[13] Кравчий — начальник над царскими стольниками, ведавший кухней "царя и бога". Участвовал в ритуалах "кормления богов", где подавал царю хлеб и напитки для жертвоприношений.

— "Сыны дворца" не пропустят внутрь и самого кравчего, не говоря уж о его помощниках, — покачал головой наместник.

— Если только кое-кто из них не должен помощнику кравчего услугу.

— Вот как? Этот "кое-кто" твоему шурину в кости проигрался?

— Нет, просто любитель марнувы[14], — усмехнулся Кантуцили, — и на службе отринуть свои постыдные привычки не может.

[14] Марнува — сорт пива.

— Смотри, не подведи меня, на тебя вся надежда.

Приказав своим воинам остаться, Шунашшура снова поднялся к воротам и прошёл внутрь Цитадели.

"Смотритель золотых колесниц" поехал в западную часть города. На полпути к нему подбежал человек.

— Господин! У Верхних врат идёт бой!

— Химуили там?

— Да, господин!

— А что у Нижних врат?

— Они наши! Макандуша прибыли!

— Уже? — поразился Кантуцили.

Он не ожидал такой прыти от Кратера. С тех пор, как колесница Хуцции умчалась в лагерь македонян, прошло менее часа. Так быстро сориентироваться, так стремительно достичь города... Они на крыльях что ли летят?

Но его сомнения развеялись тотчас же. По брусчатке, отбивая частую дробь, зацокали конские копыта, и из-за поворота в тесную улочку влетели всадники. Их было около двадцати. Одни пронеслись вперёд, другие подъехали к колеснице Кантуцили и угрожающе направили острия копий ему в грудь.

— Отпустите его, это свой! — услышал Кантуцили голос Тиватапары.

Следом за всадниками, которые всё прибывали, из-за поворота показалась колесница, на которой стоял сам военачальник. Один из макандуша что-то спросил у него, Тиватапара ответил ему на языке пришельцев. Тот кивнул.

— Тидей, возьми тридцать человек и гони к Верхним воротам! — закричал Теримах, гиппархия которого первой ворвалась в Хаттусу, — Медведь, мы с тобой за Тиватапарой! И разверните эту колымагу!

Двое димахов спешились и, взяв под уздцы лошадей Кантуцили, повели их за собой, разворачивая колесницу, ибо она мешала проехать Тиватапаре.

Кантуцили с удивлением рассматривал макандуша. Все воины были одеты в льняные панцири (у многих с железными пластинками) поверх шерстяных рубах. Бронзовые шлемы, у некоторых с волосяными гребнями, на ногах сандалии с высокой шнуровкой, за спины закинуты большие круглые щиты[15], в руках копья.

[15] Греческая и македонская кавалерия (вероятно, кроме тарентской) до III века до н.э. не применяла щиты, но димахи, по сути — ездящая, мобильная пехота, а не всадники в привычном понимании. Спешившись, они сражались со щитом.

Димахи, растянувшиеся по улицам Хаттусы в узкую ленту, всё прибывали. Они ворвались в город через Нижние ворота, которые открыли для них сохранившие верность наследнику мешеди, во главе со своим начальником Химуили. Сам Химуили сейчас дрался с "сынами дворца" у Верхних ворот. Кантуцили ещё не знал, что к городу уже движется фаланга "мальчиков". Впрочем, ей ещё топать и топать. Дабы не терять времени, Кратер выслал вперёд обе данные ему гиппархии димахов. Чтобы те не заблудились в незнакомом городе, Хуцция отправил с ними Тиватапару.

Два десятка "сынов дворца" воины Тидея стоптали конями, даже не вспотев. И мешеди, стараниями Первого Стража оставшиеся было в меньшинстве, сразу стали одолевать. Ещё не вся гиппархия Теримаха въехала в город, а двое ворот уже были в руках македонян.

— Теперь к Цитадели? — повернулся Теримах к Тиватапаре.

— Если закроют ворота, её с наскока не взять, — возразил свежеиспечённый "главный виночерпий" лабарны Хуцции, — сначала надо очистить от людей Муваталли Верхний город.

— Выходит, Цидатель мы оставим заговорщикам? — нахмурился Теримах.

— "Сынов дворца" всего три сотни и Муваталли явно распылил их силы, раз они даже тут, в "Нижнем городе" торчали. Когда подойдут "мальчики" мы в любом случае выкурим Первого Стража из дворца. Обычно городской гарнизон состоит из пятидесяти колесниц и трёхсот суту, но боюсь, что Аннита нагнал сюда верных ему войск. Сколько их мне неизвестно, но они явно все собрались в Верхнем городе.

— Как нам прорваться туда?

— На следующем перекрёстке выйдем на широкую улицу, ведущую к Львиным воротам. Захватим их, вся западная часть города будет наша. Оттуда пойдём дальше

— Понял, — кивнул Теримах, — вперёд!

Пройдя внутрь Цитадели, Шунашшура приветствовал других участников панкуса, которые уже ожидали выхода царя, собравшись перед колоннадой дворца.

Некогда царь Телепину, пытаясь бороться с проклятием Анниты, наделил Большое собрание полномочиями разбирать споры царя с его родичами. Так записали его слова:

"Кровь великого рода стала обычной, и Истапария, царица, умерла, а затем случилось, что умер Аммуна, сын царя. И люди богов объявляли: Вот-де кровь стала обычной в Хаттусе. И я, Телепину, созвал в Хаттусе собрание. Отныне никто в Хаттусе не должен делать зла сыну царского рода и вонзать в него кинжал".

Не помогло. Хотя сам Телепину умер в своей постели от старости, после него царские родичи продолжили вдохновенно резать друг друга, а панкус, хотя и собирался регулярно, но по большей части для участия в празднествах.

Праздник вуруллия, Новый год, начнётся завтра перед восходом солнца. Царь и царица поедут за город к месту упокоения предыдущих царей. Здесь будут принесены жертвы, проведено "кормление богов", произнесены молитвы о дожде и защите страны.

"Пусть процветает. Пусть покоится".

Потом будет пир, много музыки и танцев, без которых немыслим ни один праздник хатти.

Всё это завтра. А сегодня царю предстояло "умереть" и "воскреснуть". Перед подданными должен появиться "новый" правитель, годы которого боги "пересчитали и обновили". А всё зло следует удалить из державы к соседям. Муваталли не случайно решил устроить переворот именно в этот день.

Шунашшура поискал глазами своих сторонников. Так и есть, их в панкусе меньше трети. Многие отсутствуют, особенно те, кто должен был приехать из южных городов. Путь дальний, а зима в этом году сурова. Неужели боги действительно на стороне заговорщиков?

Главы южных городов оценили выгоды от соседства с макандуша, они, конечно же, поддержали бы Хуццию.

То, что собрание было неполно, никого не смущало. Такое случалось и прежде. Бывало, что на это сетовали при засухах. Дескать, не исполнены должным образом ритуалы на празднике дождей. Однако заставить всех участников панкуса регулярно приезжать в столицу, цари не могли. Слишком велика держава, а власть царя не безгранична. Это, кстати, весьма нравилось эллинам в войске Александра. Да и он сам как-то обмолвился, что Аристотель, вероятно, остался бы доволен государственным устройством этих варваров.

Учитель Аристотеля, Платон, осуждал монархию и демократию. О последней говорил:

"Смешна толпа в своём мнении, будто она достаточно распознает, что гармонично и ритмично и что нет".

Монархию он не отделял от тирании.

Аристотель соглашался с ним в том, что демократия — строй неправильный, хотя и сносный в сравнении с тиранией и олигархией. Но монархию он ставил выше.

Александр подумывал о том, что государственное правление у хеттов имеет форму более близкую к "власти лучших", нежели к единовластию. Царь у них — не самодержец, хотя, как рассказали Александру, со времён Телепину лабарна имеет почти всю возможную власть, не может лишь судить и казнить наиболее высокородных.

Александру, по понятным причинам, такая форма власти претила, хотя немало македонян подметили, что она весьма похожа на ту, которой обладали македонские цари до Филиппа и от которой ещё сохранялись некоторые традиции, вроде главенства собрания войска. Им нравилось это, а эллины и вовсе нарекли политию хеттов мудрейшей среди варварских государств. Вопрос оставался лишь в том, не перейдена ли зыбкая грань, отделяющая "власть немногих" от "власти лучших".

Анхнофрет рассказывала Александру, что и в Та-Кем то же самое. В её словах царь улавливал нотки ревности. Ему было известно, как египтяне относятся к другим народам и он только посмеивался их стремлению подчеркнуть собственную исключительность. Из разговоров с Итту-Белом и другими финикийцами Александр знал, что за тысячу лет Египет видел и избиение "лучших людей" с последующей деспотией.

Шунашшуре, однако, сейчас было не до философских рассуждений о политии. Если он оплошает, государство затрещит по швам, а сторонников так мало. Он не знал, что далеко не все отсутствующие проигнорировали панкус. Не появились они по вине Муваталли, который поручил "золотому оруженосцу"[16] Тануве расставить на южных дорогах посты и разворачивать подъезжающих аристократов под благовидным предлогом.

[16] "Золотой оруженосец" — один из высших военачальников.

— Под каким? — спросил Танува.

— Не знаю, сам придумай, что-нибудь. Скажи, что мор в столице.

— Так ведь потом вскроется... — пробормотал военачальник.

Муваталли только отмахнулся. У него от многочисленных забот и сомнений разболелась голова.

Высокородные ждали недолго. Из-за колонн появился человек жезла. Не тот, который объявлял о прибытии "посла" Угарита. Он не пережил приёма и теперь Первым Стражем был назначен новый.

— Великая таваннана! — объявил глашатай.

Вперёд вышли люди аланцу[17] с музыкальными инструментами, а следом за ними Валлани. Она была одна, чему гости удивились.

[17] Люди аланцу — дворцовые служители, участники религиозных ритуалов. В их обязанности входили танцы, игра на музыкальных инструментах, чтение молитв и ряд других.

С появлением таваннаны хлопальщики ударили в ладоши и воскликнули:

— Аха!

Перед членами собрания провели человека, одетого в царские одежды. Один из жрецов (но, к удивлению многих, не Или-Тешуб) помазал ему лоб маслом.

Валлани торжественным голосом начала речь:

— Смотри! Это лабарна! Имя царствования я на него возложила, в одежды царствования облачила!

Гости зароптали. Этот ритуал, "замену царя" должен был проводить сам Циданта. Где же он?

Валлани, как ни в чём не бывало, продолжала:

— И отметьте его укороченными годами, укороченными днями!

Человек в царских одеждах стоял спокойно, на лице его не отражалось никаких эмоций.

— Отведите его в земли нечестивцев макандуша! — сказала Валлани.

— Что это? — ропот знати усилился, — что происходит?

Творилось нечто из ряда вон выходящее. В ритуале "замены царя" прежде использовался пленник, которого сразу после церемонии отвозили в страну, из которой он был взят в плен, чтобы на неё обратился уговор с богами об "укороченных днях". В древности пленника убивали, теперь настали более человеколюбивые времена. Но сама идея сохранялась — лже-царь должен отправиться в земли врагов и там "умереть", привлекая бедствия на их головы. Ранее такими землями избирались горы касков или иных зловредных племён, но теперь Валлани указала на царство Александра, Алекшандуша из Аххиявы.

— Разве Алекшандуш не союзник нам? — громко спросил Шунашшура, — почему мы желаем бедствий ему? И где Циданта?

— Стал богом! — позвучал голос Муваталли.

Все обернулись к нему. Первый Страж стоял на ступенях халентувы чуть в стороне от царицы-матери, доселе не привлекая к себе внимания.

Эти слова дались ему с большим трудом. "Стал богом" — так сообщалось о смерти царя, однако следование традиции могло помешать Муваталли гнуть линию о божьей каре, павшей на голову нечестивого царя. И всё же он не стал ломать традицию.

— Лабарна, Солнце, стал богом сегодня утром!

По толпе промчался слитный вздох.

— Как это случилось? — Шунашшура постарался придать своему голосу нотки безмерного удивления.

— Лабарну поразил молнией Бог Грозы!

Панкус взорвался. Все присутствующие заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга. Муваталли, повысив голос, как только мог, кратко рассказал о случившемся.

— Да ты дурным вином опился, Муваталли! — воскликнул наместник города Каниша, стоявший подле Шунашшуры.

Несколько человек согласно закивали.

— Я не лгу! — крикнул Первый Страж, — вот свидетели!

Он вытолкнул в круг двух уцелевших. Они подтвердили его слова.

Церемония пришла в полное расстройство. По знаку Валлани удалились музыканты и служители.

— Недостаточно слов! — крикнул Шунашшура, — надобно устроить тщательное дознание!

— Кого во лжи хочешь уличить, скудоумный? — выкрикнул сотник "сынов дворца", один из самых преданных людей Муваталли, — сам Громовержец укрыл Первого Стража Железным троном, а лабарне череп снёс! Иди, посмотри на трупы! Никакое оружие смертных не способно оставить такие раны!

Валлани уже знала, что "Тешуб укрыл Муваталли" и этот неожиданный поворот её весьма беспокоил, потому она решила поторопить события и перешла от слов к делу.

— Ныне вам, Большое собрание, следует провозгласить, кто воссядет на Железный трон! — объявила таваннана.

— Что же тут решать? — крикнул Шунашшура, — ведь сказано же в законе Телепину: "Царём пусть становится только первый сын из сыновей царя. Если первого из сыновей царя нет, то пусть будет царём тот, кто второй по месту сын. Когда же наследника из сыновей царя нет, то той, которая первая дочь, пусть ей возьмут мужа, и он пусть будет царём".

— Верно-верно! — поддержал его наместник Каниша.

— Я не слышал, Муваталли, говорил ли ты, что наследник мёртв? — спросил Шунашшура.

Муваталли скрипнул зубами. До сих пор его люди, несмотря на то, что он нещадно подгонял их, не смогли найти Хуццию. Зато принесли весть о неповиновении начальника мешеди. Первый Страж чувствовал, как у него земля под ногами начинает ходить ходуном.

— Хуцции нигде нет. Он пропал, и найти его не могут.

— Но разве это означает, что он мёртв?

— Хуцция не годится в цари, — к удивлению многих присутствующих встряла в спор таваннана, — не за свою вину пострадал сын мой, а за вину внука. Разве не отдал половину власти Циданта старшему моему внуку? Разве Циданта преклонялся перед макандуша и приносил жертвы их богу? Горько говорить мне такое, но погубит державу Хуцция. Иному следует сидеть на Железном троне.

— Это кому же? — с вызовом поинтересовался Шунашшура, уже зная, какой будет ответ.

— Ксассени! Ксассени достоин! — закричали те высокородные, что держали сторону таваннаны.

"Ишь, как стройно запели! Долго ты их упражняла в этом, старуха?" — усмехнулся санга.

Лицо Муваталли не выражало никаких эмоций. Он уже продумал свою линию поведения в изменившихся условиях. Он ни одного худого слова не скажет о Хуцции. Не будет призывать ни к суду, ни к беззаконному убийству. Ни в коем случае. Пусть закон преступит таваннана, пусть сама себе выроет яму.