Организм 2.0

Иногда он мрачно усмехался, находя сложившуюся ситуацию крайне забавной. До пандемии его не замечали и избегали живые люди, а после начала конца света оказалось, что он не особо интересен даже мертвецам.

Правда, в новой жизни его способность быть незаметным сослужила ему добрую службу. Он стал вторым, негласным лидером общины, к его мнению прислушивались, оно имело немалый все. Но самое главное, он никогда не голодал — у него имелась пара-тройка схронов с калорийной пайкой.

Однако же Долин отдавал себе отчет, на какой именно идет риск, отправляясь в Сортавалу. Он не был наделен мистической силой растворяться в среде протистов, все было намного прозаичней. Будучи замкнутым и угрюмым молодым человеком, лишенным радости общения, он стал предельно рассудительным и наблюдательным. Именно его способность наблюдать и подмечать незначительные, на первый взгляд, детали и быстро анализировать ситуацию позволила ему вырваться из охваченного паникой Петербурга и вести довольно легкую по меркам общины жизнь. Впрочем, за возможность жить в тепле и комфорте он честно расплачивался тем, что несколько в месяц всерьез рисковал быть разорванным на части толпой мертвецов.

Более того, за тепло и достаток еды в новом мире он давно заплатил и намного более жуткую цену — жизнь своей младшей сестры. В тот самый миг, когда мертвец убил ее, в Долине что-то сломалось. С тех пор он больше никогда не чувствовал страха. Ни малейшего, даже на уровне подсознания. Инстинкт самосохранения будто бы покинул его — он мог стоять от мертвеца на расстоянии вытянутой руки, а его сердце продолжало бы биться медленно и ровно. Он физически не мог выделять феромоны страха — важную составляющую сигнальной системы протистов, оповещающей их, что рядом есть добыча. Дальше, чтобы не быть замеченным, оставалось лишь не шуметь. Но даже несмотря на особенность своего организма, развитый интеллект и знания о природе врага, Долину часто приходилось отбиваться или спасаться бегством — мертвецы намного превосходили человека в силе и выносливости и обладали просто невероятным чутьем. Иногда выручало лишь то, что они были не намного умней куриц. Перехитрить и отвлечь их было проще простого.

Зевнув, Долин обхватил себя руками и зябко поежился. Плюс пять по Цельсию в конце сентября — это просто жара, однако такое впечатление, что с утра, когда он забрался на вышку, значительно похолодало. Да еще и эти ветра... Ладожское озеро настолько огромное, что больше напоминает море. И климат здесь соответствующий — потоки воздуха с суши, проходя над озером, охлаждаются и разгоняются. Дует будь здоров. Как на самом настоящем море. А волны могут легко достигать метровой высоты, так что если выйти к берегу в непогоду на какой-нибудь двухместной моторке, то шансов доплыть совсем мало.

Вспомнив про свои обязанности часового, он глянул влево-вправо. Как всегда ничего интересно: впереди бесконечное озеро, слева и справа скалистый берег, на который с шипением набегают волны. В самый притык к воде стояли деревья, покрывающие абсолютно весь остров. Вернее, уже не весь. Несколько гектаров леса были вырублены — древесину пустили на строительство и отопление.

Когда-то остров был невероятно красив, он буквально утопал в зелени, но стоило небу затянуться серыми тучами, и деревья стали высыхать. Зелеными остались лишь хвойные, которым не требовалось много тепла и солнечного света. Трава, если и удавалось наткнуться на ее островки, росла чахлой и желтой — последствия закисления почвы. Но в последние два года растительность кое-как приспособилась к изменившемся условиям и начала понемногу оживать. По весне на деревьях стали появляться отдельные листочки, совсем маленькие, редкие и уродливые — свернувшиеся, иссохшие, пожелтевшие. Однако природа давала сигнал о том, что лет через десять-двадцать она восстановится.

Облака, густые, тяжелые, хоть и закрывали все небо, но до земли все же доходило немного света, и растительное царство сумело адаптироваться к условиям вечного сумрака. Одно, два, а может, десятки и сотни растений, в геноме которых пряталась способность переносить недостаток света и низкие температуры, дали потомство, которое в свою очередь также продолжило род. Растения начали потихоньку развиваться, занимая все большую и большую площадь и крепчая год от года.

Естественный отбор во всей красе. Эволюцию ничто не могло остановить или притормозить, она продолжала идти своим ходом. Природа почти не заметила исчезновения большей части живых организмов, включая людей. Природу никогда не заботила и не будет заботить судьба слабаков и неудачников. Не смог приспособиться — сдохни вместе со всем своим набором никчемных генов, смог — добро пожаловать в завтрашний день, ты проживешь еще немного.

Интересно, подумал Долин, получится ли приспособиться у людей? Или мы все вымрем? Пока что все идет ко второму. Враг человека оказался слишком силен, его невозможно победить. Для этого микроорганизма люди всего лишь пища. Очень доступная и вкусная еда. Токсоплазмоз атаковал людской род с такой яростью, с которой взвод голодных солдат накинулся бы на накрытый для них швейцарский стол. Миг — и от всевозможных яств остались жалкие крошки.

Но что же будет делать микроорганизм, когда пища закончится? Это вот самое интересное.

Стоит, стоит продолжать бороться, решил Долин. Хотя бы ради того, чтобы узнать ответ на этот вопрос.

Порыскав взглядом по горизонту, он попытался отыскать Солнце. Потребовалось некоторое время, прежде чем среди завихрений серых облаков удалось обнаружить тусклую, желтоватую кляксу, зависшую над горизонтом. В первые два года на Валааме на небе не было вообще никаких намеков на Солнце. Потом появилось какое-то белесое пятно. Этим летом пятно стало ярче и даже приобрело цвет. Хороший знак — года через четыре вулканическая пыль осядет, и облака рассеяться. Если, конечно, не проснутся новые вулканы...

Вдохнув полной грудью спертый — сказывался избыток углекислоты — попахивающий серой воздух, Долин полез в валяющийся рядом со стульчиком пухлый рюкзак, с которым не расставался никогда. В куче необходимого для выживальщика барахла — от разобранного ТТ, глушителя и гранаты, до аптечки, лески, крючков и набора иголок с ниткой — он отыскал круглое зеркальце, взглянул на свое отражение.

Ну и рожа, ухмыльнулся Долин. Просто бомж какой-то. Надо ж так выглядеть. Как будто не двадцать восемь лет, а все сорок. Не хватает только морщин, а так все в наличии — грубая, потрескавшаяся от ветра кожа, не то длинная щетина, не то короткая борода, посиневшие от холода губы, пожелтевшие зубы, впалые щеки и мутные синие глаза. Хотя щеки всегда были такими, поправил себя Долин, вспомнив, что и раньше был довольно худым.

Сдвинув повыше шапку, Долин схватил пальцами прядь темных волос, оттянул ее. Выходило, что их длинна чуть больше длинны указательного пальца. Нормально, стричься еще рано. Восемьдесят процентов тепла тела уходит через голову, и чем гуще волосяной покров, тем лучше. Главное не словить вшей. А для энцефалитных клешей уже не сезон.

От мощного порыва ветра жерди наспех сколоченной вышки застонали. Передернув плечами, Долин натянул шапку, закрыл рюкзак и накинул его на спину. Пора собираться, с наступление ночи на остров опустится непроглядная тьма и не хотелось бы зря расходовать заряд батареек фонаря.

— Да и задубел я чего-то, — незаметно для себя озвучил мысль Долин.

Конечно, одеваться в военные брюки и легкую куртку было не самой лучшей идеей, но подштанники, шерстяные носки, зимние кеды и толстый свитер с горлом давали надежду не замерзнуть. К тому же хотелось щегольнуть перед Акимовым обновками. Остальные-то не имели возможности добыть одежду и ходили в чем попало — в штопанных десятки раз обносках, самодельных куртках и брюках, сшитых зачастую из разноцветных кусков ткани. Небрезгливые брали шмотки, оставшиеся от покойников, и выглядели более-менее прилично.

Акимов часто просил достать теплую одежду, однако рисковать жизнью из-за курток и пуховиков, которых не унести за раз больше четырех-пяти штук, которые шелестят тканью и которые делают тебя больше и заметней... вот еще, ищите другого дурака.

Поправив болтающиеся на поясе кожаные ножны с мачете, Долин принялся спускаться по самодельной лестнице. За день, что он провел на вышке, в общине, возможно, что-нибудь случилось, и ему не терпелось узнать новости. Хорошие или плохие — неважно. Главное, чтобы были хоть какие-нибудь новости. Бессмысленное ожидание следующего дня, который будет точь-в-точь похож на полторы тысячи прошедших, ужас как надоело. Настолько надоело, что в последнее время Долин ловил себя на мысли, что ему хочется отправиться в Питер. В разрушенный город, забитый до отказа протистами...

Глава 2

Валаамская община делилась на несколько частей — на жителей монастырей, разбросанных по всем крупным островам архипелага, и на жителей залива, более многолюдную часть. Все общины существовали вместе и были неделимым целым, однако монастыри при всем желании не могли вместить больше пары тысяч человек. В связи с этим большинство поселенцев обосновались в большом, полу-круглом заливе, куда причалила часть успевших уйти из Петербурга судов. Десяток паромов были посажены на мель у самого берега, к суше с них тянулись узкие сходни. Суда поменьше — буксиры, катера, речные трамвайчики — были отправлены к причалу рядом с монастырем, но несколько лодок, необходимых общине, были оставлены при поселке.

Большинство народу жило на кораблях, увешанных сохнущим бельем и одеждой, но часть решила обустроиться на суше. В течении пары лет рядом с заливом выросло несколько бараков, оранжерей, зданий склада, скотный двор. Спустя некоторое время их окружили кособокие хижины, почти землянки, одна из которых принадлежала Долину. Целиком!

Деревья рядом с поселком были вырублены, пни выкорчеваны, а на месте леса раскинулись сельскохозяйственные поля. Урожай с них получался скудный, даже хладостойкие культуры — капуста, редис, морковь — с трудом росли при недостатке света, а их вид мало чем напоминал нормальные овощи. В короткий период с начала июня до конца августа, когда температура поднималась немного выше нуля, успевали вызреть лишь какие-то сморщенные уродцы, отвратные на вкус — горькие и кислые. При этом выращивание даже их требовало неимоверных усилий — приходилось постоянно гасить кислотность почвы, повышающуюся после каждого дождя, прогревать землю, разворачивать паруса самодельных светоотражателей из фольги, организовывать полив и укрывать поля во время заморозков. А уж вездесущие вредители... рядом с каждой клумбой и бороздой приходилось дежурить по человеку. Однако люди были рады любому урожаю, который позволил бы им продержаться еще одну зиму. А непригодные в еду овощи, так и не сумевшие дать плоды, шли на хряпу для свиней.

В трех огромных бараках-оранжереях удалось организовать посадку картофеля, который рос под искусственным освещением. Электричество вырабатывалось генератором одного из парома и предназначалось исключительно для оранжерей, ибо топливо, оставшееся в огромных баках паромов, начинало подходить к концу. Освещали поля энергосберегающие лампочки, количества которых все равно не хватало для успешного созревания нормального урожая. Но уже то, что в одном своем походе Долину удалось найти несколько коробок с ЭСЛ-лампами, на целых три дня сделало его в глазах Акимова настоящим героем.

Кроме сельхозработ, часть населения промышляла рыбалкой, другая валила лес на дрова. В общем, летом все трудились день и ночь, чтобы успеть заготовить к зиме достаточно припасов и дров. Но сколько бы люди ни старались, как бы тяжело ни работали, в условиях вечного сумрака отдача от их усилий была мизерной. С наступлением холодов приходилось потуже затягивать пояса. И хоть с каждым новым годом паек увеличивался, каждая зима все равно уносила жизни. Пятидесятиградусные морозы стремительно вытягивали силы из ослабленных недоеданием людей, подтачивали их здоровье, лишали воли. На этом фоне даже банальный грипп был опасней чумы и косил людей одного за другим.

Шагая вдоль береговой линии по протоптанной им тропинке, Долин быстро добрался до поселка.

Почти стемнело. На паромах зажгли самодельные свечи. Издали казалось, будто корабли облепили тысячи светлячков. В поселке на суше вспыхнуло несколько костров, разожженных в оставшихся из-под топлива бочках — правила безопасности, никакого открытого огня.

Сам поселок производил впечатление вымершего — ни смеха, ни криков, на единственной центральной улице ни единого движения. Лишь тени, отбрасываемые пятеркой костров, едва разгоняющих сгущающуюся мглу, плясали на стенах кособоких, приземистых строений. Атмосфера запустения, атмосфера уныния, атмосфера безысходности. Радоваться было нечему, обсуждать было нечего, делать было нечего. Для оптимизма не было ни малейшего повода. Все давно получили паек и разошлись по каютам и лачугам — завтра в шесть утра подъем и снова на работы.

Выйдя на дорогу со стороны воды, Долин направился к хижине Акимова.

У бочек, протянув над пламенем руки, грелось несколько человек. При виде щеголевато выглядящего Долина послышалось недоброе ворчание, глаза измученных вечной нуждой людей сверкнули завистью. Привычная картина, так было уже давно. Все всегда ненавидят тех, кто успешней их. Но Долину было плевать и на раздававшиеся за спиной шепотки, и на мрачные, сверлящие его исподлобья взгляды. Он держался особняком от остальных — за это его тоже недолюбливали.

Однако на этот раз дело не ограничилось проклятьями и злобными взглядами. От пятерки обступивших бочку людей отделился и двинулся наперерез Долину мужчина в изодранном ватнике. На его худом, костлявом лице застыло выражение отчаянной решимости.

— Эй, Дух, погоди! — Мужчина преградил Долину дорогу.

Дух — так звали Долина за его способность растворяться среди протистов. Имя Дух было известно на всю общину, но лишь единицы знали настоящее имя Алексея.

— Чего тебе? — грубовато спросил Долин и на всякий случай нащупал в кармане перочинный ножик, который можно использовать как гирьку.

Попытается ограбить? Вряд ли — знает же, что ему за это будет. Да и не сезон еще, чтобы бояться нападений. Правда, если бы этот мужчина подошел с таким выражением лица за пределами поселка, тогда его намерения были бы предельно ясными и понятными — нож под ребра, труп в воду и скорей бежать с добром к себе домой. Уже случалось вылавливать из воды жертв ограблений.

Но быть начеку все равно не помешает. На Акимова покушались уже четыре раза. Только в случае с Акимовым все покушения стали ответом на его жесткое правление.

— Дух, а, Дух? — Мужчина принялся настойчиво искать глаза Долина. — Скажи-ка, Дух, как так получается, что все вокруг мрут, как мухи, а ты жиреешь?

Долин издал унылый вдох — опять двадцать пять. Ну сколько можно?

— Разве похоже, что я жирею? — Долин похлопал себя по куртке, под которой скрывался абсолютно плоский живот и обтянутые кожей ребра. — Не толще, чем остальные.