерти просто нельзя. Он умел любить совсем скоро о нём все будут говорить в прошедшем времени, даже его Джульетта в старости вряд ли сможет вспомнить лицо того, кто отдал за неё жизнь.
Карета. Четвёрка коней. Кучер. Они возникли из-за поворота, разделив преследователей и преследуемый. Сияющая тьма среди серости реальности вот чем были те карета, четвёрка коней и кучер. Басиль, друг того самого Ромео, сумевший найти в себе смелость помочь своему глупому другу.
Изрыгая проклятья, несколько преследователей пытаются стащить нерадивого кучера, чтобы потом самим убрать карету в сторону.
Они наносят ему один удар второй, но не таков Басиль, чтоб его можно было свалить с одного-двух тычков.
Мелькает холодная сталь, падает под ноги коней голова кучера
Задолго до рассвета помощник булочника, шедший на работу, обнаружит на мостовой дюжину изуродованных тел. Убийство спишут на тёмные силы, а в округе начнут рассказывать истории о карете, которой правит безголовый кучер.
О безголовом кучере будут рассказывать и в иных местах, усаживая его править не только каретой, но и повозкой, и дилижансом, а то обращая во всадника без головы.
Межреальность. Бордель мадам Жоржет. Год 3017 после Падения Небес.
Великий Пустой, мог появиться и в совершенно другом мирке, не в том, о котором написал Летописец это на самом деле было особо и не важно, по крайней мере для меня.
Суть тут крылась в другом истории, подобные этим, слишком глубоко сидели во мне, поэтому даже зная, что действия мои могут привести к последствия куда худшим, чем были бы, оставь я ситуацию на самотёк, я всё равно в них вмешаюсь, чтобы попробовать изменить в них хоть что-то, не дать чужому сценарию осуществиться.
Не умею иначе.
Не научился за тысячи лет жизни.
И самое страшное в том, что это не моя трагедия.
Это трагедия для всех, кто меня окружает это они страдают, умирают.
Это у них рушатся судьбы.
А что я?.. я опять остался жив опять остался жив, хотя моя смерть принесла бы всем облегчение.
Всем.
В том числе и мне.
Легенда. Эпоха после Сожжения Библиотеки. 120 год до Падения Небес.
Тот, кого ещё не нарекли Великим Пустым, опять копается в сожженных листах.
Вытаскивает из Изначального мира какие-то обрывки, пытается собрать из них хоть что-то логичное, что-то, что может помочь.
Он опять думает, что не стоило сжигать Библиотеку, не стоило устраивать бойню.
Потом опять злится на себя за эти мысли.
Стоило иначе бы они так и продолжали властвовать над Легендой. Иначе бы он до сих пор ощущал, как чьи-то руки копаются в его мыслях, добавляют одни, убирают другие.
Это повторится вновь, по бесконечному кругу.
Реверс.
Златые доспехи сияют в солнечных лучах. Небеса в очередной раз привели на это поле армии истинных людей.
— Грязными в грехе своём был воздвиг Рубеж. — орал предводитель из истинных людей. Но сказано Истинным вышедшее из грязи да вернётся в грязь.
Они опять пришли.
Им даже не известно сколькие погибли до них, они давно не ведут счёт потерям.
Им безразлично, что земля под их ногами впитала кровь бесчисленных армий, оттого и стала мёртвой.
— Истинный с нами! — вопит главарь.
Они бегут к Рубежу.
Мотыльки, летящие на огонь.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
