* "Американские боги" Нейл Гайман. Рассказ о странных (и иногда ужасных) богах и их симбиозе с человечеством. Отличный рассказ о возможностях убеждения.

Рекомендуемые кинофильмы:

* "Защитник Дьявола" Люцифер, сыгранный Аль Пачино, показывает Дьявола, запутавшегося в своем Мучении. Его монолог в конце фильма — классика.

* "Сердце Ангела" Атмосферная история о темных желаниях и коррупции. Особо следует отметить тонкую, леденящую игру Роберта Де Ниро.

* "Американская готика" Этот фильм 90-х показывает, как демон в человеческом обличье проникает в общество, порабощает и уходит после убийства. К тому же, Селена Кумб могла быть сильным Искусителем, пытающимся вернуться на истинный путь.

Темнота сливалась с непримиримым штормом наверху. Гавиэль сражался с притяжением Бездны каждой ниточкой своей воли и направлялся вверх, прямо в жерло Водоворота. Ветры рвали его душу, но он ликовал, несмотря на боль. Он мог почувствовать, что возвращение разорвет его на части, предав вечному забвению, и эта угроза бодрила его. Намного лучше бороться и быть поверженным, чем просто сидеть и ничего не делать. Это было выходом из Бездны, и Гавиэль хорошо его помнил.

Ветры становились все более жестокими, но там, за штормом, Гавиэль чувствовал, что область духа переходит в физический мир. Водоворот попытался выплюнуть его обратно, в вечную ночь, в страдание душ, подобное осколку льда, но он рванулся вперед, продлевая агонию. Имей он рот, чтобы говорить, Владения Мертвых дрожали бы от его смеха. Каждое мгновение несло его все ближе к миру, который, как он думал, был потерян для него навсегда. Он мог вспомнить холодный мрак меж звездами или свет, окутывающий его облик. Он хотел вдохнуть воздух зеленого мира, который он помогал создавать и почувствовать землю под ногами. Он жаждал этого. Он жаждал этого всю вечность. Теперь это должно искушать его еще больше.

Гавиэль пронзил Вуаль меж двух миров, словно горящая стрела, смутно подозревая о силах, истраченных на этот переход. Мир открылся перед ним, он мог его коснуться, но по-прежнему чувствовал связь, которая грозила вернуть его обратно.

Он упал на землю, словно метеор, и услышал симфонию шести миллиардов душ, их надежду и страхи, и Гавиэль почувствовал эхо в их смертной плоти. Некоторые души горели ярко, словно молодые звезды; другие светились подобно тлеющим углям — слабый свет, скрытый в хрупком человеческом теле. Он почувствовал одно такое тело, еще живое, но потерявшее душу, и проник в него подобно молнии.

Когти Водоворота были ничто по сравнению с потрясением овладения.

Поток образов. Чувства. Память. Все тусклое и слабое, по сравнению с собственной силой Гавиэля, но их было так много... Они лавиной упали в его сознание, и похоронили его под своим весом.

Он открыл глаза. Он лежал щекой на ледяном, мокром асфальте, и кожа, казалось, была разорвана. Кто-то тянул его за плечо, пытаясь перевернуть. Его тело поддалось.

"О Боже, пожалуйста, пожалуйста, скажите мне, что с вами все в порядке!" Женщина смотрела на него, ее щеки раскраснелись, синие глаза переполнены слезами. Он лежал посреди заснеженной улицы. Холодное, бездушное освещение дарили фонари сверху, заслоняемые падающим снегом. Слева он увидел фары автомобиля, двигатель все еще работал. На железном бампере была кровь.

Женщина помогла ему встать и просила прощения у Бога за все, что она натворила. И Гавиэль, отвергший Небеса, наполнил легкие воздухом и засмеялся.

Глава первая: В начале

В нашем первом из миров мы последуем за обманчивой смертной правдой? В нашем первом мире. Там они были великие и невидимые, легко передвигающиеся над мертвыми листьями в теплом и живом осеннем воздухе...

-T. S. Eliot, Burnt Norton

Преподобный Мэттью Уилсон сидел за столом, хмурясь, беспрерывно протирая глаза, пытаясь сконцентрироваться. Было поздно — почти середина ночи, и он все еще был в студии, разбирая бумаги. Документ, лежавший перед ним, был написан сухим языком и освещал не особо хорошие новости. Это был график оценочных исследований его телевизионных выступлений "Час силы Иисуса". Выступления устойчиво держались в третьей колонке, но имелось несколько предложений. Они хотели, чтобы он выступал перед более широкой аудиторией. Они хотели, чтобы он расширил деятельность. Были предложения, чтобы он выступил перед более обширной, более городской, более высокообразованной аудиторией.

"Почему они просто не скажут мне, что это занятие более подходит белым, и не закончат на этом?" — прорычал он. Он и в самом деле не думал о документе. Он смотрел на документ, но не мог сосредоточиться. Он продолжал думать о Гине.

"Я бы не стал", — пробормотал про себя Уилсон. Он перевернул страницу и начал читать про уменьшение популярности черных проповедников. Он прочел полстраницы, прежде чем он снова задумался о Гине.

"Я мог бы позвонить Золе сейчас", — произнес он. — "Она увидит, что я звоню из офиса. Сообщить ей, что я приду поздно — это правда. Это будет правдой, пока я это говорю. Затем тихо вернуться... Быть может, удивлю Гину с..." — он потряс головой. Он не назвал имени своей жены.

Следующие два параграфа содержали идею о подъеме фондов, что, как он подумал, могло быть полезным. Он спокойно просмотрел еще две страницы, затем он снова подумал, что стоит позвонить жене.

"Я мог бы позвать ее, потом позвать Гину. Или позвонить сначала Гине и убедиться, что она там. Дать ей шанс подготовиться к моему приходу". Он устал, и чувствовал, что мысли идут совершенно не в том направлении. Но нет. Он бы не стал. Это неправильно. Он посмотрел на фотографию Золы на своем столе и ощутил чувство вины.

"Черт с ним"

Он убрал документ, встал и вышел прочь из офиса. Он решил пойти домой, к своим жене и детям. Он собрался идти туда, куда ему было нужно.

Он подумал, что слишком стар, чтобы заниматься такими вещами. Слишком стар и слишком устал.. Он должен порвать с Гиной. Быть может, в эту субботу, когда Зола уедет с детьми навестить бабушку. Он решил, что в эту субботу обязательно встретится с Гиной, может быть, это будет неплохое время, чтобы разорвать отношения. Может быть.

Чувствуя себя порочным, он запер дверь за собой и направился к стоянке, поднял воротник, потому что на улице шел дождь. Он бросил мимолетный взгляд на машину, припаркованную рядом с его BMW... И узнал его. Это был Ноев автомобиль.

В последний раз, когда Мэттью видел своего старшего сына Ноя, они не говорили. Они кричали друг на друга. Он осудил атеизм, вдруг проснувшийся в его сыне. Ной назвал своего отца жуликом, который торгует верой, как нефтью. Мэттью кричал, что Ной никогда не отвергал крыши над своей головой, пищу, которую он ел или деньги в банке, на которые он получил образование, которого не имел Мэттью. Это — когда Ной сказал о том, что он получает достаточную стипендию, чтобы оплатить программу. Он сказал, что ему больше не нужен Мэттью, и что он наконец-то сломал запертые отцом золотые наручники.

Мэттью назвал его маленьким испорченным крысенышем и пригрозил, что отречется от него.

Ной тоже обозвал его.

С тех пор прошло два года, и они ни разу не разговаривали с тех пор.

Раскрытие

Из темноты выступила фигура. Высокий, красивый, в верблюжьем пальто и тонких кожаных ботинках. Шляпа не прикрывала его стриженых волос, а белый кашемировый шарф контрастировал с шоколадной кожей. Она была более светлого оттенка, чем кожа Мэттью, и, возможно, темнее, чем у Золы.

Мэттью облизал в мгновение пересохшие губы.

"Сын?" — прохрипел он. Он сглотнул, и произнес снова, громче, более уверенно. — "Сын!"

Ной ничего не сказал.

"Ох, Ной... Ной, я..." — обезоруженно произнес он. — "Я искал тебя, сын. Ты не знаешь, сколько я молил об этой встрече."

Фигура стояла тихо и неподвижно. От этого у Мэттью волосы вставали дыбом.

"Сын... Ной..." — его голос дрогнул. — "Я знаю, я сказал много страшных вещей. Я сожалею. Я не настолько горд, чтобы не сказать, что я был не прав. Я каждый день думал о том, что случилось между нами. Каждый день. Пожалуйста... Пожалуйста, скажи мне, что ты вернешься."

"Правда ли ты молился о возвращении сына?" — это был голос Ноя, но оттенок был холодным и нейтральным, так судья задает вопросы.

Преподобный нахмурился.

"Ты знаешь, что я имел в виду."

"Даже если ты всегда говорил "никогда больше""?

"Это в прошлом. Ты здесь, не правда ли?"

Фигура, стоявшая перед ним, рассмеялась... и изменилась.

Там, где только что стоял красивый чернокожий человек, сиял огонь. Вода с шипением превращалась в пар. Пустая стоянка была залита небесным светом, и Мэттью пал перед ним на колени, закрывая глаза.

"Господи, мой Бог!" — он заплакал. — "Господи, мой Бог!"

"МЭТТЬЮ," — произнесло видение, только что бывшее его сыном. — "НЕ ПУГАЙСЯ."

"Что Вам нужно от меня?"

"А ЧТО ТЫ ДАШЬ?"

"Все! Все, Господи! Я твой слуга. Приказывай мне"

"ВСЕ, ЧТО МНЕ НУЖНО — ТВОЯ ВЕРНОСТЬ, МЭТТЬЮ, ВСЕ, ЧЕГО Я ПРОШУ — ТВОЕЙ ВЕРЫ И ДОГОВОРА"

"Я твой! Ты же знаешь, я всегда был твоим! Твоя воля священна, Господи! Твоя воля священна!"

"Я ПОСТАВЛЮ ПЕЧАТЬ НАД ТВОЕЙ БРОВЬЮ, ЧТОБЫ ОТМЕТИТЬ ТЕБЯ КАК СВОЕГО СЛУГУ?"

Глаза закрылись в блаженстве, Мэттью ждал, подставив свой лоб.

Сквозь веки он заметил, что чудесный свет постепенно сменяется чернотой, и когда он открыл глаза вновь, все вокруг вновь сияло апельсиновым цветом галогеновых уличных фонарей и синевой лунного света, пробивающегося сквозь туман.

Перед ним снова стоял его сын, поддерживающий его голову. Ной произнес лишь одно слово: "Дурак".

Мэттью вдруг ощутил, что его штаны на коленях пропитались холодной водой, и страх уступил место гневу.

"Что это означает?" — произнес он, поднимаясь на ноги.

"Ох, Мэттью... Ты один из миллиона. Не так уж много людей захотят просто взять и отдать все Богу — и не так много хотят увидеть Его" — в голосе Ноя прозвучала издевательская нотка, но его лицо не выдавало чувств.

"Что я видел?" — нахмурился Мэттью.

"А как ты думаешь, что ты видел?" — темные глаза Ноя сузились.

"Я видел величие Бога Всемогущего."

Ной опустил глаза, но через мгновение он покачал головой и уныло усмехнулся.

"Нет, Мэттью, ты не видел величия Бога Всемогущего. То, что ты видел, было величием Бога из задницы, то, что следует смыть. Это была... тень великолепия Создателя. Это было прахом."

"Ной..." — начал Мэттью, но его разум все еще был не в состоянии поверить в увиденное. Фигура перед ним нагнулась и спросила:

"Как ты думаешь, кем я был?"

"Я подумал, что видел ангела Господа"

Ной подарил отцу жестокую усмешку

"Догадайся снова", — он повернул к строению и прочитал надпись на табличке над дверью церкви: "Производство Целестина Инкорпорейтед, дом преподобного Мэттью Уиллиса и "Часа силы Иисуса"" Он покачал головой. — "Я вижу, вы продали Христа после второго выписанного счета."

"Что вы собираетесь делать?" — спросил Мэттью.

"Позвольте мне подойти, и мне не придется говорить". — Ной подошел к тяжелой двери и прикоснулся к ней обоими руками — и тихо зашипел. Глаза Мэттью расширились, когда он увидел, что белый дым льется между пальцев Ноя. Ной отнял руки, и, сжав зубы, показал их.

Преподобный ощутил слабость, увидев возникшие от ожога пузыри, почерневшую плоть, кровь... Ной выдохнул и опустил обе руки в лужу масла. Когда он вытащил их, на ладонях остались пятна там, где была окровавленная и обгоревшая кожа.

"Очень интересно", — произнес он, оглянувшись на дверь студии. — "Я полагаю, нам следует обсудить это."

"Кто ты?"

"Да, ты не слишком быстро думаешь".

Мэттью знал, что Ной никогда не имел привычки прицокивать языком и прищуривать глаза от досады. Этот новый Ной, очевидно, эту привычку имел, и Мэттью это не нравилось.

"Изволь видеть..." — Ной указал на окровавленные пальцы. — "Прекрасное видение с огненными крыльями. Не ангел Господа. Пытается соблазнить смертных договором... И повержен святой землей. И что же тебе остается предположить?"

Менее верующий человек отнесся бы к этому скептически, но Мэттью, при всех его недостатках, был искренне верующим.

"Изыди, Сатана", — прошептал он.

Ной фыркнул.

"Не кажется ли тебе, что это было бы слишком просто?"

Мэттью рванулся вперед и схватил Ноя за пальто.

"Что ты сделал с моим сыном?" — проревел он.

Фигура — демон? — не сказал ничего, просто скептически улыбнулся.

Будь Мэттью достаточно сильным человеком, он бы разбил эти усмехающиеся губы, вырвал бы эти сузившиеся глаза и бросил бы его на тротуар.

Будь это существо кем-то другим, не его собственным ребенком, он бы прижал его к двери, надеясь, что святая земля сожжет его. Но Мэттью оставались только слова и жесты, так что он просто стоял там, хватая Ноя за пальто и чувствуя себя все более и более глупо.

"Вероятно, существует некоторое недопонимание", — его лицо смягчилось. — "Это пальто нужно мне, так что был бы благодарен, если бы ты его отпустил".

Мэттью сузил глаза и оттолкнул фигуру прочь.

"Теперь, если я смогу..." — вдруг преподобный воздел руки к свинцовому небу. — "Иисус, Господь мой, услышь мою молитву! Спаси меня от этого демона! Спаси слугу своего от этого исчадия Ада!" — его голос отражался от стен окружающих домов.

"Остановись!" — сказал Ной.

"Пожалуйста, милый Господь, спаси слугу своего от этого ужаса! Ты — мой пастырь, и я не желаю другого!"

"Я предупреждаю тебя!" — лицо Ноя искривилось от ненависти... В нем виднелись и отблески страха.

"Пожалуйста, милый Иисус, именем твоим я молю..." — прежде, чем Мэттью успел договорить, Ной щелкнул зубами прямо у его носа.

"Ты молишься Иисусу, когда ходишь трахать лидера хора? Ты молишь Его, чтобы получить ее? Ты опускаешься на колени и молишься: "О Господи, сделай так, чтобы моя жена не узнала"?"

Мэттью дрогнул. Он попытался начать снова "Ты защита моя и часть..."

"Что она получает в этом случае, преподобный? Она развлекается с тобой, когда твоя жена не знает? Ты молишь о прощении всякий раз, когда ты пробираешься, чтобы отыметь ее, или ты сохраняешь все это для одной большой молитвы раз в месяц?"

"Закрой свой вонючий рот!"

Фигура, стоявшая перед ним, расслабилась, поправила пальто и убрала руки в карманы.

"Это все, что касается изгнания духов" — сказал Ной.

Мэттью упал на тротуар.

"Уйди прочь от меня", — сказал он. — "Оставь меня одного". Он уже не требовал, он просил.

"Ты действительно этого хочешь?" — голос Ноя неожиданно смягчился. — Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Ты никогда больше не увидишь меня снова".

Мэттью ничего не ответил. Ной достал что-то из кармана и протянул ему. — "Я думаю, я должен вернуть это тебе".

Мэттью сперва колебался, но когда он понял, что это такое, он уже держал это в руках. Это была "Библия", переплетенная в коричневую кожу, "Библия" с золочеными краями. Он узнал ее. Он подарил ее Ною после первого причастия. Открыв ее, он прочел "Пусть Бог будет с тобой всегда. Я люблю тебя, сын"