Так, что-то я размечтался. Не время — надо делом заняться.
Лезвие моего чудо-ножа легко разрезало засов, которым хозяева закрылись изнутри. А дверь заскрипела. Проклятие!
Скольжу в распахнутую дверь приставным шагом. Смещаюсь сразу же в угол. Слышу щелчок взводимого курка. Револьвер. Не у врача. Это они меня не видят — я-то их прекрасно вижу. У комплекса прекрасный режим ночного видения. Просто великолепный!
Врач — старичок-боровичок. А с револьвером — средних лет индивидуум.
— Кто там? — тихо спросил старик.
— Не надо стрелять, — так же тихо ответил я, накрывая ладонью револьвер, мгновенно выкручивая его из руки хозяина.
— Шуметь — то же не надо. И свет не нужен.
Блин, я начинаю привыкать, что на меня люди смотрят такими глазами.
— Лев Валерьянович?
— Да, это я, — вскинул голову старичок.
Сожитель врача попытался отобрать у меня своё оружие. Я его легонько придавил, даже не используя усилители.
— Я же сказал — не надо шуметь. Вы сейчас меня выслушаете, а потом я уйду.
— Кто вы?
— Тень. Которой нужна помощь. Одному моему знакомому нужна срочная операция. Он ранен в живот. Ранение полостное. Состояние удалось стабилизировать, но без операции он — обречён. В больницу мы обратиться не можем. Надо объяснять — почему?
Хозяин нагана перестал вырываться.
— Если мы поспешим — к рассвету я верну вас на место. Никто ничего не заметит.
— Банда Панащука — не вернулась, — прошептал старик, — а у вас — раненый. Вы из какого отряда?
Придавленный зашипел.
— Так вы ещё и подпольщик, Лев Валерьянович! — усмехнулся я, — Причём — плохой подпольщик. Вот так вот и признались, что знаете все окрестные партизанские соединения. Нехорошо. Ну, а теперь ваша очередь, молодой человек. Вы кто?
— Ты сначала сам назовись! — дерзко, но тихо, сдавленно прошипел владелец оружия.
— Осназ НКВД. Звание — засекречено. Имя — засекречено. Теперь, любопытные вы мои, у вас не осталось выбора. Вы идёте со мной или умираете здесь. От рук квартирных воров.
— Выбор у нас есть, дорогой товарищ. Мы идём с вами. И — побыстрее! Мне, действительно, надо вернуться к утру. А ещё неизвестно — что там у вашего знакомого. Кстати, отпустите этого молодого человека. Он пришёл за тем же самым. Он — от партизан. Не успел уйти до комендантского часа.
Дедок быстро собрался. Взял саквояж, накинул пальто и шапку, влез в сапоги.
Лёлик и Болик контролили округу. Доложили, что чисто. По рации, конечно. Их плавающие ультракороткие волны не должны запеленговать.
Вышли. Не спеша, скрытно стали выбираться из города.
— Вам точно нужно вернуться к утру? — спросил я, когда уже более-менее можно стало разговаривать — отошли "мористее".
— Иначе меня хватятся. Если не смогу объясниться — вся работа на смарку. И товарищи наши останутся без источника информации. На меня уже и так косятся предатели разные.
Мужественный старик. За свою судьбу не переживает. Боится, что подполье останется без агента. А вот с тобой, Наган, мне не совсем всё ясно. Ты мне — подозрителен.
С минуту шли молча. А потом я спросил:
— Лев Валерьевич, вы не слышали — в город не приводили необычных людей?
— Да, как раз сегодня одного привезли. На машине этих бандитов Панащука. И на днях ещё одного. Немцы почему-то немца же привезли. Связаного. Оба закрыты в комендатуре.
— Ну, вот! А то мой разведчик куда-то пропал. Так, вы, двое из ларца, одинаковых с лица — ведёте Дока и Нагана к точке сбора. А я пойду комендатуру навещу. Там у них — не порядок. Будет всё вдребезги и пополам, как я люблю. А утром — им не до поисков какого-то врача будет.
Может, и Громозеку там где-нибудь найду.
А когда группа отдалилась от меня, по рации передал спецназовцам:
— Будьте бдительны с этими двумя. Что-то этот "партизан" сильно возбудил мою паранойю.
— Угум, — ответил радиоэфир.
Комендатура. Бывший райисполком. Или что-то подобное. Два этажа, два крыла, один вход. Одно окно светится лампой сквозь шторы. Часовой гуляет около дверей. И ещё один кашляет за дверью, в коридоре. Бася мне не может показать тепловые отпечатки. Далеко, наверное. Бася, надеюсь — пока только, туповат. Всё же он числится самообучающимся. Не может мне, по-человечески, объяснить — почему не может. Несёт какую-то пургу. Проще надо, проще. Когда же ты переведёшь эти иероглифы!
Полуподвал имеет низенькие окошки. А мне нужен — подвал. По словам карателей и доктора — там у них КПЗ. Камера предварительного заключения. Этот полуподвал и есть искомое? Или там ещё -1 уровень?
Тенью крадусь к тыльной стороне здания. Всё же я завидовал Лёлику и Болику — несмотря на свой вес и габариты прокачанных богатырских тел — ходили они бесшумно. Я так не умею.
Вырезаю виброклинком раму окна, она "прилипает" к моим перчаткам. Ставлю к стене, прислушиваюсь — никаких звуков. А слух у меня в шлеме комплекса — хороший.
Ногами вперёд проникаю внутрь. Повис на окне. Огляделся. Стеллажи, хлам, бумаги, папки дел. Мешки, обрывки каких-то тряпок. Скомканный, грязный, оборванный кумачёвый толи транспарант, толи флаг. Да, это надо прихватить. Негоже символу советской власти быть в таком виде в таком месте.
Дверь закрыта снаружи. Что мне дверь? Ничего. А вот что за ней? Блин, Громозека, где же тебя черти носят? Ладно, сам — так сам!
Прорезаю в деревяшке двери небольшую дыру. Чудо этот виброклинок! Пилит же, а звука — нет. Как будто не дерево пилит со сталью, а пластилин режу. Подглядел в дырочку — ничего и никого. Тихо. Срезаю петли и замок. Прилипалками перчаток вынимаю дверь, ставлю у стены. Опять тихо.
Коридор, двери. А вот и звук! Идёт кто-то сверху. Зачем же ты так светишь? Что там у тебя — неоновая фара дальнего света? Масляная лампа? Всего-то!
Немец увидел снятую с петель дверь, развернулся, чтобы бежать, раскрыл рот в зарождающемся крике, но моя рука в латной перчатке заткнула ему крик, раздавив горло. Внимательнее надо следить за своей тенью — а вдруг это не только твоя тень?
Интересно — как скоро его начнут искать? Предположим, что уже. Зачем я его удавил? Блин, надо было допросить. Вот, вечно я, не подумав, спешу. Убивать. Может, я уже маньяком стал? Жажда убийств — мне знакома. Да, я хочу убивать. Я хочу всех, кто есть в этом здании убить. Причём — ножом. Или руками, как этого.
Ладно, всё это — херня! Где тут у вас вкусненькое заныкано? Где у вас сундук подземелья драконов с фиолетовым лутом? Я стал вскрывать двери одну за другой.
Ага! А вот тут кто-то имеется!
— Виктор Иванович?!
Ба! Какие люди! Давненько не видались, Вилли!
— Жив, немчик! Всё же мы опять встретились. Помнишь, что я обещал тебя убить, если ещё раз встречу? — начал я говорить, оглядывая немца тепловизором. Что это он в исподнем — не май же месяц?
— Демон! — выдохнул немец и сполз на пол, лишившись чувств, как гимназистка.
Что это он? Бася, твой прикол? Ты меня не предупреждал, что этот режим видения выглядит "глазами демона". Выговор тебе! С внесением в личное дело! Это же демаскировка! Хотя, для психологического эффекта — примем на вооружение.
Давай, Вилли, приходи в чувства, мне как-то недосуг тут с тобой нянчиться.
— Ну, Вилли, как тебе служиться в Аненербе?
— Плохо. Как видите. Вы пришли меня убить?
— Не льсти своему самолюбию. Я просто мимо проходил. А ты — опять оказался в не нужном месте в не нужное время. А я вот теперь думаю — что с тобой делать? Вот, ты, как думаешь?
— Я сдаюсь вам. Я — ваш пленник!
— Вот счастья-то привалило! Ещё один хомут мне на шею! Нужен ты мне! А давай, я тебя тут оставлю, а сам пойду по своим делам?
— Я — с вами! У меня теперь нет другого пути.
— Другого Пути? Всё же зря ты, Вилли, с русскими связался. Заразился ты ересью, немцам не свойственным. Ладно, не до этого сейчас. Некогда мне. Поступай, как считаешь нужным. Мне — плевать. Только учти — за мной потащишься — пожалеешь. Я с тобой нянькаться не буду. А мешать мне будешь — вообще грохну без базара! Понял?
— Без базара, — повторил немец, тут же кивнул, — Понял! Я — с вами!
— Там, в коридоре, твоя одежда лежит. Она ещё теплая. Поспеши — я тебя ждать не буду.
Ну не могу я его убить — сам не знаю почему! Знаю, что не прав, знаю, что пожалею тысячу раз, но не могу я его убить! Вот такой я неправильный маньяк!
Блин! Я уже начинаю страстно желать крепких санитаров, смирительных рубашек, мягких стен, вежливых психиатров и расслабляющих укольчиков. Как меня достали эти заморочки! Как я устал! От войны, от шахматных игр больших дядек, от постоянного контроля за "базаром", от попаданцев, призраков, совпадений, "роялей в кустах", от ответственности и долга! От самого себя. От Медведя-Кузьмина — той роли, которую мне вылепили кураторы-чекисты. От Тебя! Кем бы ты ни был, Всемогущий! От твоего задания, от всех этих устроенных Тобой "совпадений", что метеоритным дождём "роялей" сыплются на мою голову! Почему я-то? Что, у Тебя под рукой не оказалось кого-то другого? Лучшего, более приспособленного к таким Подвигам? За что мне всё это?!
Пока я предавался этим невесёлым размышлениям, нашел, наконец, и "дурачка".
— Ну, как тебе гостеприимство легендарных бандеровцев? — спросил я у придурка. Ну а кто он, если на его избитом и искалеченном пытками теле были наколоты эсэсовские символы, очень похожие на кельтские руны.
— Трохи не разумию, — ответил он мне.
Не удержался, пнул его. Реально — дебил! Как достали эти "постсоветские" люди. "Не разумеют" они! Как на заработки в Россию приезжают — так сразу — "разумиют", а чуть что — какая-то национальная гордость просыпается. И чем гордятся? Что отдельны от нас? Да ради Бога! Но ведь это — всё! Больше вам гордиться — нечем! Ничего не смогли достойного сотворить за время своих "независимостей". Ничего. В нищету упали, численность населения сокращается, уровень жизни — снижается, народы деградируют, теряя здравый смысл. И всё ради чего? Ради химеры "западной жизни"? Да уж, правы были древние, когда говорили, что сон разума рождает чудовищ — химер.
Ладно, болт бы на них всех! Вяжу придурка пластиковыми стяжками. Такие используются для стягивания пучков проводов, но грушники дали мне пучок таких, как аналог верёвок для связывания. А рот заткнул тряпкой, чтоб не слышать его окраинного диалекта.
Появился Вилли, спешно оправляя форму убитого мною охранника. М-да, маловато будет. Потерпит.
— Ты тащишь груз. Вопросы?
— Понял.
— То-то! Поднимаю руку так — стоишь, так — падаешь, так — бежишь. Я понятно объясняю?
— Ещё с прошлого раза помню.
— Отлично.
— А как я тебя увижу? Ты — как призрак.
— Как хочешь, так и выкручивайся. Твои проблемы — я тебя за собой не тащил. Сам пошёл. Потому — выкручивайся. Пошли. Ты знал, что я пироман?
Вилли улыбнулся. И зря ты не веришь. А вот когда он увидел, как с моей руки срывается файрбол, аж подпрыгнул. Ну, а как со стороны выглядит короткий импульс огнемёта? Как магический огненный шар. А я тебе ещё пульсар позже покажу — плазмоган свой не хочу раскладывать — в замкнутых пространствах он больше помеха, чем оружие.
Поджог комендатуры я начал с той самой каморки, где я подобрал красное полотнище. Мусор занялся яро.
— Ну, ори: "Пожар!" на своём собачьем языке и беги на улицу. И этого слабоумного тащи на себе, типа ты его спасаешь. Вопросы?
— Я уже догадался, что ты ответишь на мои вопросы: "Мои проблемы?"
— Приятно иметь дело с умными людьми. Тогда, танцуем! Сегодня мы с тобой танцуем! И забываем обо всём!
И я побежал вслед за Вилли, раскидывая кляксы огня по подвальным подклетям.
На выходе из подвала Вилли пытался перехватить какой-то немец, перегородив дорогу стволом винтовки. С разбега ударил его ногой в грудь — снесло немца как кеглю.
Вилли побежал к выходу, а я — наверх, навстречу хлопающим дверям. Я же — маньяк? Я же мочу ягнят? Или молчу их? А, пох! Я — хочу убивать! Резать, душить, крошить, ломать! И жечь, жечь, жечь! Бася, заткнись! Я уже не буду тратить огнесмесь — огня тут и так — залейся!
Ха-ха-ха! Ещё вчера, пленный, контуженный, раненный, я мечтал обернуться зелёным Халком и разнести лагерь вдребезги, поотрывав головы охране, как курятам. И вот — мечта сбылась. Нет, я не Халк, но я тоже Мститель — я — Железный Человек! Это всё комиксы американские. Заразная штука. Надо и у нас что-то подобное замутить. В будущем. Авторские получу. Как в песне той — получать гонорар. Богатым стану и знаменитым, как Уолт Дисней.
Бася, ну какая же ты сволочь! Ты — самый большой обломщик на свете! Я только решил, что — Газпром, мечты сбываются, а ты — "% заряда"! Сука ты! Кремниевомозговая сука!
Ну, разок! Не отрубай мне форсаж, прошу! Спасибо, ты — настоящий друг! Я всегда мечтал, как в кино, грудью проломить стену, схватить двух врагов и стукнуть их друг о друга, а потом, как дредноут Девиан Тул в Вархамере 40000 — об землю. Охренительно! Восхитетельно! Божественно! Ага! Всё же можно и без матов выразить степень своих чувств, ёпти! Твою Бога, душу, мать!
Лёлик и Болик — бдили. Засекли меня по походке. А я их — только когда услышал щелчки встающих на предохранитель винорезов. Зато честно — без тепловизора. Экономлю. И тренируюсь. А что — враги сейчас все, как мотыльки, слетаются на огонь горящей комендатуры. Но, это — там. А я — тут.
— Как прошло? — спросил один из них. Я — в них, пока, не разбираюсь. Как они так похожи-то!
— Весело, но мало. Всё очень быстро закончилось.
Усмешки в ответ. Наши люди!
— С тобой — хвост?
— Нашел я этого бандеровца. Он так мечтал с ними познакомиться — а они его — пытать! Звери! Ну, никакой толерантности у этих легендарных предков! Интернета на них нет! Некому их отхейтить и завайнить!
Опять хмыкают.
— Да, знакомьтесь, это — немец. По-нашему шпрехает — не хуже меня. Так что — фильтруем базар.
— Пленный? Или агент?
— Сам ещё не понял. Сдам начальству — у них головы большие — пусть решают.
Опять хмыкают.
— Как поднадзорные?
— Любопытные, но смирные.
— Понятно. Ну, пошли?
Я втянул носом воздух:
— А дым Отечества нам сладок и приятен.
— Особо, если в нём запечь врага, — рассмеялся Лёлик. Или Болик? Надо им, чтобы различать, разноцветные повязки на лоб надеть, как у подростков-переростков черепашек-мутантов-ниндзя.
Шли вместе, потом я достал карту из кармана Болика, показал им новую точку сбора, а сам побежал назад, захлопнув шлем. Поигрался в Чингачкука — будет. Пришло время Хищника. А вдруг — погоня? Мало мне, мало. Ещё хочу крови и мяса врага. Да и по округе пробежаться надо, понюхать — чем пахнет? Вдруг — засадой? Тем более, что мой штатный неустающих вездеходный дозорный — в самоволке, гад! Опять — всё сам! Как же мне это надоело! Ну, никто не хочет работать, разгильдяи! Докладную на него Берии напишу — будет ему, душаре, "проработочка"!
Осень. Поздний рассвет, сумрачный день. Одно хорошо — листва не облетела, "зелёнка" ещё не потеряла своих свойств. А то — совсем тоскливо бы стало. Тут, в Хохланде, с лесами не всё так радужно, как в стране Батьки и его партизан, но и не так печально, как было бы где-нибудь в донских степях.
