Похмельное утро

— … В общем, им пришлось прикрыть это дело. Господин Итибангасе собирается перевести ферму под батат и дайкон.

— Посмотрим, посмотрим. Папа говорил, там почвы не очень-то кислые. Для батата-то. Может, им бы лучше лук, а на перемену — бобовые?

Подружки в сельском хозяйстве разбираются четко. В математике не особо шарят, в литературе или там философии тоже не сияют. Зато в биологии — Тошико вроде бы на втором курсе престижнейшего в Японии императорского университета, а про многие вещи даже и не слышала.

Впрочем, блистать в медицине или там химии Тошико никогда не мечтала.

Мечтать, кстати, можно о парнях. Но тут внутренний голос на страже. Тошико сама не знает, что ему ответить. Формально-то у нее опыт есть. Не первый у нее стажер будет. И не второй. Просто первые два… Ну-у… Лучше бы их вовсе не…

Так, стоп. Внутренний голос, да когда ж ты нажрешься?

Тошико заставила себя слушать, о чем говорят подружки.

— … Итибангасе? Пишется так вот: “первые пороги”, в смысле на реке. Или можно читать как: “первые отмели”. Ну да, согласна, редкая фамилия.

— А говорят, что людей с фамилией “Икари” всего тысяча триста в стране.

— Всего?

— Ну, если сравнить с Ватанабэ или там Фудзивара — этих миллионы.

— А кстати, сестрицы, вы в курсе? Вчера, шестнадцатого, вышло решение суда по делу “Одна семья — одна фамилия”.

— И что решили?

— Пока еще ничего окончательного.

— Но, если так пойдет, через полвека вся Япония будет иметь одну фамилию: Санада!

— Как же различать семьи?

— По отчеству?

— Хи-хи! Это же гайдзинское!

— Сестрицы, если кино смотреть не будем, давайте включим новости? Там в “Саппоро Сегодня” такой симпатичный парень появился. Я теперь все его выпуски собираю.

— Дашь посмотреть?

— Еще чего. Это моя симпатия.

— Зовут хоть как?

Тошико вздрогнула. Так тебе и позволили отвлечься! Вон, худенькая милашка, пятая дочь Ивахара, важно провозглашает:

— Фурукава Кэзуо!

Фурукава Кэзуо освещал закрытие станции Хигаси-Такикава. Журналист попадал в кадр нечасто и всякий раз как бы извинялся за такую назойливость, а все старался подставить под оператора кого-нибудь местного.

Вот старик за семьдесят. Водительских прав у него нету, и теперь их точно не дадут.

— Как вы относитесь к закрытию станции?

— Я приезжаю сюда уже давно. Немного грустно видеть, как станция исчезает.

— Но если станция Хигаси-Такикава закроется?

— Единственный вариант — автобус. Цена там выросла с прошлого года. Будет нелегко. Пенсии сейчас низкие, а все дорого.

Камера по домикам, по небольшой толпе людей на перроне. Поезд набит битком: сама по себе линия Нэмуро вполне прибыльная. Соединяет восток и запад острова, пассажирами востребована. Закрывается всего лишь один полустанок; стоит ли плакать?

Метель под ногами и вокруг. Белые кружева нарастают на бровях, на аккуратно подстриженной бороде старика. На усах снег тает, усы черные. Фурукава что-то там говорит в микрофон; оператор ведет камеру вдоль поезда — видно, что все люди в нем размахивают желтыми светящимися палочками. Церемония! Почти праздник, только повод наизнанку.

Фурукава втаскивает в кадр симпатичную тетеньку с большими сумками.

— Не секрет, что там у вас?

Женщина улыбается:

— Я ухаживаю за мамой. Вот, приготовила, что ей нравится. Она хлеб такой особенно любит, но тут его не делают, пеку сама. На неделю хватит, а потом я еще раз приеду. Только, наверное, теперь уже автобусом.

Снова метель опускает занавес. Тетенька прощается поклоном и направляется в сторону домов. Идет по обледенелой дорожке медленно-медленно; наконец, оператор переносит камеру на следующую цель: молодой парень, школьник еще.

— Я тут маленьким играл. Станция бетонная, так что летом в переходе хорошо, прохладно. А зимой мы вот эту гору снега обычно украшали, втыкали фонарики. Забавное воспоминание из детства.

— Вы живете здесь?

Молодой человек смущенно кивает:

— Пока да, но планирую поступать в университет сельского хозяйства, что в Обихиро. Думал, с этой станции буду ездить. Я часто здесь играл, поэтому мне немного грустно.

Снова старик, но уже другой:

— Да, конечно… Мой отец помнит. Станцию построили в тринадцатом году. Ездили шахтеры, много. А их жены каждую осень высаживали настоящий десант!

Старик смеется мелким и горьким смехом:

— Сначала, то есть, рис высаживали. А потом приезжали убирать целой толпой, пять-шесть вагонов человек по сто, отец всегда службу на флоте вспоминал… Но в шестидесятых шахты начали закрывать. Все перешли на газ, а поезда на соляр.

Старик выпрямляется, отирает снег с лица.

— Теперь люди ездят за покупками в центр города на собственных автомобилях, поэтому пассажиров становится все меньше и меньше. Это прискорбно, но таковы времена, и мы ничего не можем с этим поделать.

Камера по отходящему поезду. Люди что-то кричат; звук, понятно, притерли, чтобы не забивал ведущего. Фурукава выглядит правильно: уставшим и тоже печальным. Не вносит он дисгармонии цветущим видом столичного щеголя. Хотя одет модно и недешево, что видно всякому понимающему зрителю. Один кожаный ремень тысяч на двадцать потянет.

Камера показывает здание станции; бетонный переход наполовину смазан горой снега; Фурукава чуть сбоку, в рамке рука и кусочек микрофона. Тщательно выверенная небрежность съемки, этакий намек на живой, неподдельный кадр. Фурукава говорит:

— Чтобы сохранить функцию базы по обслуживанию и осмотру путей, здание станции Хигаси-Такикава пока останется в прежнем виде, но доступ для публики будет закрыт.

Закрыт обычно императорский дворец. Место не для гуляний. Но сегодня необычный день. Сегодня день рождения императора, двадцать третье декабря. Сезон тодзи — “зимнее солнцестояние” — и морозы на Хоккайдо уже пощелкивают в деревянных стропилах, в досках старых полов, и спать приходится в теплых толстых футонах, и всякий вечер так неохота переползать в футон из-под нагретого котацу!

Праздник, разумеется, празднуют, а только железная дорога в эту среду работает.

И даже более того: в “белой шкатулке”, на этаже высокого начальства, в большом ухоженном кабинете, собралось это самое высокое начальство. Потому что госпожа Танигути Тошико попросила выслушать ее “по техническому вопросу, порученному мне моим высокочтимым отцом при отъезде сюда”.

Нечего и говорить, что сбежались все. Загадочная столичная гостья решила открыть причину… Пускай даже формально-официальную причину. По открытой озвученной информации можно сделать предположения о скрытой, умалчиваемой части.

Явился господин Санада, начальник транспортного цеха. Явился, упаковал брюхо между креслом и полированным столом, прикрыл хитрые глазки и сделал вид, словно дремлет.

В противовес ему начальник финансового отдела сел ровно, смотрел на Тошико прямо, не мигая — ну чисто “филин в мутных очках” из хайку ученика Басе, как же его, а! Кикаку, вспомнила госпожа Танигути, глядя на досточтимого господина Танигути — не как на родственника, а как на старшего начальника.

Разумеется, он присутствовал. Досточтимый господин Танигути — начальник северного направления. Собрались начальники путейцев, ремонтников, два заместителя; конечно же, явилась новенькая начальница отдела общественных отношений — на взгляд самой Тошико, вполне симпатичная женщина чуть постарше двадцати, чуть помоложе шестидесяти… И господин Кимура, начальник самого маленького отдела в JR Hokkaido, явился тоже. Не его вина, что самый маленький отдел волей случая и стараниями стажера господина Рокобунги добрых полгода возглавлял рейтинг корпоративных сплетен, а уж после сегодняшнего совещания…

Тошико вздохнула, отвела взгляд от заснеженного Саппоро за окном и, подождав разрешения говорить, поднялась.

— Высокочтимый господин Танигути Шоичи направил меня, чтобы я собственным глазами рассмотрела происходящее со станцией Ками-Сиратаки, и узнала, почему вести о ее планируемом закрытии достигли даже китайцев. Хотя, насколько мне сообщил досточтимый господин Танигути Риота…

Поклон в сторону родственника.

— … Какие-либо решения о закрытии станций на тот момент времени еще даже не обсуждались.

Тошико подавила вздох. Никаких чувств, ничего личного. Как на площадке кэндо: ничего за пределами. Деловой этикет состоит в сосредоточении на деле.

— На днях я видела очередной репортаж господина Фурукава Кэзуо.

Собрание переглянулось и уважаемый господин Санада тихонько сказал:

— Господин Фурукава пошел в гору после той поездки к медведям… Вы помните?

Люди за столом негромко прогудели, что мол, да, помним. Только ездил же не господин Фурукава. Ездил господин Рокобунги, да-да, истинный Черный Демон JR Hokkaido!

Начальник финансового отдела снял и сложил очки. Протянул:

— Я тоже видел его видеоролик. Какой парень стал гладкий, модный, ухоженный… Женился?

— Говорят, его повысили по службе, — добавила свои сто йен женщина. — Мои знакомые в телевидении говорят. Но прошу простить, мы отвлеклись. Госпожа Танигути, пожалуйста, продолжайте.

— И я подумала: надо как-то… Усмирить. Урегулировать этих… Пылких юношей.

Досточтимый господин Танигути прищурился плотнее даже уважаемого господина Санады:

— Вы тоже полагаете, что это господин Рокобунги мутит воду?

— Досточтимый господин Танигути сказал: “тоже”, следовательно, вы это знаете?

— Как только мы точно это узнаем, окажемся перед необходимостью его уволить. Непростительно так позорить собственное место работы, из каких бы там побуждений господин Рокобунги это ни сделал, кому бы он там ни сочувствовал.

— Предлагаю сперва испробовать менее радикальные меры.

Собрание переглянулось. Неужели слухи не врали? Неужели Танигути Тошико не просто так указала веером на злосчастного стажера? Общее мнение выразил досточтимый господин Танигути:

— Слушаем вас внимательно.

— Позовите Рокобунги и просто расскажите ему ситуацию.

Уважаемый господин Санада чуть не упал с кресла: спас объемный живот, расклинивший начальника транспортного цеха между креслом и столом. Уважаемый господин Санада посмотрел с откровенным недоверием и проворчал сам себе:

— Что, б… Э-э-э… Начальник отделения будет что-то там объяснять стажеру?

Госпожа Танигути Тошико сделала вид, что не слышала реплики и завершила предложение:

— … Вызовите господина Рокобунги прямо на совещание и нормально с ним поговорите. Если не дурак, он проникнется. А если дурак…

Тошико вовремя поймала и пресекла попытку грустно усмехнуться, выдержала бесстрастный тон:

— То зачем в JR Hokkaido нужен дурак?

После чего госпожа Танигути проделала все положенные поклоны и взглядом испросила разрешения удалиться, и досточтимый господин Танигути, конечно же, позволил. И без того многовато собралось женщин в правлении. Этак, чего доброго, в самом деле получится, как в Tobu Railway, где руководство доверено досточтимой госпоже Хаттори.

После ухода госпожи Танигути собравшиеся переглянулись. Уважаемый господин Санада выдохнул:

— П-п-пи… — обернулся на начальницу отдела общественников, сглотнул и закончил:

— Конец пацану. Вот ведь хладнокровная тварь. Она разве не его девушка?

Досточтимый господин Танигути даже лицом отразил неодобрение: поморщился.

— Меньше верьте сплетням.

— А если бы оказалось именно так, то что? — женщина, конечно, не могла остаться в стороне от истории о чувствах. Особенно о вымышленных. Люди очень любят подобные вещи; реклама и осветление образа корпорации на подобной почве произрастают буквально сами собой.

Уважаемый господин Санада проворчал:

— Ну, я-то думал, она будет отмазывать свою симпатию. А она так, не меняясь лицом: “Зачем-де нужен дурак?”

Досточтимый господин Танигути тоже не поменялся в лице ни капли:

— Она прежде всего Танигути и хорошо понимает свои обязательства перед семьей. Ведь зачем хорошей семье в зятьях идиот?

— Вот я и говорю… — уважаемый господин Санада колыхнул брюхом немаленький стол:

— П-п-пи… Жил пацан, и нет пацана. Такая вы… Высушит.

Здесь досточтимый господин Танигути понял, что придется все же распорядиться явно:

— Господа, прекратите! Как б… Э-э… Тетки у колодца. Противно слушать. Господина Рокобунги ко мне на завтра.

Уважаемый господин начальник финансистов снова надел очки. Проскрипел:

— Начальник отделения будет выполнять советы э-э… Девочки?

— Начальник отделения будет выполнять распоряжение наследницы Санья Мидорикаи, — отрезал досточтимый господин Танигути. — Зачем, по-вашему, Сегун выдернул ее из Токе Догай и загнал в нашу глухомань? Из-за одной статьи?

— Ну да, не сразу же ее допустят к большим делам, — проворчали откуда-то со стороны путейцев и заместителей. Собравшиеся на той стороне большого стола не знали всей подоплеки скандала, и потому сейчас наблюдали молча, прикидывая, что можно поведать женам на ужине — а за что, пожалуй, досточтимый господин Танигути может и в Вакканай отправить.

— Короче: завтра ко мне эту говорящую задницу. В смысле, господина Рокобунги!

Господина Рокобунги пригласили входить; секретарь закрыла за ним дверь с отчетливым хихиканьем. Синдзи подавил вздох и вошел: немало он повидал за неполный год работы. Подумаешь, очередная выволочка. Суть японского служащего в том и состоит, чтобы делать что велено и получать за это выговоры.

В кабинете начальника северного направления стажер увидел ровно троих.

Досточтимый господин Танигути, собственно начальник, стоял перед широким окном и смотрел на зимний Саппоро с таким уверенным видом, что немедля хотелось встать одесную и подать ему меч или там лук; на худой конец — донесение о выигранной битве.

Уважаемый начальник финансового отдела — Синдзи все забывал, с каких знаков правильно пишется его имя, и снова дал себе зарок перечитать внимательно на сайте компании, и теперь, наконец, запомнить! — смотрел в стол, развернув перед собой пять или шесть листов записей. Господин главный казначей сидел смирно и дышал так ровно, что Синдзи даже напугался: жив ли?

Наконец, начальник его собственного отдела, уважаемый господин Кимура, сидел налево от входа, за столом. Судя по сопению, волновался и беспокоился. Будут ли стажера ругать или хвалить — все равно это внимание начальства, светлое и разрушительное, как проникающая радиация. Сам потом три дня ходишь, светишься от радости быть удостоенным высочайшего взора — но вот чешется все. Даже там, куда в хентае тентакли не суют.

Наконец, это нарушение обычного хода вещей. Изменений никакие служащие не любят, ни японские, ни гайдзинские. Господин Кимура со всей очевидностью предпочитал выигрышу — не проигрыш.