Чужая земля

Американский солдат на посту перелистал документы и...

Вернул их Махмуду.

— Можете ехать, сэр. Будьте осторожны.

За мостом, который они пересекли со скоростью пять миль в час — их ждал другой мир...

Никакой зелени, никаких причуд архитектуры, никаких свободных пространств, которые так любил Саддам, и которых немало в Багдаде. Грязь, ямы от фугасов на дороге, некоторые наскоро засыпаны, некоторые так и оставлены зияющими провалами в дорожном полотне. На каждом шагу — горелые машины, останки от автомобилей-фугасов, машины, пробитые пулями, ржавые от пламени. Попадаются и горелые остовы НАТОвской техники — их отсюда просто опасно вывозить, некоторые заминированы и можно подорваться повторно.

Люди... В Ираке — одним из благ жизни, почти бесплатных — являлся бензин, за доллар здесь можно было заправить бензобак Субурбана и оставалось еще на сдачу — катайся, сколько влезет. А вот у местных жителей максимум что было — это осел, машина была им не по карману. Ослов можно было встретить и сейчас, маленьких свидетелей последних безумных лет, а вот люди...

Дети. Прежде всего — здесь было много детей. Грязные, босые, они бежали за каждой американской машиной, что-то кричали в расчете на то, что кто-то бросит им шоколадку — но в ответ они запросто могли кинуть гранату. Детей здесь нет дети — это такие же воины, только маленькие. Палестинский терроризм пустил корни и здесь— здесь уже растет поколение шахидов, джабаль аль-никба*, поколение катастрофы. Дети, которые ходят в медресе а не в школу и не знают никакого бога кроме Аллаха, дети, которых если спросить, кем ты станешь, когда вырастешь — без заминки отвечают — шахидом. И с этим ниченго нельзя поделать... разве что сбросить несколько сотен тонн напалмовых бомб и выжечь весь квартал дотла вместе с его обитателями, правыми и виноватыми, как огнем, крича от боли, выжигают заразу, чтобы она дальше не распространилась по телу. Но увы — этого нельзя делать, это противоречит Женевской конвенции, и им остается только наблюдать, как на желто-буром теле этой земли медленно, но верно вспухает отвратительный гнойник тотального террора.

Женщины... Женщины здесь поголовно одеты в никаб — мусульманское одеяние, закутывающее женщину с головы до ног и оставляющее только щелочку для глаз, которая в наиболее строгих вариантах никаба — закрывается волосяной сеткой или тюлем. Женщине, которая рискнет появиться на улицах Садр-Сити в короткой юбке — тут же отрежут голову. Потому что это харам — запрещено. в исламе много запретов, за них есть разные наказания, но здесь. в Садр-Сити наказание одно — смерть. Возможно, поэтому лучшими их агентами в этой стране были женщины, все они были идейными и работали потому, что не хотели быть скотом. Женщин здесь тоже много, они ходят по лавкам, нянчатся с детьми, торгуются на базаре, зорко смотрят по сторонам. На них лучше не задерживать взгляд — даже неосторожный взгляд может привести здесь к выяснению отношений и крови.

Мужчины... Мужчины здесь — не работают, но чем-то живут, многие — искалечены или имеют следы наскоро залеченных в подпольных клиниках пулевых ранений. Многие из них целый день лежат или сидят, вставая только для того, чтобы поесть — но как только на улице раздается крик или стрельба — хватают оружие и выскакивают, чтобы убивать. Здесь это как у собачьей стаи— стоит только одному из сородичей залаять как остальные сразу бросаются на выручку, ни секунды не раздумывая. Террористов здесь поддерживают все. Человек может не иметь никакого отношения к Армии Махди и не поддерживать ее — но он, не раздумывая, солжет на допросе, укроет разыскиваемого, покажет неправильный маршрут американскому патрулю. Все это делается не потому, что люди запуганы экстремистами — было бы проще, если бы это было так.

— Сворачиваем... напряженно сказал Махмуд

Команда "приготовиться" была никому не нужна — каждый и так отлично знал, что делать. В никабе — есть незаметная прорезь на бедре, она скрывается складками, но если сунуть туда руку — пальца наткнутся на пластик и холодную вороненую сталь. У каждого из них — на бедре ждет своего часа Сиг-Сауэр 226. Удлиненный "израильский" магазин на девятнадцать патронов вместо стандартного, открытая кобура, предохранителя на этом пистолете в отличие от штатного М9 нет, двадцатый патрон достал в патронник. У сержанта — щечки рукоятки заменены на Кримсон Трейс с встроенным лазерным прицелом, у капитана они стандартные. Каждый прошел подготовку по программе "воздушных маршалов" в тренировочном центре в Аризоне и может из положения сидя выхватить пистолет и поразить пять или шесть мишеней за четыре секунды, как минимум по одному выстрелу на каждую в убойную зону. Вдобавок — на случай отрыва у сержанта есть светошумовая граната, а у капитана — стандартная дымовая шашка. Но и тот и другой знают, что это им не поможет. На каждой дороге, ведущей в Садр-Сити дежурить отряд не меньше чем из тридцати милиционеров, из которых восемь — десять — имеют ручные противотанковые гранатометы РПГ. В заварухе — они просто не смогут достаточно быстро сдать назад, их заблокируют стоящие сзади машины — и шквал гранат РПГ разорвет их. В отличие от американцев — боевики Махди не ограничены в своих действиях ничем кроме Аллаха и, не раздумывая, откроют огонь что по толпе, что по веренице машин...

Такси останавливается напротив рослого боевика, который картинно держит автомат Калашникова на плече, как герой боевика. Это — блокпост, уже блок-пост армии Махди. Справа — развалины, около них такси и небольшой грузовичок, дальше — небольшая площадь и розовая двухэтажка больницы, госпиталя Ибн-аль-Балади. С другой стороны — старый, носатый, покоцанный пулями самосвал-Мерседес в кузове открыто, ничего не боясь — торчат два гранатометчика, у каждого — по гранатомету РПГ. У самого "проверяющего" — на голове черная, бандитская маска, приклад Калашникова выкрашен в зеленый цвет и на нем белыми буквами выведены священные слова шахады — Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его. Буквы не арабские — это фарси. Возможно, с другой стороны приклада — небольшой портрет молодого Муктады, здесь это модно.

— Салам... — первым приветствует проверяющего Махмуд

— Салам... — автоматчик мельком оглядывает кабину такси, и взгляд его теплеет от висящей на салонном зеркале безделушке с портретом Муктады — как живут твои родители, брат? Все ли с ними в порядке.

— Хвала Аллаху, они живы... — говорит Махмуд, и мысленно добавляет "и там где они живут, ублюдок, тебе до них не добраться".

Боевик говорит как-то растянуто, размазано — так говорят люди находящиеся под действием наркотика. Благодушное настроение боевика в любой момент может смениться на звериную ярость. При Саддаме в Ираке наркотиков не было, за них расстреливали — а теперь, все больше и больше...

Махмуд протягивает бумажку в пятьсот арабских динаров. Боевик хмурится.

— Разве ты не заплатил закят, брат?

Американцы в задней части салона начинают волноваться — разговор затягивается. Рука капитана уже давно лежит на пистолете. Но на них никто не обращает внимания — и так и должно быть. Если ты приходишь гостем в дом — ты должен делать вид, что жены здесь вообще нет, и если она появилась, чтобы, скажем, подать кушанья — ты должен благодарить не ее, а хозяина, а на нее не обращать внимания. Если при женщинах разговаривают двое посторонних мужчин — то они не должны обращать на них внимания, а женщина ни в коем случае не должна вмешиваться в разговор. Варварские традиции — но они играют на руку американцам, их как бы нет.

— Ни в коем случае, я каждую пятницу посещаю мечеть и плачу закят**, как это и положено истинно правоверному.

— Тогда зачем ты мне даешь эти деньги?

— На помощь больным и пострадавшим от рук кяффиров братьям — нашелся Махмуд

— Мы сами обеспечиваем больных и раненых братьев — сказал боевик — но если это от чистого сердца, рахмат, брат. В этом месте есть много горя и несправедливости, и твои деньги найдут путь к неимущим...

В этот момент — где-то впереди и справа ударила танковая пушка, рвануло совсем недалеко. Абрамс с одной из баз продолжал обстрел.

— Езжай брат! — боевик отскочил от машины и показал кому-то какой-то знак. Впереди — загремели выстрелы...

Махмуд рванул вперед. Слева — пронеслось розовое здание больницы, оттуда — с воем выруливали одна за другой две скорые. В этот момент — танк выстрелил еще раз, он стоял где-то на Аль-Кодс стрит, и теперь была слышна уже и перестрелка, идущая там. Рвануло совсем рядом, впереди — вставал черный столб пыли и дыма, по лобовому стеклу барабанили кусочки земли и бетона. Стреляли в их сторону, по тротуару, от больницы бежали люди, многие из них — с оружием.

— О, Аллах!

Махмуд вывернул руль, едва кого-то не сбив, выскочил в какой-то переулок, проскочил его, разбрасывая в разные стороны грязь и мусор. Дальше — он повернул руль, и они выскочили прямиком к какой-то баррикаде, на которой было полно боевиков, и развевался черный флаг армии Махди. Хорошо, что они были слишком поглощены происходящим и не обратили внимания на такси — иначе могли бы быть неприятности.

Наконец — им удалось выскочить на Каяра — стрит одну из главных улиц Садр-Сити. Навстречу — двигались пикапы с вооруженными боевиками в кузовах, на одном из них — был установлен пулемет ДШК. Редко кто из американцев видел такое зрелище на расстоянии вытянутой руки и после этого остался в живых...

— Господи боже...

— Заткнись — процедил сквозь зубы капитан, он был более опытным и поэтому командовал в этой паре — услышат.

Дальше — не было ничего особенного, обстрела с востока не было. Только бы не спугнуть Наджди...

Осыпанное пылью и грязью с несколькими новыми царапинами на кузове и лобовом стекле такси свернуло во дворик одного из домов, относительно пристойно выглядящего и остановилось. Навстречу — направился боевик, этот был без маски. Коротко стриженный, с короткой аккуратной бородкой, молодой. У этого на автомате — приклад не был выкрашен зеленым.

— Салам.

— Салам... — ответил Махмуд — нужна Азиза.

— Кто такая Азиза? Такой здесь нет.

— Скажи ей, что Ашти передает ей привет.

— Ашти? Который Ашти?

— Тот, который из Мосула.

— И что еще сказал Ашти?

— То, что друг — он всегда друг, даже если вынужден пребывать в обличье врага.

Боевик отступил в сторону

— Проезжай. Машину поставь там.

Курдистан...

Совершенно уникальная территория, совершенно уникальный народ. Курды проживают на территории Турции, Ирака, Ирана и Сирии, это крупный народ, насчитывающий до сорока миллионов — и у него до сих пор нет своей государственности. Борясь за нее, курды стали террористами — но сейчас, во время долгой войны — одним из основных союзников Запада на Востоке, причем союзником искренним. В настоящее время — Иракский Курдистан был почти независим, его положение по отношению к остальному Ираку напоминало положение члена конфедерации — но полностью рвать связи он не хотел, хотя бы и потому, что курды в настоящее время имели (по заранее оговоренному распределению) пост президента Ирака и пять министерских портфелей в правительстве, что намного превышало их этническую квоту, если сравнивать их численность и численность других народов Ирака. Более того — существовал и серьезно обсуждался пока на уровне неофициальных мнений проект "Израиль-2" — создание из территорий иракского Курдистана, по возможности — населенных курдами территорий Сирии и Ирана независимого государства Курдистан. Как и Израиль — это государство за счет помощи Запада должно было развиться как в промышленном, так и военном отношении и стать угрозой для всех соседей, возможно даже за счет курдского ядерного оружия. В этом случае — Ирак, Иран, Турция и Сирия оказались бы скованными в своих действиях и не могли бы предпринимать никаких резких шагов в международной политике, зная, что в спину им дышат курды, мечтающие отнять часть территории их страны, присоединить к себе отколотые части своего народа. Кое-что по этому проекту уже делалось — так в Курдистане были израильские военные инструкторы и сотрудники МОССАД, готовившие разведку и части спецназначения для Курдистана.

В иракском обществе — курды были изгоями и платили всем ненавистью. Если они сотрудничали с американцами, с израильтянами — то это было не потому, что им платили, а потому что они ненавидели остальных иракцев. Было за что — Саддам Хусейн приказал уничтожить курдский народ поголовно, стереть даже саму память о нем. Это называлось "Аль-Анфаль", окончательное решение курдского вопроса. То, что творили иракские солдаты — шииты, сунниты, простые иракские солдаты — было страшнее, чем даже действия гитлеровцев на оккупированных территориях. Деревни обстреливали снарядами с синильной кислотой, вырезали поголовно всех курдов от мала до велика. Любой иракский солдат мог безнаказанно изнасиловать любую курдскую женщину, убить любого курда, забрать любое имущество курдов. Иракские солдаты бетонировали колодцы, сжигали поля и убивали скот, чтобы здесь больше никто не жил. В отличие от территории остального Ирака Курдистан — страна лесистая, и Саддам приказал сжигать и вырубать леса для того, чтобы и там тоже была пустыня. Безумие и дикость, зверская жестокость, с которой все это творилось — не поддавались никакому описанию и разумному осмыслению, и виноват во всем этом был не только Саддам — его приказы с радостью исполняли солдаты, потому что Саддам приказывал истреблять кяффиров, неверных, не верящих в Аллаха. И теперь, когда Курдистан обрел почти что независимость и покровительство Запада — курды по всему Ираку были чем-то вроде пятой колонны, они мстили за происходившее десять лет назад безумие, мстили как могли. У них было оружие, и они придерживались правила кровной мести, у них были боевые отряды, подготовленные американцами и долгие годы кровавого кошмара научили их мгновенно собираться вместе при малейшей опасности и не щадить ни себя ни врага. Поэтому — с курдами опасались связываться даже самые отмороженные махдисты.

Они так и не вышли из машины, остались сидеть в ней. Через несколько минут — из одного из домов вышла закутанная в никаб женщина, села на переднее сидение Ниссана. Обменялась несколькими словами с водителем, поясняя куда ехать.

— Салам — обернувшись, сказала она двоим "женщинам", сидящим на заднем сидении такси.

— Салам — ответил капитан Моррелл, стараясь, чтобы его голос звучал как у женщины. Получилось не очень — как у педика на Центральном вокзале Нью-Йорка, пристающего к мужикам у туалетов

— Неплохо ... — оценила Азиза — но лучше не повторять это без необходимости. С женщинами здесь никто не разговаривает. Мы — никто.

— Я знаю... — сказал Моррелл

Азиза — была наполовину курдкой, наполовину турчанкой, и это было плохо — на Востоке полукровок не признает ни один народ, кроме разве что совсем уж слабых. Она чудом выжила во время Аль-Анфаля — притворилась мертвой, когда пьяные саддамовские солдаты убивали ее отца и насиловали ее мать. Когда пришли американцы — они сказали все, брек. Начинаем с чистого листа, забудьте все что было. Но только очень наивный и не знающий Востока человек мог надеяться на то, что и в самом деле — забудут. Здесь никто ничего не забывает — никогда.