— Как это у тебя получилось, Джордж? — впервые назвав англичанина по имени. — Я однажды заставил себя задержаться подольше... и получил ожоги. Сильные.

— Всё нормально, — уклончиво ответил Джордж. Потому что победа была, конечно, не совсем честная. Но...

— Нормально?.. — и Рид осекся.

Потому что "оппонент", чертыхнувшись, рванулся вдруг обратно в коридор. Его перехватили в броске сразу несколько рук.

— Стой, куда?!

— Я смогу тоже! — огрызнулся он. Выкручиваясь. — Тоже смогу, будь он проклят! — и яростно мотнул головой в сторону Джорджа.

— Не дури, ноги сожжёшь!

— Пуссстите, я сказал!

— Да стой же ты!

Джордж, уже обувавшийся, поднял голову и застыл с ботинком в руках. Он почувствовал себя нехорошо.

Нет, победа была нечестной. Речь ведь шла не о сражении с врагом. А о соревновании.

"Нечестная игра, Джордж..."

Семь лет занятий аутотренингом с лучшими наставниками, которых только могла дать Империя — это семь лет. Джордж мог блокировать даже сильную боль, остановить кровотечение из рваной раны, повысить сопротивляемость кожных покровов — ненадолго и в определённых пределах, но всё-таки. Когда-то ему не очень нравились эти временами странные занятия.

Но он очень хорошо понимал слово "должен".

И теперь использовал свои умения в споре мальчишек.

* * *

Реджинальд Глэнн и Морис, бывший сержант "горских лесничих", занимавший в форте Аре должность воспитателя подрастающего поколения, спустились в столовую около четырёх утрах. Майор и сержант были друзьями ещё по службе — и по уик-эндам частенько засиживались до утра за парой кувшинов пива, а то и за чем покрепче.

Сегодня была ночь "покрепче". За новые успехи на фронтах было грех не выпить.

— Не споткнись, тут ступенька, — предупредил Морис.

— Я хожу тут уже скоро год, — буркнул майор, — не указывай мне, старый пьяница.

— Я согласен с тем, что я пьяница, так уж и быть, но "старый"?!

Ворчливо переругиваясь, они какое-то время шарили по столам, чтобы перекусить. Майор неожиданно обратил внимание на спящих у огня мальчишек и впал в неожиданно самобичёванное умиление:

— Чёрт побери, как щенята в сене! Завтра же закажу им кровати...

— И ты и я полдетства проспали на сене, нам это не повредило... о, вот консервы.

— Посмотри, — взывал майор, — какие у них усталые лица! Ты их совсем загонял, старый пёс!

— Это потому, что они забивают себе головы разной тригонометрией, социологией и антр... атр... этой, которая про людей.

— Демографией?

— Да нет же, про людей.

— Так она про людей... Социологией?

— Я что, по-твоему, дурак и не помню, что уже называл эту ересь?! Говорю же — астропологией!

— Антропологией, что ли?

— И этой тоже. Никому ещё не было плохо, если он часок попрыгает с палашом в руке и проветрит свои мозги от этой трепологии. Кроме того, они до двух ночи драли тут глотки, а потом ещё куда-то ходили. Наверняка что-то учудили втихую.

— Пусть развлекаются! У них и так обкраденное детство! — решительно заявил майор.

— Ты просто напился, — вздохнул сержант. — Это точно. Иначе с чего бы ты понёс такую слезливую чушь?

Но всё-таки он оставил консервы, подошёл к своему командиру и тоже притих. Много повидавшие вояки-шотландцы совсем не были склонны к сентиментальности. Но майор был прав — в спящих вповалку мальчишках было что-то, заставлявшее вздохнуть и, покачав головой, поправить на них пледы. Правда, в данном случае это было невозможно — почти все спали поверх пледов совершенно убийственным, неподвижным сном.

— Девчонки на фермах по ним сходят с ума. — усмехнулся сержант. — Что у них тут, развлечений мало? Те же, что и в городах, а то и побольше. А приказ ты знаешь не хуже моего — и о нехватке людей ты тоже знаешь, даже лучше моего.

— Как там у нас этот англичанин? — спросил майор. Сержант приподнял широченные плечи:

— Всё в порядке, хотя я и не могу понять, зачем его сюда прислали... С Вэлом у него, правда, что-то... по-моему, с самого начала нелады.

— Вэл? Вэлиант Глэнн, сын Бранна Глэнна? Ехе, как бы он не полоснул англичанина дирком...

— По-моему, его не очень-то полоснёшь, — покачал головой сержант. — Я тут поговорил кое с кем... мальчишку учил владеть кинжалом сам-знаешь-кто. В Кэр Глэнн он побил на кинжалах Комгала.

— О. И всё-таки, клянусь Рогатым, у меня прямо сердце разрывается, когда я вижу мальчишек тут, где место взрослым мужчинам!

— У нас тут полсотни здоровых лбов сидят в предстартовой позиции, только свистни.

Оба замолчали, продолжая разглядывать спящих. Скауты спали тихим, спокойным сном здоровой юности. И видно было, что никакие болезни — ни физические, ни духовые — никогда в жизни не тревожили этих ребят. Каждый из них обещал стать отважным и могучим воином — а отважным так уж и был сейчас...

— Знаешь, пойдём, — вздохнул майор. — Мы с тобой просто два сорокалетних маразматика, которые играют в мудрых ворчливых заботников о подрастающем поколении.

— Не знаю, как ты, а я и слова-то такого не знаю — "маразматик", — отрезал сержант. — Я беру консервы?

Посмеиваясь, они пересекли зал и отправились вверх по лестнице...

Следующий день был просто весёлым. Джорджу предлагали лететь на фермы, но он предпочёл остаться в форте и почти всё время прочёл, читая Эсхила и Вергилия — давно собирался, чтобы составить себе более полное представление об античной литературе. Его ещё в прошлом году заинтересовал вопрос схожести античного мышления с мышлением XIX века при полной несхожести с мышлением людей Средневековья.

А на площадке за туром под гул волынок, время от времени сменявшийся гулом волынок из музыкального центра, до темноты отплясывали юноши и девчонки из ближайших посёлков и ферм. Смех и стук сапог по камню сливались в шум беззаботного веселья.

Дункан Грей давно влюблён

И в ночь под Рождество

К нам свататься приехал он —

Вот это сватовство!

И — снова смех, гитара, волынка и снова гитара, и снова музыка — задорная, с присвистом и гиканьем — и палаши в руках девушек, отплясывающих древний женский танец с клинками, и хлопки ладоней юношей, которые то пускаются в круг, то пританцовывают на месте...

Под эту музыку, под смех и веселье, Джордж уснул, уронив бумажную книгу себе на живот...

...Странный сон приснился ему.

Он стоял посреди сухой равнины под бледным бессолнечным небом. Плотный горячий ветер гнул кустики серой травы, безлиственные ветки редких кустов, торчащих из сыпучей бурой земли, и ветки их издавали ломкий костяной стук — еле слышный, но заполнявший всё пространство вокруг. Джордж почти физически ощущал запах пыли под ногами.

Перед ним стоял высокий человек, сам похожий на стебель травы — тонкий, сухой и жёсткий. Казалось, ветер унёс из него все лишние капли соков и жиров, оставив лишь кости, обтянутые мускулами и сухожилиями. Длинный чёрный плащ был потёрт и потрёпан, как и плотная клетчатая рубашка, как и бледно-серые штаны, забранные в короткие побитые сапоги с жёсткими голенищами. Поперёк груди висел ручной пулемёт с воронёным барабаном магазина. Ветер трепал полы плаща и шевелил длинные волосы — каштановые с редкой, но яркой сединой. Лицо было ещё нестарым, но с глубокими морщинами — чёрными на кирпичном загаре. Серые глаза смотрели пристально и устало.

Джордж узнал его во сне — это был Барри Кинг. В точности как на обложке "Снега нет".

Но ему чего-то... чего-то не хватало.

— Здравствуй, — голос был глуховатым и негромким.

— Здравствуйте, сэр, — откликнулся Джордж. — Что это за место?

— Когда-то оно называлось Соединённые Штаты Америки, — ответил Кинг. Усмешка — невесёлая, короткая — прорезала лицо. — Но это было давно.

— Вы Барри Кинг? Барри "Машинган" Кинг?

— Меня так зовут. А ты Джордж? Джордж из Трэнтона?

— Н-ну-у... — Джордж пожал плечами. — Можно сказать и так. Можно сказать, что я — Джордж из Трэнтона, да.

— Когда-то я знал одного человека из Трэнтона, — глаза Кинга стали задумчивыми. — Он был смелым бойцом.

— Может быть, вы знали моего предка? — сказал Джордж.

— Должно быть, должно быть... — Кинг кивнул. — Иначе как ты объяснишь. Что они теперь у тебя?

— Кто? — удивился Джордж. Кинг откинул назад полы плаща — и мальчик увидел большие револьверы Кольта с лебединого изгиба рукоятками и длинными вытертыми стволами. Они висели не в кобурах, а в кожаных петлях. Джордж бросил взгляд на свои кобуры — они были пусты. — О. Так значит, они и правда — твои? Возьми, — мальчик дёрнул пряжки, но Кинг удержал его мягким отрицающим движением.

— Мне они больше не нужны. Я заплатил свою цену, — голос его звучал торжественно, но ничуть не высокопарно, — а тебе ещё предстоит узнать её и заплатить.

— Отдай мальчишке револьверы, — услышал Джордж ещё один знакомый голос и, обернувшись, еле удержал изумлённый вскрик.

К ним подходил ещё один человек — одетый в полную полевую форму SAS, только устаревшую. В левой руке он нёс шлем, в правой — автомат, держа его за ствол. Высокие ботинки бесшумно ступали по пыли, покрывшей, наверное, весь континент. На миг Джорджу показалось, что он видит отца... но потом он понял — это дед, просто дед не из жизни, каким его помнил мальчик, а дед из прошлого, из страшных и славных дней реосвоения Северной Америки, когда ещё ничего не было решено и поднимался с Юга жуткий Мрак, грозя затопить, смыть, погасить затеплившиеся на Севере искры Света...

Подойдя совсем близко, молодой дед повторил:

— Отдай мальчишке револьверы, Машинган. И поблагодари мир за то, что в нём есть, кому принять наше оружие.

— Возьми, — сказал Кинг. — Подойди и положи руки на них, мальчик.

Джордж почему-то очень испугался. А Кинг окликнул деда:

— Подойди и ты. В конце концов, именно вы начали писать эту историю.

— Ну что ты, Машинган! — засмеялся спецназовец, кладя ладони на плечи мальчика. — Она началась задолго до нас, просто мы оказались талантливыми продолжателями вечных тем. Вот ты — другое дело. У тебя была своя история.

— Это пустой разговор, — Кинг покачал головой и посмотрел сверху вниз на мальчика. Неожиданно мягкая улыбка тронула его губы. — Ну — бери.

— Я не могу... я... — смешался Джордж.

— Бери, — голос Кинга стал строгим и торжественным. — Есть вещи, которые или убивают нас — или делают нас сильнее. Попробуй.

Почему-то слова Ницше совершенно успокоили Джорджа. Он посмотрел в серые, холодные и в то же время понимающие глаза Кинга — и положил ладони на рукояти его револьверов...

...Джордж проснулся с сердцем, стучащим, как автоматический молот — и сел, ещё не открыв глаз. Во сне он был совершенно спокоен — но сейчас по всему телу стекал пот, губы и рот пересохли. Мальчик облизнул их и медленно огляделся, постепенно понимая, что он по-прежнему в "спальне" и ещё не так уж и поздно — около часа.

Несколько раз он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, прикрыл и открыл глаза. Вспомнил: "Есть вещи, которые или убивают нас — или делают нас сильнее." Да, Ницше. Величайший философ с точки зрения трёх четвертей старших мальчишек школы Морпетт. Просто великий — с точки зрения остальных.

Неожиданно вспомнилось и другое — револьверы! Он же взял их... так где они? Подумал так и потряс головой — это же был сон!

Вот только руки помнили рукояти "кольтов".

Он понюхал ладони. Показалось, что ощутил слабый запах железа и сандала — сандалом были выложены рукояти и это он тоже помнил. Стало жутко, он поднялся на ноги, озираясь. Справа кто-то недовольно заворчал:

— Куда среди ночи понесло... сейчас встану и по шеям... — но вставать никто не стал, говоривший перевернулся на бок и сунул голову под плед.

Джордж осторожно перешагнул через спящих и остановился. Его почему-то знобило, он обхватил себя за плечи и снова обвёл всё вокруг отсутствующим взглядом — камин, лавки, столы, стены...

"Я что-то хотел сделать. Что-то очень важное... Ах, да! Проверить свои револьверы!"

"Не превратились ли они в "кольты"? А может всё-таки проснёшься?"

"Но проверить-то нетрудно."

Джордж качнулся. По странной аналогии он вспомнил, как два года назад на уик-энд летом познакомился со своим двоюродным братом Джоном — Джон был на год младше и учился в другой школе, практически военной, из которой выходили младшие офицеры. Мальчишки внешне были похожи. Они сыграли в крокет, но без особого интереса, потом Джордж предложил искупаться и они побежали на Родинг. Наплававшись вдоволь, мальчишки улеглись загорать на лодочном причале. Лениво переговаривались ни о чём... Друзьями за эти два дня они, конечно, не стали. Но там, на причале, Джон сказал очень странную для одиннадцатилетнего мальчишки вещь.

"У нас впереди очень много интересного... и не очень интересного тоже много, потому что за сделанную в прошлом глупость обязательно придётся расплачиваться, не тебе, так сыну, не сыну, так внуку. И, пока не расплатишься, сделанное будет висеть — камне и проклятьем в судьбе."

Джордж даже не помнил, к чему Джон это сказал, но помнил его лицо — серьёзное, сосредоточенное и немного отрешённое. Сейчас воспоминание о разговоре наложилось на все странности и непонятности здешней жизни...

Пальцы Джорджа прикоснулись к прохладным рукояткам "стерлингов" — оказывается, он уже подошёл к своему шкафчику и открыл его. Это были его револьверы — полуортопедические рукоятки, вентилируемая планка на стволе... ничего общего с древними "кольтами". Ну конечно — а что тут могло быть ещё, в конце концов?!

Но к чувству облегчения примешалось и странное разочарование.

"Ты в самом деле рассчитывал обнаружить в кобурах Машингана его револьверы? И кстати — кобуры Кинга, револьверы и нож — от старших... а где твоё, собственно?"

Джорджу было хорошо известно о человеческом подсознании, генетической памяти и многом другом, что ещё толком не изучено, но точно существует. Сон вполне можно было объяснить логически. Вопрос — хотел ли он этот сон так объяснять? Джордж был романтичен по-кельтски — и чисто английское воспитание этому совершенно не мешало. Однако сейчас он всё-таки сделал попытку всё объяснить именно логически — ради собственного, чёрт побери, ночного спокойствия.

"Просто жарко. А ты перечитал, переслушал и переволновался, вот и лезет в голову разное-всякое. Прими душ и ложись спать."

Однако он не принял душ и спать не лёг. Вместо этого Джордж решил пройтись по ночному туру и, может быть, подняться на самый верх.

Снаружи ещё шло, кстати, веселье, но в большинстве комнат было уже тихо или просто работали дежурные. Мальчик шагал по коридорам на своих двоих, без лифтов, искренне наслаждался прохладой кондиционированного воздуха и камня под ногами.

У лестницы наверх была открыта комната. Джордж раньше её, конечно, видел, но она всегда была закрыта и он думал, что это подсобка или аварийный спуск — теперь же он видел, что внутри горит свет и кто-то, сидя в кресле с высокой спинкой, работает за компьютером. Экран мерцал голубым, тут же щёлкал и урчал принтер и попискивало подключение к ртутной антенне. Джордж шёл очень тихо и задержался на миг из чистого любопытства, но... сидевший в кресле человек вдруг крутнулся в кресле к мальчику.