Критический эксперимент 2033

Примерно через полчаса к нему залезла женщина. Во тьме разглядеть её было трудно, но тело казалось не старым. Эбуций подумал, что хозяин прислал к нему рабыню. Ночная гостья разделась, они слились, после чего уснули. Утром Эбуций увидел рядом с собой особу лет двадцати пяти, довольно симпатичную.

— Ты кто?

— Я вдова клиента Аппия, Овидия. Я была в свите матроны, и хозяйка спросила меня, понравился ли мне ты с твоими геройскими знаками на лице. А затем попросила меня обнять тебя. А ты мужчина сильный, крепкий и ласковый. Ты мне симпатичен.

Ещё до восхода солнца, как и полагалось, Эбуций поднялся.

Первые полдня его никуда не отпускали, чувствовалось, что агенты Аппия продолжают изучение. Затем, угостив обедом и постаравшись как следует напоить, его провели в одну из таберн, открывавшуюся в атрий. В весьма скромно обставленной комнате сидел Аппий.

Он сразу велел налить себе и гостю вина (себе в маленький, а гостю в громадный кубок). Вино было то же самое: кислое домашнее.

— Эбуций Фефилий, ты почти всю жизнь вёл себя по принципу "Spero, sic moriar, ut mortuus non erubescam". (Надеюсь, я так умру, что мёртвый не постыжусь). Но за последнее время очень сдал, пожалуй, ещё до смерти сына Марка. Однако доблесть и честь твоя в критический момент вновь воскресли. Вчера ты вёл себя достойнейшим образом в сошедшей с ума толпе. Если бы этот Опилий не придал ей статус легальной плебейской сходки, и если бы большинство сенаторов во главе с моим коллегой не перетрусили бы, я бы поступил с бунтовщиками так, как они заслуживают. Но закон был не на моей стороне. А "Seditio civium hostium est occasio". (Несогласие граждан удобно для врагов).

— Это видно, что ты подчиняешься закону. Даже когда тебе велели склонить фасции перед народом, ты подчинился законному требованию.

— Зато народ забыл, что "Salus patriae suprema lex". (Благо отечества — высший закон). Они вели себя бесчестно, и не думали, что "Qui ventum seminat, turbinem metet". (Кто сеет ветер, тот пожнет бурю).

Евгений поглядел в прямое, уверенное лицо консула и вдруг решил сказать правду в глаза:

— Ты, консул, тоже это забыл. И, по-моему, нужно помнить, что "Salus populi suprema lex". (Благо народа — высший закон). Без народа отечество погибнет. А я всегда пытался вести себя по принципу "Virtus quam numma" (Честь выше денег), — перефразировал Эбуций латинскую пословицу.

— Да, а коллега мой повёл себя как торгаш, по принципу "Serva me, servabo te". (Выручи меня — я выручу тебя). Вместо того, чтобы напомнить о чести и силой привести в чувство тех, кто забыл о ней, он начал торговаться. Я подчиняюсь законам, хоть они стали мерзкими. Любой трибун приказывает консулу, власть наша стала почти призраком. Народ разлагается на глазах. "Quae fuerunt vicia, mores sunt". (Что было пороками, теперь нравы).

— А ты готов поступить по принципу: "Pereat mundus et fiat justicia" (Пусть мир погибнет, но свершится правосудие).

На лице Аппия неожиданно появилась сдержанная улыбка.

— Прекрасные слова! Я сделаю их девизом нашего рода. Эбуций, ты меня поражаешь.

Евгений вдруг понял, что крайне деспотичный и твердолобый Аппий своим жестоким и прямолинейным поведением отпугнул от себя всех самостоятельно мыслящих нижестоящих. А ему хотелось бы иметь вблизи себя тех, кому можно доверять и кто мог бы наедине сказать ему правду в лицо.

— Тогда вспомни, Аппий Клавдий, что "Servitus est postremum malorum omnium". (Неволя — наибольшее из всех несчастий). Вот народ и решил, что смерть или поражение — несчастья меньшие.

— Те люди, которые попали в кабалу, забыли, что "Non bene pro toto libertas venditur auro". (Позорно продавать свободу за золото). Никто их не заставлял взять деньги в долг, а если уж взял, выполняй клятвы свои и отдавай долг вовремя и полностью. А они, получивши деньги, и не думали о том, как выручить или накопить на честную расплату. Думаешь, если бы с кем-то из них настоящее несчастье произошло, неужели отцы бы не осудили того, кто попытался бы с несчастного долг взыскать? И неужели те же проклятые трибуны за него не заступились бы? Ведь кое в чём они действительно полезны.

— "Tu ne cede malis, sed contra audentior ito"! (Не покоряйся беде, а смело иди ей навстречу!) В этом я готов согласиться с тобой, консул. Действительно, много я видел таких, которые, получив деньги, жили сегодняшним днём. А когда приходит время расплаты, начинают плакать и жаловаться. Не зря говорят: "Vulpes pilum mutat, non mores". (Лиса меняет шерсть, но не нрав).

— И действительно ведь, "Virtus nobilitat". (Честность облагораживает). Эбуций, я рад тому, что ты честно и разумно говоришь со мною. Я уверен, что боги пошлют тебе в этой войне достоинство центуриона, и помогу тебе.

Аппий на минуту вышел, и вскоре четверо клиентов принесли отличные меч, шлем, панцирь, копьё и поножи.

— Благородный первый декан и будущий центурион Квинт Эбуций Фуфилий! Поскольку "Salus patriae suprema lex", даю тебе для защиты отечества достойные тебя оружие и доспехи.

Евгений с достоинством поблагодарил, не обратив внимание на глагол "даю" вместо "дарю".

— Мои честные клиенты! При свидетелях я предлагаю Эбуцию следующее. По праву патрона я могу выдать за него замуж честную добродетельную вдову Овидию. У неё два прекрасных сына. Так что ты сможешь усыновить одного из них, если боги не даруют вам своих детей, и продолжить род свой.

Насчёт добродетельности вдовы Евгений несколько сомневался. Но шлюхой она не казалась.

— А тебе лично, Эбуций, я предлагаю следующее. Вот твоя долговая бирка. Если ты принесёшь мне клятву клиента, то я принесу тебе клятву патрона. Бирку я уничтожу и при свидетелях заявляю, что ты станешь свободен от всех своих долгов мне и от процентов на долги. Надеюсь, ни к кому другому ты в кабалу не залез? Под моей защитой ты сможешь жить спокойно. И я буду призывать тебя тогда, когда мне понадобится услышать голос честного и благородного представителя плебса.

Клиенты зверями смотрели на неожиданно возвышающегося Эбуция. А Евгений вдруг ощутил, что он должен сделать.

— "Unusquisque sua noverit ire via". (Пусть каждый идёт своим путём). Благодарен тебе за предложение и отказываюсь. Говоря твоими же словами, "Non bene pro toto libertas venditur auro".

И Евгений, взяв своё оружие, вышел и пошёл куда глаза глядят.

Аппий же, покачав головой, произнёс пословицу:

— "Virtus post nummos". (Добродетель после денег).

После этого он дописал к долгу полный комплект оружия и скрепил это подписями четырёх свидетелей.

— 6. На войну!

Евгений шёл куда глаза глядят по вечернему городу. Большая клоака ещё не была перекрыта и издавала непередаваемое зловоние, но всё-таки это было лучше, чем вековое дерьмо под ногами. Вдруг к нему ринулась из соседней таверны подвыпившая компания.

— Эбуций, как ты сегодня отбрил этого Аппия Клавдия! — выдохнул винищем в лицо красномордый великан восточного вида (как сейчас бы сказали, кавказской национальности) со шрамами на руках и ногах и без глаза.

У римлян вольноотпущенник становился гражданином, в отличие от других древних народов, где освобождённый раб становился свободным чужаком, варваром, не имевшим никаких прав, если ему не оказывал личное покровительство гражданин. Однако по обычаям хозяин, если он не прогонял раба на свободу в качестве наказания, сразу брал на себя покровительство над отпущенником. Так же поступали его наследники, если раб освобождался по завещанию. В Риме эта обязанность хозяина была узаконена, как и обязанность вольноотпущенника почитать своего бывшего хозяина и помогать ему. Так что, если хозяин был знатным и честолюбивым, он получал дополнительный голос на народном собрании. Вольноотпущенник получал родовое имя хозяина и считался членом его большой семьи (фамилии). Впрочем, даже рабы считались членами фамилии, хотя и почти бесправными. Но сын вольноотпущенника уже был полноправным римским гражданином.

Значит, новость о дерзком плебее уже разнеслась по Городу.

— Ты что же, совсем голову потерял, друга не узнаёшь? — вдруг обиделся великан.

— Клелий, угомонись! Человеку и так плохо!

— Прости, Клелий, задумался, — с облегчением сказал Эбуций.

— Уже поздно, до Алусии ты не доберёшься, пойдём выпьем с нами, а потом у меня переночуешь, — сразу подобрел Клелий, похлопав своей ручищей Квинта.

Кутёж, сначала в мужской компании, а потом с присоединившимися к ней рабынями хозяина и заработчицами, растянулся чуть ли не на всю ночь, и поспать удалось лишь часа два. Клопов и блох в хижине Клелия было видимо-невидимо, половина времени ушла на пробуждения от самых болезненных укусов. Так что наутро Эбуций встал такой же хмурый и неприглядный на вид, как и хозяин.

— А ведь военный плащ ты забыл, — напомнил ему Клелий, когда гость надевал на себя полное боевое снаряжение. — Я знаю лавочку рядом, там сможешь дёшево купить поношенный плащ.

Пришлось купить ещё плащ и запасную тунику. Проходя через форум, Эбуций обратил внимание на lapis niger: чёрную каменную плиту в центре форума, на которой бустрофедоном (первая строка вправо, вторая влево, и так далее) старинными буквами на архаичном языке была написана эпитафия:

"Лежит здесь царь Ромул. Боги тьмы, имена которых называть нельзя, покарайте любого, кто потревожит прах его. Народ римский, помни: ваш первый царь слушает вас. Будьте его достойны".

Римская армия собиралась у западных городских ворот. Граждане были экипированы весьма разношёрстно. Унаследованная память подсказала Эбуцию, что большинство пользовалось купленными или трофейными доспехами и оружием: чаще всего этрусским и греческим. Своего римского было мало.

Лица у большинства воинов были хмурые. Резко выделялся лишь отряд из закабалённых должников. Они весело распевали воинственные песни, шутили друг с другом и высмеивали остальных за уныние.

Появились два консула. Объявили, что сегодня по жребию командует Сервилий, завтра Аппий и так далее. Евгений подивился, как так можно, когда каждый день у армии меняется командующий? Но, судя по всему, это было делом обычным: равенство консулов прежде всего. Неудивительно, что в трудных ситуациях назначали диктатора.

Примерно три часа ушло на организацию. Слава богам, что устроили перекличку, и Евгений напряг память, запоминая имена своего центуриона и солдат своего десятка. Трибун Опилий был сотником в другом манипуле. Наконец, армия двинулась в путь.

Первую милю шли, несколько приободрившись, более или менее держа строй и распевая песни. Затем строй сломался, песни стихли (если не считать одержимых боевым духом бывших должников), и начались разговоры.

Обсуждали достоинства оружия и единогласно ругали своих римских оружейников, которые делают вещи дерьмового качества. Правда, зато самые дешёвые, так что новобранцы из бедных сначала вооружаются римским оружием.

— Правда, сейчас начали появляться хорошие мастера, вот как у тебя, Эбуций. Сделано явно греком, но по римскому образцу.

— Так это у него от Аппия Клавдия. Кровопийца наших обдирает, как липку, а сам накупил греческих мастеров, привлёк за большую плату этрусских. Большинство греческих он освободил, с этрусков взял клятву клиентов, и теперь у него прекрасные мастерские, где работают вольноотпущенники и клиенты. Только строптивые греки, кто пытался сбежать или дерзить, остались рабами и работают, прикованные на цепь.

Аппий открылся Евгению ещё с одной стороны. Да, сложный человек при всей его внешней прямолинейности. Безжалостный кредитор, упорный защитник интересов знати и вместе с тем настоящий патриот своего города и своего народа. Как показалось Евгению, он даже понял нацистскую логику Аппия: закабаляя слабодушных, одновременно привлекать настоящих мастеров и улучшать народ.

Евгения поднесло толпой к Опилию. Люди подбадривали его, но немного пеняли, что он сам не защитил должников. Неожиданно Опилий вспылил.

— Я же не магистрат Республики и не должностное лицо! Сервий Туллий разрешил плебеям, когда допустил их в армию, выбирать народных трибунов, чтобы были люди, которые могут говорить от имени плебеев перед сенаторами и должностными лицами. Ведь обычный человек не может даже выступать. А я хотя бы могу задавать вопросы и созывать плебейские сходки. С вами спесивые отцы-сенаторы даже разговаривать не будут, а меня обязаны выслушивать. Выслушают и решат по-своему!

Оказывается, трибуны пока ещё власти не имеют, но уже существуют! И правильно: в писаной истории они взялись как будто из головы Юпитера, а на самом деле постепенно развивались из представителей плебеев. Ведь римляне были помешаны на законности и порядке. Говорить перед народом могли лишь те, кто заслужил это право. Но, впрочем, разве это сумасшествие? Это скорее разумный подход!

Из разговоров Евгений также понял, что последняя война с вольсками закончилась вничью, что на самом деле этрусский царь Порсенна, пришедший после брутовой революции реставрировать царя Тарквиния, взял Рим. Но жители, не желая служить ставленнику этрусков, стали стремительно разбегаться, и Порсенна предпочёл забрать своего родственника и удовлетвориться данью, которую римляне выплачивали каждый месяц до его смерти.

— Муции своего Сцеволу теперь идолом делают. А он на самом деле, конечно, не трус, но и не дурак был. У них в роду все левши. Муций с другими молодцами пошёл ночью пошерстить этрусский лагерь, да попал в плен. При этом он успел убить любимца Порсенны, и царь присудил его к отсечению кисти руки. Муций, не желая просить, чтобы ему отрубили правую вместо левой (да вдруг ещё палач и царь не соизволят ответить на просьбы), положил правую руку на огонь, и пришлось отсечь её. История и так красивая, но зачем же понадобилось ещё врать?

— Да, эта элита врёт по привычке, даже когда правда была бы ещё лучше.

Неспешно двигались, несмотря на то, что к отряду прибегали женщины, дети и старики с вестями о разорённых деревнях. Один из стариков принёс весть, что Алусия полностью сожжена. На ночь остановились бивуаком, а не лагерем, правда, каждый десяток дежурил часть ночи. И не зря: небольшой отряд вольсков попытался напасть, но их отбили. Погибло двадцать вольсков и пять римлян, среди них Опилий.

Поэтому утром Евгения из первого декана сделали последним центурионом.

На следующий день, под командой Аппия Клавдия, войско шло побыстрее. Отстающих немедленно наказывали розгами. Вечером разбили лагерь вблизи границы с вольсками. Вольски отступили на свою территорию и тоже встали лагерем.

После того, как лагерь был готов, Аппий собрал войско у трибунала и объявил:

— Добыча этой войны будет разделена поровну между эрарием народа римского и воинами армии.

Он ожидал ликования войска, но даже бывшие закабалённые, с ненавистью на него смотревшие, утратили свой энтузиазм. Эбуций, которого поднесло к трибуналу, когда Аппий уходил, услышал, как тот пробурчал:

— Плебеи на деньги не польстились! Неужто они из быдла действительно народом становятся? Или, скорее, действительно считают, что "Servitus est postremum malorum omnium" (Неволя — наибольшее из всех несчастий), как мне заявил этот дубина Эбуций?