Черный истребитель

— Откуда вы знаете? — Всей своей очаровательной мордой Кэни выражал искреннее удивление.

— Да знаю уж. Кэни, ответь мне на вопрос. Хорошо?

— Да, конечно...

— Это ты сливаешь информацию противнику?

"Ах, как грубо. Но что-то вот не получается хитрить лицом к лицу... плохой из меня следователь..."

Кэни обиженно и недоверчиво приподнял брови.

— Капитан, за что?

— Кэни, если это ты — я должна тебя предупредить. СБ крепко взялось за поиски агента. Если это ты — уходи. Бери машину и уходи, я тебя прикрою. Но делай это немедленно.

— Капитан... — фонарик вспыхнул ярче и погас. Но Кэсс четко увидела в глазах Кэни отблеск слез.

— Я уже очень давно капитан, Кэни.

— Кэсс. Я никогда никому не стучал. Ни в СБ, ни противнику. Я не понимаю — за что? Вы?

Кэсс вздрогнула. Голос был ровным, но она давно научилась распознавать боль под всеми ее масками. Она встала и подошла к Кэни, притянула его к себе за плечи. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.

— Прости меня, мальчик. Я ни в чем тебя не подозреваю. Но будь поосторожнее в этой операции, хорошо?

Две ладони доверчиво легли ей на предплечья.

— Хорошо. Но в чем дело?

— Я не могу рассказать. И тебя я попрошу молчать об этом разговоре. Просто — будь осторожнее. Пожалуйста.

— Я обещаю молчать, — покорно согласился Кэн. Что-то в его голосе Кэсс сильно не понравилось. Какой-то хорошо скрытый надлом. Что же она сделала? Да, со стороны они — стальные монстры, тупые машины для убийства. И руки не в крови, потому что убивают — с высоты. Но услышать от своего командира "ты — предатель"... Скажи ей такое Полковник — что бы она сделала?

— Кэни, Кэни. Прости меня. — Она взяла его за запястья, легонько "погладила" — помогла расслабиться, успокоиться, ощутить ее близость, доверие. — Здесь происходят очень неприятные вещи, на этой базе и в этой операции. Но я ни в чем тебя не обвиняю. Это был глупый вопрос.

А в голове металось — "притворяется — или правда?", и за это Кэсс было куда как более стыдно, чем за неосторожный вопрос.

Больше до утра никто не пришел. С рассветом она тихонько выбралась из зала совещаний, напоследок вернув на место карту. Ту, которая должна была лежать на этом столе по договоренности с Эскером, а не ту, которую она взяла у Полковника перед тем, как прийти сюда.

И было ей удивительно мерзко и противно.

2. Танька: Ростов

Виски проломило болью, тошнота подступила к горлу. Танька приоткрыла глаза, попыталась оглядеться сквозь радужную муть перед глазами. Мигрень подкралась как всем известный северный пушной зверек, незаметно. То есть, ничего особо неожиданного в этом не было — приступ был уже далеко не первым, и "предвестники" она распознавать научилась. Для чего в кармане рюкзака и находился шприц с "Трамалом". Однако сейчас, в метро пользы от него не было никакой. Скорее — наоборот. Синюшно-бледной девицей, которую тошнит на каждом углу или пуще того — которая валяется где-нибудь на станции метрополитена, — могли заинтересоваться только менты. Для которых диагноз был вполне ясен: наркоманка. Вот и шприц, и пара-тройка упаковок разнообразных таблеток, даром что из аптеки и с ценниками. Все равно — соответственной категории: "Седальгин", "Терпинкод", "Пенталгин".

Результат такого "диагностирования" был бы легко предсказуем. Хорошо еще, если рано или поздно вызовут-таки врачей. Но это вряд ли...

"Выползти наверх, найти ближайший туалет..." — подумала Танька, взвесила свои шансы и попыталась двинуться к дверям поезда. Черное стекло ударило в лицо, нос расплющился и где-то фоном заныл. По сравнению с тем, что вытворяли на пару голова и желудок, это было ерундой.

"Октябрьская кольцевая". С трудом преодолев пару метров от вагона до середины вестибюля, Танька поняла, что никуда она подняться уже не сможет. При одной мысли об эскалаторе тошнота подступила к горлу. Зажав ладонью рот и давясь горько-кислой слюной, Танька поползла в сторону тупика, к "Небу голубому", излюбленному месту встреч с приятелями. Роль голубого неба играла краска, коей была закрашена верхняя часть ниши. Доступ к "небу" загораживала черная кованая решетка с выразительным замком, что добавляло картине своеобразной романтики.

Сев на пол и опершись спиной на стену, Танька полезла в рюкзак и, стараясь не отсвечивать, принялась закидывать в рот таблетки. Чтоб быстрее подействовало, она их разжевывала перед тем, как проглотить. Отдающая сладким горечь в смеси с рвотным привкусом была мало с чем сравнима. Но ей было уже не привыкать к таким "коктейлям". Глаза закрыть не удавалось — начинался "вертолет". Смотреть на суету вестибюля тоже сил не было. Изображение смазывалось по краям, а посередине приобретало фантастическую перспективу и все цвета побежалости.

Запахи били в нос — люди, их душная липкость. Пот, немытые тела, дешевый парфюм, перегар. Запахи метро были менее противными, но не менее навязчивыми. Машинное масло, перегретая изоляция, нагретый металл. Запахи клубились вокруг нее, заплетались в гипнотические узоры, грозили обвиться петлей вокруг горла.

Танька полезла в рюкзак еще раз, не обращая внимания на то, что из него посыпалась какая-то мелочь — ручки, расческа, распечатки. Ей были нужны блокнот и любимый тонкий фломастер. Иногда это помогало — выплюнуть на бумагу, выкинуть из себя вон слова, которые вертятся на языке. Слова орали в уши ее же собственным голосом, пульсировали где-то на шее, в сонной артерии, должно быть. Хотелось выгнуться дугой и позволить себе выкрикивать их в окружающее пространство. Но так было нельзя...

Стихи получались так себе — но это лечило, заглушало боль...

И тень улыбки "снова повезло"...

Писать получалось только достаточно крупными, почти печатными, но все равно корявыми буквами. Листки, кажется, рассыпались, но Таньке было уже все равно — сжимая что-то в руке, то ли один из листков, то ли фломастер, она закрыла глаза и попыталась отрубиться. Не тут-то было.

Должно быть, она неплотно прикрыла глаза, потому что перед ней явственно обрисовались две пары ног. Первая пара была облачена в кроссовки и черные джинсы, вторая — в тяжелые ботинки и камуфляж.

— Хм-м...— прозвучало откуда-то сверху.

— Да пошли, герцог, наркошек, что ли, не видал? — ответили где-то там же, наверху.

— Видал, хотя и не столько, сколько ты, наверное...

Тут Танька обиделась. Даже если она и походила на наркоманку, то ей не была. Герцог, блин...

Кто-то потянул листок из ее пальцев. Танька не сопротивлялась. Больше всего ее интересовало одно — не наблевать на ботинки незнакомцам. А то ведь этими же ботинками...

— Хм-м... — еще раз прозвучало где-то то ли на небесах, то ли над Танькиной головой.

— Пошли, говорю. Делать больше нечего, что ли?

— Погоди-ка, маршал... Ну-ка, погляди сюда, детка...

Таньку бесцеремонно взяли за подбородок. Она постаралась сфокусировать взгляд. Где-то перед ней находились глаза. Серые такие глаза, две штуки. Левый и правый. Хотя сейчас Танька не могла бы ответить на вопрос, где левый, а где правый. Она зажмурилась, но ее весьма весомо похлопали по щеке.

— Герцог...— обладателю второго голоса явно был не чуждо нытье.

— Погоди, говорю. Это явно наш пациент.

— Иди ты...

— Ну, давай, давай. Смотри на меня.

Танька бы с удовольствием на него смотрела — лишь бы отстал. Но смотреть не получалось.

Неожиданно теплые и приятные пальцы легли на виски и нажали раз, другой, потом плотно впились в голову, нажимая на какие-то неведомые точки. Сначала боль усилилась неимоверно, резко, Танька испуганно хлопнула глазами, уверившись в том, что сейчас-то ее голова и лопнет. А потом боль начала уходить, казалось, что она втягивается в эти пальцы на висках и исчезает.

Зрение стало приходить в норму. Только цвета еще казались слишком яркими. Танька посмотрела на неожиданного благодетеля и его капризного спутника. Благодетель был не особенно высок, едва ли на полголовы выше долговязой Таньки, облачен в камуфляж целиком, включая берет, из-под которого выбивались странного пепельно-седого тона пряди. И весьма широк в плечах. Другой, Маршал — это явно было прозвище, а не звание, был длинным, худым и подчеркнуто стройным. Лицо было утонченно-аристократичным, но что-то неприятно слабое крылось в очертаниях подбородка и нижней губы. Роскошный темно-шатеновый "хвост" был аккуратно уложен на плечо.

Обоих Танька видела в первый раз.

— Давай-ка, поднимаемся... вот, умница. Вот, хорошо. А теперь давай лапу и пошли отсюда.

После приступа и кучи слопанных таблеток ноги заплетались, и Танька повисла на руке "камуфляжного", стараясь найти компромисс между необходимостью держаться за его руку и чувством приличия, не позволявшем висеть на незнакомом человеке. На эскалатор ее просто поставили, взяв под мышки, потом развернули и прижали носом к груди, заглушая ее испуганный писк. Эскалаторов Танька боялась и в лучшие свои дни. Бушлат пропах табаком и еще чем-то пыльным, но приятным. Жесткая ткань царапала бедный ее недавно разбитый нос, но было все равно приятно. "Получу деньги — куплю себе камуфлю...", подумала Танька. И то ли заснула стоя, то ли отрубилась.

Осознала она себя уже в "Трубе", переходе через Ленинский проспект. Место тоже было знакомым — здесь в плохую погоду, вопреки попыткам милиции прекратить безобразие, тусовалась молодежь. Несколько Танькиных знакомых были завсегдатаями этих тусовок, и она сама там временами пила пиво и слушала, как мучают гитары.

В руках у нее была наполовину пустая бутылка красного вина.

— Ну что, полегчало? — не без ехидства спросил тот, кого называли Герцогом.

— Лю-ууди... — задумчиво спросила Танька. — А вы вообще кто?

Новообретенные знакомые переглянулись.

— А ты-то сама, чудо, кто будешь?

— Так нечестно! Я первая спросила! — возмутилась Танька, чувствуя, что язык слегка заплетается, а в теле образуется приятная легкость.

— Я — Герцог Альба. Он — Маршал.

Продолжения в виде данных мамой с папой имен не последовало, но Таньке было не привыкать. Те из ее приятелей, что тусовались в "Трубе", именовали себя еще похлеще. Тут хоть язык не свернешь в попытках выговорить.

— Танька. В смысле, Татьяна, но — Танька.

— Москвичка?

— Угхм... — согласилась Танька, допивая бутылку залпом.

Дальше было еще вино — много вина, потом, кажется, водка, которую принесли какие-то знакомые Герцога и Маршала. Их, знакомых, было большое количество, и все они обращали мало внимания на Таньку, маячившую между парнями. Наличествовали какие-то горе-гитаристы, оравшие не вполне музыкально, но компенсировавшие недостаток слуха и голоса избытком самоуверенности. Еще была разбитая почти под ее ногами пивная бутылка — грозно повернувшийся в ту сторону, откуда она прилетела, Герцог никого не засек среди толпы. Милицейский патруль, в неласковых выражениях требующий от отдельных товарищей и групп товарищей убираться отсюда подальше. Шум, гам, и прочий стандартный набор веселья в "Трубе". Чем больше Танька пила — бутылки методично вкладывал ей в руки Герцог, — тем более нормальным казалось ей происходящее...

Проснулась Танька непонятно где. Голова ее, вновь болящая, но на этот раз по вполне понятным и устранимым причинам, помещалась на коленях Герцога, то, что от пояса и ниже — на чем-то сидело. И все это, включая Маршала по левую руку от нее, куда-то ехало. Подозрительно походя на автобус.

— Э-э-э-э-это где я? — шкрябая сухим языком по еще более сухому небу, спросила Танька.

Герцог слегка склонил голову, и Танька заметила спускающиеся от его ушей тонкие проводки наушников. Танька резко села, толкнув локтем Маршала, но тот спал нетрезвым сном и не проснулся.

""Уши"-то сними!" — жестами показала Танька, заодно разглядывая Герцога. Резкие скулы, короткий прямой нос, мощный подбородок. Хорошее, правильное, не сильно обремененное интеллектом мужское лицо. Только глаза ему не соответствовали — какие-то... "прозрачно-дикие", изобрела определение Танька. Серые, льдистые и очень, очень странные.

Герцог полез под бушлат, отключая звук в наушниках.

— Это где же я? — еще раз спросила Танька.

Герцог удивленно приподнял брови. Проснулся Маршал, вскинулся — как будто и не спал только что.

— Где-где... в автобусе.

Танька еще раз огляделась. Ну да, вертолетом или поездом это не было. Но и городским автобусом — тоже. Тетки с баулами, битком забитые тюками и сумками полки и проходы, сонные, мятые лица.

— В каком автобусе, блин?!

— Да-а-а... амнезия алкогольная... — подал голос Маршал.

Герцог задумчиво посмотрел на Таньку.

— Опять за рыбу деньги... В автобусе. Междугородном. Москва-Кострома. Не вспоминается?

— Кострома? — Танька поперхнулась. — Какая Кострома... зачем? — в сердце нехорошо екнуло.

— Да мы только до Ростова, не волнуйся. Что, правда, ничего не помнишь?

— "Я всегда, когда напьюсь, головой о стенку бьюсь..." — задумчиво процитировала Танька любимое из Дивова.

— "То ли вредно мне спиртное, то ли это возрастное..." — откликнулся немедленно Герцог. — В гости едешь.

— А это... муж... работа... экзамен?!

Герцог и Маршал одновременно хихикнули — весьма пакостно, надо заметить.

— Ну... мужу ты позвонила. А что сказала про свою работу и свою учебу — я тебе потом повторю. Если захочешь.

Танька вполне себе представляла, что она может сказать. Но одно дело — сказать. Другое — наплевать и на то, и на другое... А вот звонок...

— И... что я сказала?! — в панике спросила Танька.

— Не имею привычки подслушивать чужие разговоры, — подмигнул ей Герцог.

Танька обреченно вздохнула и вновь улеглась к нему на коленки, размышляя перед сном. Муж был уже давно — год — как нелюбимый и ненужный. Некоторая польза в виде социального статуса и зарплаты от него, конечно же, была. Хотя, в общем, Таньке было плевать и на первое, и на второе. Но ссориться с мужем она опасалась — тот легко переходил на нытье и не успокаивался часами. Думая о том, каких еще странностей можно ожидать от себя и окружающего мира, Танька заснула и спала до самого Ростова сном без сновидений.

От вокзала до дома путь вел, так загадочно петляя, что первым впечатлением Таньки было — город, состоящий из одной, но длинной улицы. С одно-двухэтажными домами. Где-то на горизонте маячил ростовский Кремль. Танька услышала колокольный звон, и скривилась, потирая виски, в которых что-то нехорошо аукнулось.

Герцог вопросительно приподнял брови.

— Благодать... — мрачно произнесла Танька. — Полные уши благодати...

— Столярова, значит, почитываем... ну-ну... — непонятно высказался Герцог.

Дом, в котором проживал Герцог — Танька уже разобралась, что Маршал москвич, и тоже едет в гости — оказался весьма странным. По московским меркам. Это был здоровенный деревянный одноэтажный дом с участком, комнат на шесть, однако внутри обнаружились не только коммунальные удобства, но еще и батареи, телефон, и, что наповал убило Таньку, "выделенка". К "выделенке" был подключен относительно новый компьютер, вокруг которого валялось множество различных девайсов.