— Твое появление изменило жизнь этого дома, — говорила тетя Гризельда. — Теперь в Сильвер-Белле живет настоящая семья, а не две старые девы, от скуки весь день предающиеся словесному по...кхм...поединку...
В то время меня интересовало все. Я рождалась заново, мне хотелось действий и новых знаний. Обитатели деревни охотно принимали участие в моей жизни, а я с радостью предлагала им свою помощь. Такой, беспечной и жадной до любых открытий, была я в тот момент, когда со мной случился неприятный инцидент, надолго оставшийся в памяти местных сплетников.
— Вы как муравей, мисс Роб, — проворчала мне Финифет на следующее утро после того, как со мной произошло это приключение. — С утра уже на ногах и все трудитесь, трудитесь. Ни минуты покоя. Барышни в вашем возрасте мечтают о красивых нарядах и перед зеркалом крутятся... А вы?
— Да ладно тебе, Фини, — отмахнулась я. — Ты же знаешь, мне все интересно. Хочется чему-то научиться, испытать новые ощущения.
На это заявление Финифет хитро прищурилась и злорадно заявила, смакуя каждое слово:
— Это не вы, а фермерская корова испытала вчера новые ощущения, когда вы трясли ее, да так, что чуть вымя не оторвали, — ухмыльнулась она. — А запашок от вас, скажу я вам, заставил трепетать все деревенские носы от непередаваемых ароматов.
Я выпучила глаза. Откуда только эта проныра все так быстро узнала!
Ведь только вчера вечером, миссис Бредли, жена фермера с другого конца деревни, попросила меня посидеть с новорожденным, пока она будет убирать в хлеву. Так как с младенцами я уже сидела дважды, мне это занятие было не интересно, и я напросилась вместо нее пойти в хлев. Мне было любопытно посмотреть, как устроено фермерское хозяйство, а заодно научиться доить корову. На тот момент мне казалось, что дойка — это одно из интереснейших занятий. Свою ошибку я поняла слишком поздно. Не обладая достаточным познанием в коровах, я приложила слишком много усилий, чтобы выдавить из покрасневшего соска хоть капельку молока. Но мои старания не были оценены по достоинству хозяйкой соска, и в следующий момент, когда я, обрадованная полученной капелькой, хотела приступить к дальнейшему добыванию молока, корова коварно лягнула меня в бедро. Да так мастерски, что я упала и, к стыду своему, оказалась в куче навоза, которая громоздилась перед задней стеной хлева. В тот же миг корова еще раз ударила копытом, и ведро со звоном полетело в мою сторону. Уворачиваясь от него, я задела птичий насест, откуда с кудахтаньем сорвались заспанные птицы. Разгневанные, столь непростительным вмешательством в их сон, они набросились на меня, и во все стороны полетели перья и пух. В таком виде и нашла меня миссис Бредли, прибежавшая на шум. Вся измазанная навозом и облепленная перьями, я с позором покинула ферму, решив, что больше никогда не проявлю интереса к жизни скотины. Домой я вернулась уже после того, как отмылась в холодной воде лесного озера, надеясь, что любопытные соседи не узнают о моем позоре.
Но мои самые худшие опасения подтвердились, что доказали язвительные слова Финифет. Слухи о моем приключении облетели всю деревню. Первое время, я ужасно стыдилась и боялась выходить из дома, чтобы не быть осмеянной. Но и тут тетушка нашла выход.
— Скажите на милость, — вопрошала она каждого встречного, — что смешного, а тем более позорного в том, что молодой здоровый ум тянется к знаниям?
При этом тетя так сурово смотрела на собеседника и так грозно стучала о мостовую своим зонтиком, что каждый думал, будто она в любой момент может перепутать дорожный булыжник с головой своего собеседника, если тот не согласится с ней.
— Девочка обладает сильным характером и стремлением учиться, — продолжала она, когда в ответ на свой вопрос получала еле заметный кивок. — Скажите, многие ли дети настолько храбры, что решат подоить корову, чтобы утолить жажду знаний? Это нужно поощрять, а не высмеивать!
Она замолкала, выжидающе посматривая на человека с высоты своего роста. Тому ничего не оставалось, как проникнуться сочувствием и пониманием к девочке, стремившейся к знаниям.
Естественно, полностью разговор об этом происшествии не прекратился. Некоторые до сих пор с шуткой вспоминают о нем, но сейчас мне уже не так обидно, как в былые времена.
А после этого случая мы решили, что в конце лета я поеду в одну из самых привилегированных, по словам тети, школ для юных особ из благородных семей. В Даремской Академии при аббатстве Святого Эрика мне предстояло учиться четыре года и приезжать к тетушке только на каникулы. Мое образование было сильно запущенным, так как я не имела гувернантки. А недалекая мисс Пидл из воскресной школы Филдмора признавала в качестве науки только теологию, а учебниками — катехизис и библию. Благодаря стараниям матушки, я научилась читать и в основном все знания получала из тех книг, которые находила в библиотеке родителей. Поэтому, все лето я должна была обучаться вместе с деревенскими детьми, чтобы немного подготовиться к Академии.
ГЛАВА 3
Школой назывался ветхий домик, располагавшийся на главной улице между домом почтаря и больницей. Он долгое время пустовал, пока комитет не выделил его для обучения детей. Из-за полусгнивших стен и пола, щелей в крыше, сквозь которые текли целые ручьи, когда шел дождь, в доме было холодно и сыро даже летом.
— В учебном заведении должно быть свежо, — говорила миссис Додд при звуках насморка и чихания. — Ваша голова всегда должна быть ясной, чтобы правильно и с пользой воспринимать полученные знания. А в теплой душной комнате вы взопреете, ваш маленький мозг отключится, и часы, проведенные с миссис Тернер, окажутся для вас бесполезными.
И чем теплее было на улице, тем холоднее было в доме. Кутаясь в теплые платки, мы собирались за большим столом, во главе которого сидела учительница миссис Элизабет Тернер. Книги были в единственном экземпляре, поэтому мы делились на две группы. Пока одна группа занималась с учительницей, вторая — делала самостоятельно задания по другому предмету.
Ближе к обеду миссис Тернер, словно по волшебству, доставала из-под стола флягу с чаем. Мы вынимали из шкафа свои кружки и подходили к ней, чтобы налить сладкого чая. За флягой всегда появлялась корзинка с печеньем, которое исчезало в один миг. После чаепития мы шли на улицу в цветущий садик, где стояла истертая скамья и вокруг нее кривоногие стулья. Там проводили полчаса, обсуждая прочитанное. За это время мы успевали согреться и с новыми силами возвращались в дом, чтобы доделать задания.
Но бывали дни, когда во главе стола рядом с учительницей восседала сама миссис Додд. Пару раз в неделю она проводила инспекцию в школе, с целью выяснить степень полезности полученных нами знаний и правильность методов обучения. Тогда приходилось отказываться от распития горячего чая, и с утра до обеда зябнуть от холода и ледяного взгляда инспекторши.
— Бедные вы мои цыплятки, — кудахтала Финифет, когда я прибегала домой. — Совсем окочуритесь с вашим образованием. Небось, уже все мозги отсырели, мисс Роб! Ну бог с ними с мозгами! Для семейной жизни мозги не главное.
Нас было девять детей. Почти всех я знала, так как они были из Гарден-Роуз. Самыми старшими были братья Бредли, Дэвид и Фред. Им уже исполнилось пятнадцать. Оба были долговязыми, с зачесанными за уши волосами, что придавало им серьезный вид. Но ни о какой серьезности и речи быть не могло. Они были большими шутниками, и вся деревня страдала от их проделок. Обычно их наказывали тем, что заставляли вывозить навоз из того самого злополучного хлева. Навоз был главной темой их шуток и надо мной.
— Эй, Найтингейл! А мы не знали, что соловьи любят чистить свои перышки в коровьих лепешках, — усмехался один из братьев, когда миссис Тернер выходила из комнаты.
— Наша Марта ждет, когда ты придешь доить ее. Копыта уже наточила, — вторил другой. И оба заливались от смеха.
Мне было обидно и досадно, но я молчала, уткнувшись в книгу. Не хватало еще тете Гризельде краснеть за меня, если я ввяжусь в скандал с этими гадкими мальчишками.
Третьим мальчиком был Рэй Готлиб. Он, как и подобает сыну кузнеца, был крупным и плотным, с широкими грубыми ладонями. Он всегда находился в компании других ребят, хотя сам говорил и улыбался редко. Светло-голубые глаза мальчика часто глядели в пол или исподлобья, но никогда не прямо на собеседника. Несомненно, его родители, в особенности отец, неодобрительно относились к излишней учености сына, который вместо молота и клещей чаще держал в руках книгу и перо. Но совместные усилия тети Гризельды и миссис Додд (наверняка, единственная область, в которой они полностью поддерживали друг друга) убедили их в необходимости хотя бы общего образования.
Я знала также и Николса Ливингтона, сына деревенского доктора. Он был высоким и худым, с приятной улыбкой на веснушчатом лице. Рыжие волосы его были постоянно взлохмачены, и мальчик расчесывал их пятерней. Он сидел по левую сторону от меня и часто списывал.
Последний мальчик, как и его сестра, были не из Гарден-Роуз, и я познакомилась с ними только в школе. Била и Грейс Стоун привозили из Китчестера. Их отец был потомственным привратником в замке, а мать помогала на кухне. Дети гордились своей близостью к замку и ставили себя выше других учеников, что проявлялось в некоторой грубости. Оправданием такого поведения им служила фраза: "Мы живем в Китчестере, а вы нет!". И даже братья Бредли терялись и благоговейно замирали, услышав заветное "Китчестер".
Для многих взрослых, не то, что детей, графский замок был местом почти нереальным. Еще с давних времен строгий запрет не позволял простолюдинам с окрестных деревень приближаться к замку. Любопытных ждало жестокое наказание. Их привязывали к столбу и наносили пятнадцать ударов плетью. С тех пор прошли века, и вряд ли кто-то из живущих в замке вспоминал об этом запрете. Но стойкая боязнь Китчестера укоренилась в округе.
Не многие жители в Гарден-Роуз могли похвастаться тем, что видели кого-то из знатной семьи. Единственным происшествием за долгие годы, в котором участвовал кто-то из них, была скандальная история моих родителей. Но и этого хватило с лихвой, чтобы заполнить разговором долгие зимние вечера на протяжении многих лет.
Кроме меня и Грейс были еще две девочки.
Одна была дочерью мистера и миссис Тернер. Она важничала от того, что ее мать — учительница. Та, в свою очередь, старалась не выделять Виолетту. Спрашивала урок с нее также строго, как и со всех нас. Но отсутствие интереса и неспособность к длительному вниманию к чему-то кроме себя, давали плохие результаты, и девочка часто огорчала мать. Она была на год младше меня, с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами, опушенными длинными ресницами. Несомненно, она была прелестной. И хотя в школе миссис Тернер не позволяла своей дочери лишнего, но, как я знала из рассказов тети, дома баловала ее. Отчего Виолетта росла капризной и самовлюбленной.
Другая девочка вызывала мое любопытство и жалость. Она обладала самой заурядной внешностью (хотя свою внешность я тоже считала довольно обычной, но тетя отрицала это, говоря, что я с "изюминкой"). Девочка была маленькой и худой. Прямые темные волосы были гладко зачесаны назад и завязаны черной лентой. На бледном личике выделялись широко расставленные карие глаза с короткими ресницами.
Утром, когда я заходила в класс, девочка уже была там, и понуро сидела у окна, кутаясь в поношенный платок так, будто хотела отгородиться им от всего окружающего, а не согреться от холода. Она всегда выбирала один и тот же стул с расшатанными ножками, словно опасаясь, что в хорошем табурете ей будет отказано. И никогда не пила с нами чай.
Возможно, она чем-то напоминала мне меня саму, когда я жила в Филдморе. Такая же чужая и одинокая среди шумной детворы, объект постоянных насмешек. Поэтому, я сразу почувствовала к ней интерес и участие.
В первое время я была сильно занята и загружена заданиями, которые миссис Тернер давала мне, чтобы я догнала класс. Лишь через пару недель, после моего появления в школе, я подошла к Сибил Рид, именно так звали эту молчаливую девочку.
Обычно я оставалась после занятий, но в этот день миссис Тернер должна была встретиться с Лонгботтомами, чтобы обсудить некоторые вопросы. Я немного замешкалась, и когда вышла на улицу, то увидела у ворот только одну Сибил. Она обхватила руками худенькие плечи и, прислонившись к деревянному столбу, подставляла лицо солнцу. В этой позе она выглядела еще более беззащитной и потерянной. Я решительно направилась к ней, поняв, что лучшего момента для знакомства мне не найти.
— Хочешь пойти со мной к утиному пруду?
Она вздрогнула от неожиданности и, недоумевая, осмотрелась по сторонам, подумав, что обращаются не к ней. Но, не увидев никого по близости, изумленно взглянула на меня.
— Ты мне?
— Конечно тебе. У меня есть хлеб. Я его беру, чтобы после занятий сбегать к пруду и покормить лебедей.
Она молчала, опустив глаза и нервно теребя концы серого платка.
— Ну как, пойдем?
— Извини, я не могу.
Она произнесла это так тихо, что я скорее додумала, чем услышала фразу.
— Почему? — я решила сражаться до конца. — А Николс Ливингтон говорит, что на пруду заметили двух лебедят. Я никогда не видела птенцов лебедей. Наверное, они прехорошенькие!
— Нет. Они совершенно лысые с красной морщинистой кожей. И шея у них не изящная, как у взрослого лебедя, а похожа на противного червяка.
Настала моя очередь удивиться. Только я не поняла, что поразило меня больше, описание птенца или то, что девочка ответила с таким жаром. Обычно она разговаривала равнодушно и на вопросы миссис Тернер всегда давала короткие ответы.
— О, значит, ты их уже видела?
— Нет, — прошептала она — мне так сказала тетя.
— Ну, значит, нам нужно сходить и самим убедиться в этом, — настаивала я.
Сибил вся сжалась, и мельком обернулась, будто бы ожидая встретить кого-то за спиной.
— У меня нет причин, не доверять словам тети Тильды.
— Ой, ну конечно! Пожалуйста, прости, — я смешалась. — Я не имела ничего такого...
Над нами раскинулась цветущая липа и жужжание пчел, единственное, что нарушало наступившую тишину. Вдруг, на крыльцо вышли мистер и миссис Лонгботтомы. Правда, мужчине пришлось проходить в дверь бочком, иначе в узком проходе пострадали бы его великолепные усы. Они попрощались с нами и степенно двинулись вдоль улицы.
Следом за ними вышли миссис Тернер и Виолетта. Девочка оставалась ждать мать, так как предпочитала ходить по улице в сопровождении.
— А, девочки! — воскликнула женщина. — Разве вы еще не ушли?
— Уже собираемся, мэм, — ответила я.
Она внимательно оглядела нас обеих и, неожиданно приблизившись к нам, слегка обняла.
— Дорогие мои, я так рада, что вы подружились.
Сибил взглянула на меня и отвела глаза, но я успела заметить испуг и недоверие в них.
— Как хорошо, — тем временем продолжала миссис Тернер, — что вы поддерживаете друг друга. У вас обеих одна беда.
