Снег

Яичница неожиданно закончилась. По пути к раковине я крикнул в прихожую:

— Спасибо-о-о!

Издалека донеслось задорное:

— Пожалста-а-а!

Через несколько минут Светка появилась на пороге кухни. От её

домашнего вида не осталось и следа. Тёмно-синие джинсы, ремень в широкую

вертикальную полоску, майка мягкого лилово-кофейного цвета — оранжевые и

голубые полоски на ней были очень тонкими и издалека казались переливчатым

узором, тяжёлые каштановые волосы спутались в аккуратном

беспорядке. От восхищения я даже присвистнул.

— Для Мишки так расстаралась?

— Да пошёл ты!

Светка резко развернулась и выскочила в прихожую. Я домыл посуду, сходил в зал, порылся в сумке, достал маленькую коробочку, обёрнутую прозрачной матовой бумагой и перевязанную тонкой фиолетовой лентой. В прихожей протянул подарок сестре.

— Держи. — Светка посмотрела недоверчиво, но в глазах заплясала детская

радость. — Ты мне, конечно, не поверишь, но ты у меня просто красавица!

Она порвала бумагу и добралась до небольшой — с собственный кулачок —

коробочки. На поверхности блестели всего три надписи: "VERY IRRESISTIBLE

GIVENCHY".

— Ой! — Визг, полный счатья. — Спасибо, Серёнь!

Тёплые руки обвили шею. Я почувствовал, как к моей небритой щеке прижалась её тёплая бархатная щека.

— Не очень оригинально, конечно, но не фуфло какое-нибудь. А это, — я протянул ей белый конверт, — тебе на всё остальное. Сама купишь, что нужно.

Светка отстранилась и улыбнулась.

— Как же хорошо, когда брат работает в Москве, — произнесла она, мечтательно закатывая глаза.

— Да уж, неплохо...

— Ну ничего, ты у нас мальчик богатый. Можешь себе позволить. Тем более сестра у тебя одна — единственная и неповторимая.

— Вторую такую Земля бы не выдержала.

— Остряк! Я ночью позвоню, если получится.

Она поцеловала меня в щёку и ушла. Примерно час я пил кофе и смотрел

телевизор. Все каналы, будто сговорившись, показывали одинаковые старые фильмы. Не выдержав пытки отечественным кинематографом, я оделся, вышел на улицу, вдохнул жёсткий воздух, и пошёл в ближайший супермаркет — покупать любимый отцовский "Black Label". Пускай порадуется.

В магазине пахло озоном, мандаринами и азартом. Бешеные люди метались между прилавками, сгребая в тележки печенье, коробки с конфетами, вино, шоколад, маринованные огурцы и даже макароны. На фоне беснующейся толпы я выглядел дилетантом, зашедшим по ошибке. Рядом с виски звенела сливочная бутылка "Бейлиз" — для матери. Себе пришлось купить боевой запас "миллера".

Яркое солнце отражалось в сугробах и заставляло щуриться. Мороз пробирал даже через двойные вязаные перчатки и шерстяную шапку. Гораздо больше я любил совсем другую погоду: когда на улице минус десять, а с неба лениво падают крупные снежинки, размывая силуэты людей и зданий — так, что уже в трёх шагах не разберёшь, женщина перед тобой или мужчина, собака или просто груда мусора...

Отец уже был дома, когда я вернулся. Он забрал у меня пакет, заглянул внутрь и одобрительно улыбнулся:

— О-о-о! — В его руках завертелась бутылка Black Label. — Это мы первым делом откроем, ладно?

— Как хочешь. Я тебе купил.

— Спасибо. Только ты не трать больше деньги-то, ладно?

— Ладно.

Моя семья не была бедной. Отец, как я уже говорил, работал в строительной фирме. И это всё объясняет. Мать работала для души. Ей, можно сказать, повезло. За любовь к детям в России могут назвать либо педофилом, либо педиатром. Причём в первом случае посадят в тюрьму, а во втором — будут платить нищенскую зарплату. И не факт, что первое хуже второго.

Сам я распрощался с бедностью после того, как устроился в дизайнерскую фирму. Был ещё один вариант — пойти в спорт, но им я занимался, как мама — детьми, для души. Точнее — для тела. Хотелось быть сильным и ловить на себе заинтересованные взгляды. Пару раз наловил такого, что не всякому врагу пожелаешь. В общем, дебилов в жизни хватало. Вообще, странная это штука — человеческие отношения. Тем более, если они — нестандартные. Подумать только! А ведь я сам когда-то смеялся над анекдотами про голубых. Я вообще-то и сейчас могу посмеяться, если анекдот хороший, но в тот предновогодний вечер мне было совсем не до смеха.

Отец копошился на кухне, выполняя мамины поручения, которыми она снабдила его ещё до работы. Корректирующие замечания делались по сотовому телефону. Отец почистил и поставил тушиться картошку, помыл курицу, потом принялся резать болгарский перец. Пару раз он звал меня помочь. Я отрывал голову от ноутбука, отвечая, что сейчас приду. Потом снова приклеивался к экрану, напрочь забывая про собственные слова.

В рабочем окне Archon'а вырисовывался приблизительный интерьер нового ночного клуба. Это единственное, чего в Москве никогда не будет слишком много. В мысли о геометрических формах и материалах вклинивались воспоминания. Вагон, наполненный стуком колёс, стриженый затылок, загорелые руки, хитрые глаза, шершавые губы и сигаретный дым. Он будто никак не выветривался из лёгких. На секунду я даже собирался закашляться. Но вместо этого загрузил второй HalfLife и окунулся в мир, где курить некогда.

Мама пришла в половине шестого. По телевизору как раз заканчивалась "Ирония судьбы". Впрочем, на другом канале она начиналась сначала. Помочь на кухне мне всё-таки пришлось. Потому что мама, в отличие от отца, обладала редкостным терпением и могла докричаться до глухого. Впрочем, ничего серьёзного от меня не потребовалось. Окрыть банки с горошком и кукурузой, порубить на мелкие кусочки мясо. На тонкие белые прожилки я даже засмотрелся. Перемешивая салат, мама гордо произнесла:

— Мраморное!

Интересно, где они его откопали?

В девять часов вечера мама загнала всех мыться. Вручая мне полотенце, она приговаривала: "В Новый год нужно входить чистыми". Отец недовольно бурчал под нос, не нужно ли ещё и анализы сдать. Я решил не спорить и побрёл в ванную первым, оставив родителей наедине.

За минуту до полуночи я выстрелил шампанским, наполнил бокалы и произнёс глупый тост:

— За радость! Без неё и жизь не жизнь.

Разморенные и сытые родители посмотрели на меня восхищёнными глазами, но вслух сказали только традиционное:

— Чтобы всё было хорошо.

На том и чокнулись.

Ближе к часу ночи от Киркоровых и Галкиных стало тошно. Не в радость был даже любимый "оливье". Отцовский виски смешался с маминым "бейлиз" в

недопустимых пропорциях, обещая "весёлое" утро. К ним радостно примыкало советское шампанское. Очередная долька мандарина исчезла во рту, лопаясь и разливаясь ощущением детства. Спать предательски не хотелось. С кухни выбежала мама, протянула мне телефон:

— Светка звонит. Всех поздравляет. Хочет с тобой поговорить.

Я приподнялся с дивана, нарушив живописную позу, и взял сотовый.

— Алло! — Мой голос отразился в динамике гулким эхом.

— Серёга!!! С Новым годом!!!

— С Новым годом, Свет, — улыбнулся я в трубку.

— Как у вас там?

— Да всё нормально. Сейчас накачу ещё лейбла и спать.

— Ты чего?! А как же ёлка? Ты разве не пойдёшь?

Про ёлку я как-то позабыл.

— А чего там делать-то? Тем более — минус двадцать.

— И чего? Ты же не в Африке родился. Серёг, ну пойдём. Мы с Мишкой идём. Он мне, кстати, кольцо подарил.

— Чего?

— Кольцо золотое. Не обручальное. Обычное.

— А-а-а.

— Красивое очень. Наверное, дорогое. Ну ведь и я не простая.

— Это точно!

— Серёг, ну пойдём на ёлку, а?

— Свет...

— Ну пойдём. Ну чего ты дома сидеть будешь?

— Спать.

— Тем более.

Ладно, ладно. Родителям сама сейчас будешь объяснять, куда я на ночь глядя пьяный попёрся.

Талант убеждения явно был в крови у женской половины нашей семьи.

— Дай маме трубку. Нет, лучше папе.

Я кое-как слез с дивана и пошёл на кухню. Отец курил возле окна. Мама,

забравшись с ногами на кухонный уголок, попивала дорогущий сливочный ликёр. Я отдал ей трубку и пошёл одеваться. В светкиных методах воздействия сомневаться не приходилось.

Мы встретились на главной площади города. В её центре торчала

куцеватая ёлка высотой метров в десять. Издалека всё выглядело празднично, но стоило приблизиться к ней поближе, в глаза бросался подсохший лапник,

разбросанный по ржавым металлическим кольцам, приваренным к десятиметровой трубе. Индустриальный призрак главного новогоднего символа! И хотя вокруг все веселились, от одного взгляда на это чудо местечковой инженерии становилось грустно.

Под ногами хрустели пустые пластиковые стаканчики; бутылки из-под пива и водки звенели, словно площадь покрывал не асфальт, а бесценный горный хрусталь. Ночью, да ещё в Новый год это никого не беспокоило. И только городским коммунальным службам предстоял эстетический шок от одного вида замусоренной площади. Рано утром они выйдут на работу и за полчаса уберут все следы народного гуляния. Как будто никто не выпил здесь полтора литра водки, стоя в расстёгнутой куртке, никто не разбил полупустую бутылку шампанского и не уронил только что открытую пачку чипсов.

Светка заметила меня первой. Она пробилась через галдящую толпу и протянула пластиковый стаканчик:

— Пойдём, наши там стоят. — Она неряшливо махнула рукой и, слегка качнувшись в сторону, потупила взгляд.

— Напилась-таки, — сказал я строгим голосом.

— Только не начинай! Мишка же со мной. Что мне, в Новый год нельзя что ли?

— Ладно...

Иногда меня так и подмывало поиграть в строго старшего брата. И несмотря на то, что Светке было уже 19, она продолжала меня слушаться. Наверное, я был для неё авторитетом. Говорю "наверное", потому что не знаю этого наверняка. Сама Светка никогда мне об этом не говорила. Но то, что она ценит моё мнение, было видно невооружённым глазом.

Она взяла меня за рукав и потащила сквозь кричащую и пьющую толпу.

Завидев нас, Мишка заулыбался во все тридцать два зуба. Он был всего на два года младше меня, учился на юриста, играл в футбол, слушал Linkin Park и читал Достоевского. Бредовое сочетание, которое я почему-то уважал. Светка познакомила нас мае. О нестандартности моей ориентации Мишка догадался сам. Уж не знаю, как ему это удалось, но однажды он задал Светке прямой вопрос, и она не стала ему врать. Даже, когда мы стали приятелями, он не раскрыл мне тайну своей проницательности. Настаивать я не стал. Мне было достаточно того, что эту новость он воспринял спокойно и по-прежнему смотрел на меня с уважением. Из всех светкиных парней Мишка пока был лучшим. Если я вообще могу судить, конечно.

Остальные друзья сестры всей информацией не располагали. Поэтому, увидев Наташку с двумя незнакомыми девушками, я мысленно перекрестился и приготовился к защите. Можете считать меня высокомерным, но мне-то всё равно лучше знать, какое впечатление я произвожу на девушек. Любой натурал бы на моём месте почувствовал себя счастливым, но в том-то всё и дело, что до гетеросексуальности мне ой как далеко! Женскую красоту я ценю только как зритель, но не потребитель. Выражаясь научным штампом, с эстетической точки зрения. Некоторые представительницы слабого пола даже могут вызвать моё восхищение, но ни одна из них не сможет вызвать во мне желание.

— Привет, Серёг. — Мишка протянул мне сильную руку. Я пожал её и повернулся к улыбающейся Наташке. Ей подруги сбились рядом в маленькую стайку.

— Волков, что-ты редко стал появляться. Совсем забыл родной город. — С видом познавшей жизненную мудрость дамы Наталья томно махнула ресницами и представила мне своих подруг:

— Познакомься. Надя и Женя.

Я кивнул и поблагодарил Бога за то, что раздевать взглядом люди пока не научились. Иначе я бы уже давно стоял на двадцатиградусном морозе голым, в одних носках.

Видя, как призывно улыбаются крашеные (И ведь кому-то это нравится!) блондинки Надя и Женя, я думал о вселенской несправедливости. Чёрт! Ну почему я не действую так на тех, кто мне на самом деле нравится?!

На вид подругам было от силы 19-20 лет, но сомневаться в их сексуальной

искушённости не приходилось. Слишком уж вызывающим был их макияж и слишком развязной — манера держаться.

Минут через пять к нам присоединились ещё три человека: два мишкиных друга, имена которых я не запомнил, и Дашка — хорошая подруга Светки и — что я всегда ценил — натуральная брюнетка. К слову, вороные от природы волосы не были её единственным достоинством. Красота и ум распределились в ней на удивление гармонично. Она была немного развратной, но не пошлой; весёлой, но не смешной; разговорчивой, но не болтливой. В общем, тем редким исключением из правил, которые действовали в обычных городских дворах, где главными развлечениями молодёжи были пиво и карты.

Даша и Светка учились в одной группе на дневном отделении. Наташка поступила на вечернее, где пыталась постичь тайны профессии менеджера. Судя по всему, тайны постигались плохо. Её подруги оказались бравыми ученицами местного колледжа. Про себя я тут же окрестил их пэтэушницами.

Один из парней достал из пакета бутылку водки и новую партию пластиковых стаканчиков. Другой — открыл пачку абрикосового сока и, окинув всех извиняющимся взглядом, произнёс:

— Другого не было.

Стаканчики быстро разбежались по рукам. Бесцветная жидкость, бликующая на дне каждого из них, обожгла горло, скользнула вниз и улеглась в желудке пьянящей тяжестью. Вместе с водкой пришло хорошее настроение. И даже мороз отступил перед нашей веселящейся толпой, будто сам замёрз и съёжился в углу гудящей площади.

Я заметил его случайно. Ещё пара стаканчиков, и взгляд бы замылился,

уплыл в чернеющее звёздное небо, расплылся пятными смеющихся лиц. Но водка, как назло, откладывала своё седативное действие на потом. Это было моё проклятие. Я очень медленно пьянел, а иногда не пьянел вовсе.

Сначала показалось, что глаз зацепился за рыбацкий крючок, потом в

него насыпали песка и брызнули растворителем. Я заморгал, начал вертеть головой, пытаясь найти в толпе знакомое лицо. Когда карие глаза вновь перехватили мой взгляд, я не выдержал и отвернулся. Это было так глупо, так по-детски, но если бы кто-то в тот момент спросил меня сколько будет два плюс два, я бы заплакал от отчаяния, пытаясь найти ответ. Отупение накатило на меня стремительно и бесповоротно.

— Серёж, что с тобой? — Встревоженный голос Светки был глухим, будто она стояла за двухметровой кирпичной стеной.

— Всё нормально. Я отойду в сторону, ладно. Чего-то мне от этой водки

хреново стало.

— Виски с отцом пил?

— Ага...

— А ещё меня пьяницей называешь! Давай я тебя до лавки доведу.

— Нет! Я сам, — рявкнул я испуганно.

— Как хочешь... — Сказала она, опуская руки, и тихо добавила: — Псих.

Передвигая заплетающиеся ноги, я продирался сквозь толпу, не желая

оборачиваться. Стаканчики хрустели громче, чем снег. Иногда ботинки ударяли по пустым бутылкам. Два раза я едва не упал, но вовремя схватившись за чьи-то

плечи, удержался на ногах. За спиной раздались громкие хлопки, и небо окрасилось сначала красным, потом синим и жёлтым. Народ дружно закричал. В небо взметнулся традиционный новогодний салют.