Кузнец. Часть 1 - Золотая Орлица

Сев на недавно сломанную осину, я задумался. Каталанский горн — это конечно хорошо, но он не доделан. Нет трубы — воздуходувки. Нет трубы для слива шлака. Нет доски-разделителя — а досок, кстати, я пока вообще тут не видел. Короба для воды или бочки наверху нет. И таскать ее, воду туда — не перетаскать. И что самое плохое — то что я бы у себя решил за два дня и триста баксов, тут превращается в ПРОБЛЕМУ.

Тут размышления прервались — пришлось почесаться. Блохи. Спасибо, что не вши...

Просить у Тома денег глупо — во-первых будем месяц объясняться, а во-вторых нет у него денег скорее всего. Иначе он бы металлолом не собирал.

Я покачался на осине, глядя на трубу тромпы. Посвистывали птички. Приятный тенек. Ветка большая, черемуха наверное — весной цветет красиво. Ветка. Большая. Длинная. Хм.

Через полчаса я решил, что у меня, пожалуй, все-таки есть шанс подработать. Хотя железо мне понадобится. Нужны будут топор, коловорот (а лучше два), два куска веревки. И, конечно, минимум одна годная для закалки полоса железа...

— Анри! — о, это меня.

* * *

* * *

Не знал Тома, что делать. Не знал. Собирал крошки — но на сколько их хватит, на пару подков? Глупости. А замок попросят, плуг, топор — и все, конец. Что ж делать, где железа доброго взять?

Одно Господь послал — сынок вроде слушать стал. Уж как он бился, и просил, и повторял, и бил — сам плакал, а все ничего. Неужто не попустил Господь, послал кусочек счастья на старости лет?

— Анри!

Так не бывать тому, чтоб Тома сдавался. Передохнет малость, и еще постучит. Ничего, что болят уже и руки и спина — ничего. Пройдет.

— Тома, а Тома! Тут ли ты, дорогой-прекрасный?

Только у одного человека знал он такое дурацкое присловье. Сначала удивился Тома — откуда тут Левон-торговец?! Вчера уже приезжал он, да не к нему... Потом обозлился — и вышел.

— Доброго тебе дня, Тома-кузнец! — и правда, Левон.

Улыбается, в шапке своей дурацкой — посередь лета.

— Зачем приехал? — не ответил ему на приветствие кузнец.

Анри вышел из за угла и встал, оглядывая их.

— Железо тебе привез, дорогой, зачем же еще?

— Ты ж вчера приезжал, я думал ты...

— ... все железо Дидье продал? Э-э-э, дорогой, слушай — коли глупый человек две цены за крицу большую дает, цены не знает, отчего ему не продать? Мне тут обернуться — один день, как раз перед дорогой подзаработаю. А тебе я обещал — что ж я за купец такой, слова своего не держать? Ай-ай, Тома, дорогой — десять лет мы уже знакомы, а ты такое про меня думаешь — ай-ай, обидел...

Но приговаривая так, Левон открыл воз и показал ему три отличные, большие крицы.

— По пять су, дорогой-красивый. Как договаривались. Только ты уж не задерживай — караван меня ждать не станет, на постоялом дворе надо мне его догнать. Путь дальний, денежки-то не лишние — даже и такие грошики-монеточки, что с тебя беру...

Побежал Тома за деньгами — как только ноги позволяли.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Выйдя из-за угла я решил, что головой перегрелся. Во Франции двенадцатого века армянин?! Средних лет, черная борода с проседью, шапка, круглое щекастое лицо, черные миндалевидные глаза. Полный комплект. Знаю, что в любом народе люди есть почти любые — но тут прямо как с картинки. Лошадь у него была подкована, и заехал он не за ремонтом воза, похоже. Хорошая повозка, полотном закрыта — нагружена тяжело. Кто он?

Тома ему что-то буркнул, но тот не смутился. С приговорочками открыл воз — и показал три плавленных крицы. Слегка отформованных — но в окалине и шлаках. Да, пудлинговки тут еще нет. Заспешил 'батя' мой в кузню, а торговец переключился на меня. Веселый человек, сделку провернул — что ж грустить? Конечно, в том, что он мне наговорил, я понял только слово 'Анри'. Предлагает что-то выбрать или привезти? Ну, я тебя за язык не тянул.

— Вутц?..

Торговец осекся. Улыбаться не перестал, но взгляд за улыбочкой стал очень внимательным. Он что-то переспросил, но тут вышел из кузни Тома, развязывая мешочек. А потом мы выгружали крицы и разговор дальше не пошел.

А жаль.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

— Тома, дорогой-прекрасный, а откуда сынок твой узнал про вутц? — спросил Левон зашпиливая воз. — Что ж ты раньше молчал?

— Про чего? Да показалось тебе...

— Ай, слушай, ну мне-то можно сказать? Я ж сам не поеду, но люди в земли те ходят, глядишь и привезут... Точно купишь? Дорого возьму — как и стоят они.

— А куплю! Сыночку поиграть — умнеет он, Левон, веришь?!

— Верю, дорогой, верю. Ай, как верю... Поиграть привезу, да. Ну, дороги мне пожелай — да возвращения. К зиме увидимся.

И укатил, спаситель. Пусть и на два су дороже вышло.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Пошла вторая неделя. Меня повысили — теперь я не только качаю мех (мехи, их у Тома три штуки разных) но и работаю за молотобойца. Не так просто, как может показаться.

— Живей!!

Это важно. Остывает. А остывает — это значит опять нагревать, это уголь, а еще и окалина. Я-то наивно думал, поглядев на заказы — куда мы денем столько железа? А оно и вообще-то со шлаками, да еще и в окалину уходит. Хорошо еще половина доходит до работы.

— Поворот!

Вертит Тома сам. А я — парень с кувалдой, что и есть пока мой уровень.

— Посильней. Молодец!

Да, я такой. Тома счищает окалину рукавицей с камушком. Железная щетка — это тут по разряду 'золотого горшка'.

Стучим дальше. Нет заказчиков — полосы выковываем. Подковы готовим. Подковы, как оно выяснилось, трех размеров. Да есть подороже (с поперечиной) есть подешевле (без). А еще есть гвозди к ним, причем разные, да и просто гвозди... Замок чинить приносили. Ножей и топоров никто не заказывал — что и не удивительно. Я тут прикинул в уме — железный топор это примерно полугодовой бюджет немалого семейства.

График у нас простой: подъем, короткий перекус, стучим до обеда, едим что взяли — час личного времени, стучим до заката — и на закате валим домой. Где и едим.

Всё.

График не оригинальный — все тут примерно так и живут. Пьяных нет. Что на другом конце деревни я не видал, потому как некогда. Гулянок нет, телевизора нет, радио нет, театров тоже нет. Ничего нет — работа есть. 'Потому что при Короле Гансе улиц не мостили'.

Рыцари и прочий военный люд по полям не шляются. И слава Богу.

Ну, единственная разница — крупная семья имеет возможность таскать своим работникам в поле что-то свежеприготовленное. Нас с 'батей' это не касается. Матушка у нас одна, а нас всего-то двое, так что нам халява (кстати, стекла тоже нет) не светит.

Но имеем мы личное ноу-хау, все могут облизнуться — могЕм ведро воды, стратегически расположив оное у горна, согреть — и ополоснуться после работы не холодной водищей. Остальные на это не могут тратить дрова, а тем более уголь. Что, на самом деле приводит их к двум возможностям — не очень мыться или рискнуть заболеть. Как правило, ищут некий баланс. Сейчас лето, в основном тепло — так что мытых больше.

Я уже как-то притерпелся спать на сундуке (да-да, 'козырное' место — богатый человек Тома), слегка повывел блох. 'Внутренний голос' свой я как-то бросил слушать, а говорила она все больше — и как-то не всегда на русском. А потом стала как-то невпопад начинать, даже что-то вроде пела. Вообще, странно.

Надо сказать, в реализации идей продвинуться не удалось вообще. Дело даже не в том, что я пока не могу сам сковать нужное. Дело в том, что денег тут НЕТ. Не совсем нет, но почти. Рассчитываемся натурой, в основном. Изредка — маленькими серебряными монетками, денье. В первый раз даже не сразу понял что это деньги — кусочек серебра неправильной формы. Более крупная монета — су. Видел её два раза, хорошо еще если не одну и ту же. Так что заработок весьма проблематичен. Правда, я нашел руду. Она кучей свалена под старыми корзинами, уж точно больше десяти лет как. Прикидочно — плавок на семь-восемь. Крепнет во мне мысль, что это не Тома тут планировал производство. Ой, не Тома...

На второй неделе у нас случился выходной. Ну, как выходной — мы не пошли в кузницу. Вместо этого мне были выданы: чистая рубаха (в смысле, серая не от грязи) — одна штука, чистые штаны — одна штука, сандалии (на деревянной подошве, малы) — одна пара, веревка для подвязывания штанов — полтора метра. Вообще-то, я не настолько толстый, но не резать же ее ради одного раза?

Благосостояние семьи демонстрировалось на матушке Орели. Оного благосостояния было: сарафан (на самом деле — скорее платье, талия у него была) расшитый и бусы (кажется, коралловые). И пряжка на поясе — медная. От себя замечу, явно не скифских художественных кондиций. Далеко не скифских.

Кажется, мы идем в церковь? Воскресенье, что-ли? Да, так и оказалось — пошли в церковь.

Церковь в селе маленькая, но каменная. Человек, наверное на пятьдесят. Здание приземистое, серое — кладка неровная, снаружи заштукатурено кое-как. Колокольни нет. Своды полукруглые — наверное, надо считать ее романского стиля. Окна маленькие и довольно высоко. У двери нас встречает священник — местный поп одет небогато, но ряса у него чистая, смотрит строго, сам пониже меня, лицо длинное и глаза у него серые. Подробно рассмотреть не успел — отец ему поклонился, мать поклонилась, ну и я тоже. Разговаривать он с нами не стал — народ-то сходится.

В церкви мы сели на лавку, все примерно затихли, вышел священник и начал. Слава Богу, я дурачок — спроса с меня нет. Бурчу что-то в такт всем. Поют — пою. Молчат — молчу. Вообще, надо бы выучить слова. Сидим мы на южной стороне, так что свет как раз падает на нас — наискось.

Поскольку я в текст вникнуть не могу, потихонечку оглядываюсь по сторонам. Лица другие. Вот просто — другие. Другие пропорции, другие выражения — все не так... Хотя уже минут через десять я поймал на себе ненавидящий взгляд. Ух ты, да у меня есть недруги?! Оказывается — скорее у всего нашего семейства. Сидит на другой стороне крепкий парень — вот его просто на части рвет. Девица рядом с ним — побогаче нашего, но та просто презрительно морщится. Очень интересно.

Матушка Орели истово молится. Тома гудит — просто потому, что так положено.

Началась проповедь. Я не понял в ней НИЧЕГО. Вообще. Она на латыни. По-моему, не я один такой — но сидеть надо с благостным видом. Сидим. Сидим.. Сидим... Сидим. Стараясь незаметно оглядываться по сторонам, я нашел в проходе свою тень. А заодно и тени пары макушек детей, впереди меня на пару рядов. Прикола ради, я выставил пальцы 'вилкой' — появился 'заяц'. 'Заяц' попрыгал рядом с 'макушками', подкрался к ним — но ускакал. Макушки заволновались. Осторожные уши высунулись снова — макушки замерли в ожидании. Уши почти вышли — но появился 'волк'! Макушки дернулись и замерли в ужасе! Даже кажется махнули рукой — но кому-то моментально 'выписали' подзатыльник. 'Заяц' прыгнул 'волку' на затылок и смылся — макушкам явно полегчало.

Тут и проповедь закончилась.

После проповеди матушка Орели повела меня к священнику. Ну, я ж не говорящий, да? Улыбаемся и машем.

— Чудо, чудо, святой отец! Господу хочу благодарность за...

— Ты, отрок, — обратился ко мне через голову матушки священник. — Более разумом не скорбен, как я посмотрю.

Не сказать, что я все понял — но кажется, меня 'спалили'.

— Так вот, еще раз мне проповедь испортишь — велю выпороть.

— Дурачок же есть я, патер. Глупый.

— Ага. Как же. К следующему разу — обратился патер к матушке Орели. — Чтобы молитвы знал. 'Отче наш', 'Богородице'.

— Непременно, непременно, святой отец. Непременно...

— Иди, отрок, и не греши.

На выходе меня ждали поклонники таланта — числом около десятка. В возрасте от четырех до одиннадцати примерно. Так, чада, артист 'не в руках'. Ему подзатыльник отвесили, у него экзистенциальный кризис.

— Бу! — сделал я им страшные глаза.

Не помогло ровно никак. В галдеже я ничего не понял, но кажется с меня требуют продолжения банкета.

— Нет сегодня уже....

Само собой, галдеж не прекратился — в процессе меня просто оттерли от матушки. Ладно, уговорили — я показал им на стене 'птицу', 'гуся', 'зайца' и 'собаку', после чего и пошел со всхлипывающей матушкой домой. На ближайшую пару часов (ну или пока солнце не зайдет) я тут никому не нужен. А будет святой отец мозг выносить — покажу и 'священника в шляпе'.

На обратном пути я прислушался к бормотанию в своей голове и оно мне не понравилось совсем. Честно сказать, я испугался:

— Когда мои немеющие, трясущиеся руки не смогут держать Твоего Распятия и невольно compromettre Его на ложе souffrance моего, Иисусе милосердный, помилуй меня.

А потом еще на каком-то языке в том же ритме. Ой-ё... Может, жульничает опять? Даже если и так — хотя-бы вероятности мне уже хватает, чтобы попробовать убедиться в том, что не я в этом виноват.

— Э, девушка! — прошептал я внутрь себя, слегка отстав. — Ты о чем это молишься, а?

— ...прольются последние слезы, предвещающие мое близкое обращение в прах, приими их, как умилостивление за мои грехи...

— Дениз, или как тебя еще обзывать, ты помирать что-ли собралась?!

— Господи, и морок за милосердие твое приму и принимаю...

— Какой, нахрен, морок! — я помахал перед лицом ладонью. — Заканчивай представление, а?

Наступила временная тишина.

— Можешь моргнуть? — осторожно спросила Дениз.

Поморгал.

— Рука? — осторожно спросила Дениз.

Я показал ей 'фигу'.

— Господь Всемогущий, прими благодарность мою...

— Да пожалуйста, конечно, но я вообще не очень верующий.

— Гад ты, и сволочь! Уж конечно не тебе 'спасибо'!

— Нормально! Поговорили!

— Ты хоть представляешь себе, как оно — в чужом теле, ничем не управляя, и с тобой даже не разговаривают?! Радуйся, что у меня ни рук, ни даже голоса! Сукин ты потрох...

— Ух ты, начинаешь меня понимать? Не ори мне на.. мозг . А то я от тебя точно с ума съеду. Вечером поговорим.

— Посмотри налево, а?

Я посмотрел налево — садик какой-то, с чахленькими яблонями.

— Не глюк, не глюк. Господи, спасибо!!!

На ночь глядя она осторожно спросила:

— Иван?

— Анри. Надо привыкать. Убеждаешься, что я отвечаю?

— Ну... да. Хотя все равно хочу спросить — ты и правда учишься тут чему-то?

Я даже как-то не сразу нашелся, что сказать.

— Конечно! Тома и правда учит меня на кузнеца. И умеет, он кстати, очень много — он же тут один на два дня пути.

— Этот грязный и туповатый мужик...

— Легче на поворотах! Он не тупой и не грязный. И умеет то, чего я не умею. Ты вообще-то смотрела, что происходит — он может сделать все, что тут только нужно — начав от БОЛОТА. Да он мне вообще отец!

— И сколько ты будешь учиться?!