Яростная желтоглазая тень, взлетев над стеной, забила оперенными крыльями. Перья срывались с них с металлическим лязгом и впивались в шеи и лица стражников. Не успевая даже вскрикнуть, воины с бульканьем и хрипом валились с ног. Тень помедлила еще чуть и опустилась на стену. Крылья разлетелись зыбким маревом.

Кетар принюхался, брезгливо морщась. Запах немытых человеческих тел забивал все остальные. Найти Рея можно было только по слабому трепетанию его Уз в сознании. Он был жив, зол, откровенно беспомощен и почти совершенно безумен.

А тем временем на шум и возню уже начал сбегаться гарнизон крепости.

— К оружию! Кхаэль на стене! Это Кот!

Полусонные люди с криками хватали какое попадало под руку оружие, поджигали факелы. Большинство так и спали одоспешенными и явно надеялись, что железо их спасет. Но разъяренный кхаэль думал иначе. Он коротко размахнулся, и белый шар света, сорвавшись с ладони, ударил в толпу и взорвался. Людей разметало как щепки, запахло паленым. Кетар сбежал по узкой лестнице, на ходу выдергивая из-за спины меч. Щелкнуло крепление на ремне, фламберг взвыл, полыхнув глазницами черепа в гарде. Издав жуткий рев, кхаэль прыгнул в гущу врагов. Волнистое черное лезвие раскроило первого попавшегося человека наискось от плеча до бока вместе с доспехом, по металлу пробежал дымок. Выдернуть оружие из уже мертвого тела. Развернуться на когтях, очертить клинком широкую дугу, располовинить при этом еще троих. Развернуться, отбить удар секиры и, не останавливаясь, обрушить меч на чью-то голову. Выдернуть, с разворота отрубить руку. Отскочить, уходя от чьего-то удара, отбить второй, третий. Снова широкими взмахами расчистить путь для следующего шага. Кровь на лице, руках и одежде, волосы слиплись. Лица-лица-лица... Искаженные яростью и ужасом, орущие, хрипящие лица. Надо пробиться через полкрепости к казематам — там родная кровь! Меч в руках поет так сладко в унисон гневу.

Кетар шел по телам, рыча страшнее самых свирепых пустынных львов. Он отсекал врагам руки-ноги и оставлял их дергаться на залитых кровью камнях, не добивая — через час, день, неделю они все равно окажутся частью клинка. Зарево разгоревшегося пожара превратило его лицо в перекошенную окровавленную маску. Кхаэль методично прорубал себе дорогу к цели, не сбавляя шага, не замечая пропущенных ударов. Одежда на нем уже висела клочьями, но ни один тычок копья или удар меча не мог его даже пошатнуть. Вновь возникшие серебряные крылья отбивали смертельные удары, костром разлеталось белое марево Силы. Выскочившая откуда-то кучка монахов порскнула врассыпную, стоило Коту лишь обозначить движение руки в их сторону.

Очередной шар света, в глубине которого стали пробиваться опасные сполохи фиолетовой тьмы, взорвал оружейный склад, пламя охватило уже половину крепости. Из Кота, как из ежа, торчало несколько стрел. Но он шел ровным почти механическим шагом маньяка-убийцы. Прямо к главному зданию крепости. Прямо на замершую возле ворот стражу и нескольких рыськарьских магов.

— Убейте немедленно черную тварь! — разлетелся над плацем высокий визгливый голос.

Кот глянул вверх. В небе промелькнул знакомый пернатый силуэт. По сознанию коротко мазнуло лучом внимания.

"Янос, не лезь! Зашибу!"

И он задумчиво метнул в сторону посмевшего раскрыть рот еще один шар. Тот залетел точно в окно, но цели не достиг, разбившись о магический щит. Обстановку в комнате, надо думать, все равно разнес.

— Ну? — кхаэль нарочито медленно повернулся к людям, сгрудившимся возле ворот. — Кому еще жить надоело?

Лязгнули крылья. Не дожидаясь ответа, Кетар вышиб толстые деревянные створки вместе с железными засовами невидимой волной чистой Силы. Людей смело и перемололо, а кхаэль, одним махом одолев завал из обломков дерева и железа, прыжками помчался к цели.

Все слилось в круговорот убийств и бега. Приказ должны были вот-вот исполнить — наверняка здешний отец-настоятель уже послал кого-то, оправившись от удара шариком. Собственная Котова кровь обильно пятнала каменный пол, но тело не чувствовало ни боли, ни слабости. Свет его души удерживался лишь стремлением спасти любимое чадо и полыхал оттого еще ярче.

Он успел ровно в тот момент, когда троица монахов снимали охранные заклятья с тяжелой железной двери и отпирали ключом массивный навесной замок. Налетел сзади, в три движения посворачивал им шеи и вломился в камеру, полыхнув светом. В нос ударило тюремное зловоние.

Князь Дрейпада лежал в углу на стылых камнях, болезненно щурясь от внезапной вспышки. Он больше походил на вымазанный в грязи и крови скелет, чем на живого кхаэля, а уж цепей для него не пожалели и подавно — обмотали так, что смяли пальцы крыльев.

— Рейю! — Кот одним прыжком очутился подле сына и приподнял растрепанную голову.

В ответ Рей только слабо захрипел — даже рычать не получалось. От него метнулась в темный угол мелкая красноглазая тень и растворилась там, как не было. От князя веяло мертвенным холодом. Тяжелая кровяная вонь перебивала все прочие запахи. Кетар ощутил, как его начало потряхивать и знобить — силы кончались, раны начали давать о себе знать. Думать об этом не оставалось времени: чутье уже подсказывало, что враги близко и собираются загнать его в угол, накрыв магической сетью. Кот, недолго думая, просунул лезвие меча в одно из звеньев цепи, аккуратно, чтобы не дай Вещий не оцарапать Рея.

— Не подведи меня, дружок, — сказал он фламбергу и надавил на рукоять, как на рычаг. Заскрежетала сталь, Ловец Душ коротко взвыл. Второе, третье усилие — и звено, наконец, поддалось, лопнув с жалобным звяком.

Морщась и шипя, Кетар принялся распутывать цепи. Пропитанное чарами железо леденило руки, ловушка постепенно схлопывалась. Рей тяжело, со свистами и всхлипами дышал и не мог шевельнуть даже пальцем — от многодневной неподвижности и потери крови тело совершенно не слушалось.

— Держись, мой мальчик. Сейчас выберемся.

Вернув меч за спину, Кот успокоил нервно-усталую дрожь в руках и начал собирать в ладони силу для сплетения портала. В голове вертелась всего одна мысль: "Куда угодно, только подальше отсюда!" Кхаэль готовил проход а у самого беспрестанно шевелились уши — он пытался расслышать приближение врагов.

"Как можно дальше!"

Полыхнуло светом, белая арка, достаточно широкая и высокая, чтобы пропустить Кетара с ношей, встала прямо посреди камеры. Кот, уже не чуя ни рук ни ног от усталости и навалившиеся боли, закинул обмякшее тело сына себе на плечо и, шатаясь под весом немаленькой туши, шагнул в проем.

Кто же знал, что один бесконечно долгий миг падения в пустоту приведет обоих в густые леса затерянного мирка...

Так мой отец познакомился с моей матерью. Они с братом вывалились в чужом мире прямо посреди кольца древних менгиров, где Велирия, волшебница и целительница, в тот день говорила с духами. Она ничуть не удивилась появлению двух растерзанных мужчин нечеловеческого вида, сочтя их ответом богов и судьбы на свой вопрос. С помощью подручных — местных лесных обитателей — привела обоих в дом, вымыла, перевязала раны и оставила у себя. А когда наши маги разыскали след тропки, проложенной отцом в иномирье, и прошли по нему, чтобы забрать обоих беглецов — мама отправилась на Хэйву вместе с ними...

Иногда я думаю — а сумела бы я поступить так же как мама?

Перед тем, как переступить границу портала, она знала своих нежданных гостей меньше месяца. Она понимала, что уходит навсегда. Что обратной дороги не будет. Она не знала ни письменности, ни языка, а из вещей взяла с собой только узелок с травами да ту одежду, что на ней была. Она отправлялась в страну хищных оборотней, где ее никто не ждал и никто не знал. И все равно сделала этот шаг, круто изменивший всю ее жизнь — прямо в сердце измотанной войной страны, к больным и раненым.

Война длилась еще несколько десятков лет, хотя мы и переломили рыськарям хребет. После заточения Рей долго и тяжело болел из-за того, что пришлось поддерживать свои силы с помощью Маара. Разгневанные братья больше не желали ничего слышать о терпимости к людям и всеми Кланами ринулись на рыськарей. Охотились с упоением, пока не перебили большую часть супостатов. Их потом долго еще ловили по лесам да пещерам — но от нас совсем отдалились и все прочие люди. Считали уже не богами — потусторонними демонами, с которыми лучше не связываться.

Вот тут-то отец и начал подумывать о заключении открытого союза с десмодскими ифенху и Алден с Акрея. Мы больше не могли оставаться всемогущими богами со столь позорным пятном на чести — нам требовалась поддержка. И поэтому отец взял в ученики десмодского Хранителя Равновесия, служителя Темных Колонн. То есть Эль-Тару Ваэрдена Трилори. Моего Волка. И взял не просто так, а ухитрился выдернуть на Хэйву чуть ли не за миг до смерти, из-под рухнувшей плиты. Вернуть обещал почти в то же время, получасом позже того взрыва в здании. Для меня — в далекое прошлое...

И как бы мне ни хотелось отдалить день расставания с лучшим другом, он все же настал почти через триста лет после памятного дня. Много чего успело случиться за это время, я из детеныша превратилась в весьма своенравного и упрямого подростка с виду лет одиннадцати, которого не могла остановить ничья воля кроме отцовской. Ну еще, пожалуй, Волковой и Рея. Лишь им троим я позволяла собой командовать, во всех прочих случаях полагаясь только на собственное мнение и желание. Отец почти никогда меня не останавливал, но и не помогал — всего, чего хотела я добивалась сама, не понимая, к сожалению, что репутация из-за этого у меня весьма двойственная.

К тремстам годам я вполне успела осознать весь смысл своего положения невесты. Особенно когда инстинкт впервые позвал меня в День Середины Лета, и я к позору своему повела себя ничуть не лучше мартовской кошки перед будущим супругом. Он, к чести своей, на провокацию не поддался, наоборот, вынужден был пару раз макнуть расшалившегося оборотня, меня то есть, в бочку с холодной водой. Сидела потом, мокрая и обиженная, в углу, а он гладил мне загривок нарочито холодными руками.

После того случая отец и решил, что время детской дружбы подошло к концу и мне пора из ребенка превращаться в девицу, а Ваэрдену — возвращаться в родной мир, в то самое время, откуда он был вызван.

День подходил к концу. Солнце скатывалось за лес, за покатые плечи могучих синих елей. В воздухе невесомо плыли серебряные паутинки. Неслышно подкрадывалась осень.

А мы стояли на священном лугу, на древних белых камнях с золотым узором письмен, под сенью бесконечных Колонн. Их кольцо словно обнимало нас своим теплом и светом. Прижавшись к краю древнего круга, мы не смели ступить здесь и лишнего шагу: Волку даже дыхание в этом месте давалось тяжко, я же была еще слишком мала, чтобы сметь приближаться к самому сердцу Силы.

Вот-вот должен был прийти отец. Он милостиво дал нам время проститься.

Глаза у меня были на мокром месте. Но я отчаянно не позволяла себе разреветься и вместо этого жадно вглядываясь в его лицо, обрамленное небрежно рассыпанными по плечам седыми волосами — живя у нас, он отпустил гриву. И плаща от солнца теперь не носил, при выросших силах не нужен был больше... Колонны тихо звенели и пели, их мощь, что стоит от земли до неба, пронизывала меня новыми, еще непривычными ощущениями.

— Смотри, — сказала я, чтобы разбить молчание. — Я теперь тоже Хранительница.

Совсем рядом текла сила моей Колонны. Такая же рыжая, как я. Горячая. Подвижная и текучая. Способная ласково согреть и снести все на своем пути. Я позвала ее по имени — и мне на ладонь словно из ниоткуда скакнула то ли пламенеющая птица, то ли ящерка с крыльями. Ее шкурка была пламенем, глаза — двумя угольками. Она щекотала ладонь, вертелась, чирикала, норовила цапнуть за коготь.

— Ты молодец, — сказал Волк. Похоже, и его одолело косноязычие не к месту.

— Ты еще вернешься?

В тот день я уже не была ребенком. Тело мое еще оставалось детским, но душа начинала стремительно взрослеть, огорошенная первой потерей. Я смотрела на него и понимала, что нам придется очень долго ждать, прежде, чем мы сможем увидеться вновь — таковы шутки у Времени, всемогущего и незримого, соединяющего и разделяющего миры.

— Конечно, вернусь. Я же теперь знаю к вам дорогу. Тебе почти и не придется меня ждать, малявка. Вернусь за тобой и не отдам больше никому, поняла?

В голосе промелькнула небрежность, но я ей не поверила. Она была ненастоящая. В чем он хотел меня уверить? В том, что не придется ждать? Или что его разлука совсем не трогает? Дух на моей ладони застрекотал, скакнул ифенху на плечо и потерся горячей головкой о бледную щеку. Как поцеловал. Еще немного и я расплачусь. Хватит ему видеть, как я развожу мокротень. И я, следуя этикету, поклонилась в пояс.

— До свидания, Эль-Тару. Мне было в высшей степени приятно узнать тебя. Да охранит Великий Вещий твой путь и долгие дни твои.

Выпалив это единым духом, я развернулась и сорвалась с места. Прочь от Колонн, от Волка, от отца. В самую глухую чащу.

2. Огненный Канон

Примерно 600 лет спустя.

"Илленн, будь добра, оденься прилично и спустись сегодня к ужину. У нас гость".

"Гость?" — я фыркнула. "Здесь, в Ареи-Калэн — и я ничего о нем не знаю? Не может быть!"

Однако, даже мысленный тон отца был таков, что ничего иного, кроме немедленного повиновения, мне не оставалось. Я со вздохом расстегнула надетый было пояс с ножом.

Одеться прилично — это значит "в роскошное платье". А в платье даже по Ареи-Калэн не полазаешь, не то что по окрестным горам. Но отец редко изволяет мне приказывать, как сейчас, зачем же нарываться на упреки?

— Ну-ка цыц! — велела я настырному Духу, сидевшему на подоконнике, и принялась за ритуал "приличного одевания". Сердце у самой почему-то екало предчувствием. Тот ли гость, о котором запретила себе думать?

С моей невероятно рыжей гривой и глазами, которым то и дело взбредала охота менять цвет с изумрудно-зеленого на золотистый и обратно, подобрать тон платья было, мягко говоря, нелегко. Чаще всего для приемов я выбирала переливчатый красно-огненный шелк или черный с глубинными отливами зеленого и золотого атлас. Сегодня же меня прельстил глубокий синий.

Платье без модных нынче среди людей корсетов и кринолинов с высоким строгим воротником, длинными рукавами и юбкой до полу сидело на мне как влитое. Возиться с рядом крючков на спине не пришлось — на это есть проворные лапки Фирре. Он (или она? Честно говоря, я до сих пор не знаю, как определяет себя мой Огонь) ловко застегнул платье и улегся на плечах этакой мантильей. Я затянула на щиколотках ремешки открытых золоченых туфель, позволявших демонстрировать когти, собрала волосы несколькими опаловыми заколками, плюнула на ухищрения с пудрой и помадой — обойдутся! — и почти выбежала из комнаты.