Самурай из Киото

Натабура вспомнил, что ему было девять лет и он не умел обращаться с настоящим катана

* * *

. А за поясом торчал только мамориготана — меч для подростков, да и то великоватый для его возраста. Тогда он не до конца понял речи Акинобу, хотя уже чувствовал, что в нем вызревает дух, который теперь должен был помочь справиться с любым демоном, в том числе и с каппа — водяным. К тому же Натабура не знал, что закон Эдо запрещает убийства в общественных местах.

В действительности, они пришли в Сайто, чтобы приобрести трактат монаха Кукай — 'Пять Тайных Колец'. Он был посвящен пяти официальным видам совершенства: фехтованию двумя мечами, владению копьем, луком, шестом и посохом, а также пяти тайным искусствам, которые были зашифрованы. В их число входило киай, о котором знали только то, что врага можно убить голосом, техника двойника или отпускания тени — гэндо, которому Акинобу боялся обучать Натабуру, хаябуса — способность летать, и еще два, о которых Натабуре запрещено даже вспоминать, ибо сама мысль становилась оружием. Зашифрованную часть рукописи требовалось научиться правильно читать. За годы учитель Акинобу едва ли изучил три четверти или делал вид, что изучил, опасаясь худшего. Да и сам Натабура больше разглядывал картинки в те редкие дни, когда оставался один. Вот почему он не был уверен, что все знает. Если бы не последняя битва Дан-но-Ура, где он сражался с Минамото, он бы постиг абсолютное большинство тайн искусства 'Пяти Тайных Колец' и рано или поздно занял бы место Акинобу в храме Курама-деру.

Наконец Натабура и Язаки вышли за деревню, миновали заболоченную бухту, поросшую диким луком, и последние два тё

* * *

* проделали, прячась за длинным песчаными дюнами. Ветер дул вдоль берега, неся морскую пыль и колкие песчинки. Собаки как по мановению волшебной палочки исчезли, а крестьяне у моря стало попадаться гораздо реже, словно они намеренно сторонились побережья.

Местного каппа можно было узнать по характерному запаху. Вонял он, как гнилая рыба, только так сильно, что вонь не давала дышать.

Каппа — это водяной буси, самурай царства господина Духа воды — Удзи-но-Оса, рассуждал Натабура. У каждого каппа есть свои владения, где он кормится и живет. В случае войны Удзи-но-Оса призывает всех каппа на службу. Когда происходили подводные сражения, на поверхности поднимались бури. Ядовитый коготь каппы — все равно, что меч для земного самурая. Но с некоторых пор водяные буси стремились облачиться в земные доспехи.

— Интересно, в вашей стране такие же каппы, как и у нас? — спросил Натабура.

— Откуда ж мне знать, — сварливо заметил Язаки, явно нервничая.

*Мисо — соевый соус.

**Цуба — гарда японского меча.

* * *

Акиндо — торговцы.

* * *

Катана — большой меч.

* * *

*Тё — 110 м.

Каппа сидел за камнем и мыл перепонки на лапах. Прячась за гребнями косы, Натабура подкрался и схватил его за волосы, похожие на морскую траву вами. И успел намотать их на руку, прежде чем каппа рванулся. Водяной почти выскользнул из рук, потом что его волосы были скользкими от морской слизи. Почувствовав, что ему сразу не уйти, он повернулся, чтобы ударить Натабуру ядовитым когтем длиной в сяку*, но Натабура второй рукой схватил каппа за лапу и оторвал от земли. Тогда каппа воскликнул с удивлением:

— Тот, кто сумел приподнять меня, должно быть, обладает силой, сравнимой с моей. Что тебе нужно?

Судя по всему, в первый момент он не распознал в противнике буси — решил, что столкнулся с обыкновенным крестьянином, но на всякий случай осторожничал, растеряв свою былую наглость.

Натабура отпустил его и показал знак кётэ. Он понимал, что рискует: вдруг местный каппа служит не Удзи-но-Оса, а другому подводному князю. Никто не знал, как далеко распространяются владения господина Духа воды — Удзи-но-Оса.

После этого он сел по ветру, чтобы не умереть от запаха каппа. Каппа Мори-наг, который жил в озере Хиейн храма Курама-деру в горах Коя, пах не менее отвратительно, но совсем по-другому: пресной рыбой, саламандрами, лягушками, змеями и ядовитыми семенами чилима**. Морской каппа исторгал смесь запахов из морских блох, медуз, улиток, ядовитой слизи кораллов и — самое отвратительное — гниющей рыбы. В темноте его тело светилось, как гнилушка, а волосы отливали лунным светом.

— А я узнал тебя, — заметил каппа, — ты тот, кого спасли едоки кукурузы?

— Прекрасно! — согласился Натабура, который безуспешно пытался избавиться от тошнотворного запаха, вытирая руки о песок и траву. — Что ты должен сказать еще?!

— Мы вассалы великого Удзи-но-Оса, — нехотя пал на колени каппа. — Его посланец — мой господин! Готов выполнить любое поручение!

— Как тебя зовут? — спросил Натабура, подолом рубахи закрывая нос.

— Принц Го-Дайго из рода Джига, — еще ниже поклонился каппа.

Зеленый хохолок на его макушке встал дыбом, а чешуя на шее злобно топорщилась.

— Хоп! Отлично, принц Го-Дайго! Стоп! Стоп! Ближе не подходи! Кими мо, ками дзо. Мне не нужны доспехи из китайской кожи на шелковой подкладке и парче, мне не нужен шлем с горловым кольцом, мне не нужны нарукавники, перчатки, позолоченная кольчуга, наколенники и щит из буйволовой кожи. Оставь их себе. Мне не нужен большой лук и длинные стрелы. Мне не нужны пурпурный пояс из шелка, украшенный золотыми драконами, которым ты, кстати, подпоясан, и наплечники с гербом нашего рода. Но если ты найдешь мой кусанаги и перевязь к нему, я никому не скажу, что ты пытался обокрасть меня.

Человек на месте принца Го-Дайго из рода Джига густо покраснел бы, но каппа позеленел, потому что кровь у него была черно-зеленая. По закону все четыре стихии — земля, вода, воздух и пламень — были разделены. Никто не имел права пересекать границы без достойной причины. Каппа, уличенный в краже, изгонялся Удзи-но-Оса в самые отдаленные места, где не водилась рыба и крабы, где горел вечный огонь и, как вода, лилась сера. Каппам принадлежало все, что опускалось на дно морское, но воровать у людей они не имели права. Такой был договор между господином Духа воды — Удзи-но-Оса и Земным Буддой — Кондором Ититаро. Единственное, чего Натабура не сказал, что его кусанаги — волшебный, иначе бы не видать ему меча как собственных ушей.

— Сделаю все, что ты хочешь, господин, — поклонился каппа, однако невольно яростно сверкнув глазами. — Приходи до рассвета на это же место.

Не успел Натабура расстаться с каппой и взобраться на дюну к продрогшему Язаки, как они увидели вдалеке Садако, который вел себя очень странно. Причину этой странности они поняли очень быстро — Садако был пьян, как может быть только пьян крестьянин, закончивший обмолот риса.

— Дела дрянь, — всплеснул он руками, потеряв при этом свою соломенную шляпу, которую ветер покатил в сторону моря. Садако спокойно проводил ее взглядом, мотнул головой и произнес: — Вернулся гонец. — Его глаза то молодцевато вспыхивали, то моментально угасали. — Но я его... чик-чирик...

*Сяку — 30,3 см.

**Чилим — водяной орех.

— Зарезал, что ли? — удивленно спросил Язаки.

Садако как-то странно на него посмотрел, что-то хотел сказать, но завалился на бок и погрузился в пьяные грезы. Несмотря на все ухищрения Натабуры и Язаки, он совершенно не хотел возвращаться в реальный мир.

— Значит, новости и впрямь плохие, — понял Натабура, в который раз встряхивая Садако. — Слышь?!

— Не совсем... — пробормотал Садако, на мгновение приходя в себя и тут же снова засыпая. Его едва успели подхватить, иначе бы он скатился к подножию дюны. Затем он приоткрыл хитрый глаза и поведал: — Г-ха... Я не зря напился.

— Ты что, убил гонца? — еще раз спросил Язаки.

Садако только хмыкнул, давая понять, что если не все видит, то по крайней мере слышит:

— Похоже... — и трагически вздохнул.

— Зря! — согласился с Язаки Натабура. Он рассчитывал, что у него есть еще пара дней, а оказалось, что надо прямо сейчас уходить на юг. Теперь наверняка староста обвинит во всех смертных грехах его — Натабуру, а кусанаги останется у каппа.

— Нет, не зря, — едва вымолвил Садако.

— Как это не зря? — удивился Натабура. — Ушли бы мы в горы, ушли. Кими мо, ками дзо!

Больше всего он беспокоился о самом Садако. Вот только меч жалко.

— Вы ничего не поняли! — заявил Садако, на этот раз более осознанно.

— Ну да... — стал злиться Натабура. — Все ничего не поняли. Убил гонца... Зачем — непонятно!

Но Садако не ответил. Он обиделся и норовил свернуться калачом и окончательно отключиться.

— Отец... сейса... — осторожно потряс его Натабура, — что делать-то будем?

— Ничего... — пробормотал Садако, — у нас еще сутки есть, — и сладко причмокнул. Его лицо разгладилось, тревоги исчезли, и Садако стал походить на блаженного.

— Какие сутки? — удивился Язаки. — Наверняка, полдеревни уже на ногах, ищет нас.

— Никто вас не ищет... — счет возможным сообщить Садако. — Потому... потому...

Большего они добиться от него не могли. Язаки сбегал за укатившейся шляпой и заодно обмакнул в море шейный платок. Ветер гнул траву на гребне дюны. Белые облака уплывали за горизонт и далекий мыс. Море было покрыто барашками.

— Чего?! — всполошился Садако, когда Язаки брызнул на него холодной водой. — Ах... да... — он широко зевнул и потянулся так, что захрустели старые кости. — Гонец ничего не скажет, потому... потому что мертвецки пьян. Я его споил. Раньше завтрашнего вечера он на ноги не встанет. Это обошлось мне в дневной улов.

— Хоп! Ну ты даешь, отец! — с облегчением оценил жертву Натабура. — Любишь ты чай замутить!

— Я же сказал, что напоил гонца... — бормотал Садако. — Чик-чирик... У вас есть сутки. Когима уже приготовила еду в дорогу... — казалось, он вспомнил о чем-то важном, немного протрезвел и четко и ясно произнес: — Через день в Вакасу прибудет одзия. Он считает, что ты китайский шпион. Поэтому тебя велено отвезти в Чертоги и посадить в тюрьму.

— А разве старосте не нужен боец? — удивился Язаки, брови его взлетели вверх.

— За тебя уже заплатили, — снова забормотал Садако. — Столько, что нам со старухой хватило бы на остаток жизни... Так что собирайтесь и тихонько уходите на юг. А я скажу, что вы украли у меня лодку.

— А как же ты без лодки? — удивился Натабура.

— Как-нибудь... — изрек Садако и окончательно сомлел.

Друзья подняли старика и потащили домой. Благо он был тощим, как все рыбаки.

* * *

Шли молча по предрассветной траве. Туман клочьями выползал из болотистой низины, и запах свежего раздавленного лука под ногами будил в Натабуре аппетит. Он сорвал несколько стеблей и сунул в рот. Что-то ему подсказывало, что просто так они отсюда не уберутся, что обязательно что-то произойдет и помешает их планам. Каппа? — прикинул он. Нет, с каппа я справлюсь. Староста? Конечно, староста! Кто еще?! Только неизвестно, как и где. А впрочем... Ему давно хотелось с кем-нибудь помериться силой. Она играла в нем, как молодое вино, поэтому он и поводил плечами, как застоявшийся борец.

Потом с моря потянуло ветром, и туман стал рассеиваться. Когда они попали в дюны, в дзори* стал набиваться песок, а длинная, жесткая трава цеплялась за ноги.

Язаки плелся, поминутно спотыкаясь и зевая что есть силы. Он нес колчан с луком, а Натабура — котомку с едой. За эти несколько дней Язаки мастерски изготовил полтора десятка стрел. А теперь гундел на все лады:

— Обойдемся ханкю. Шли бы себе на юг и шли... К вечеру в соседней деревне поедим... Нет понадобилось... — и выжидательно косился на Натабуру, принимая его старшинство и опыт.

Натабура отмалчивался. Без кусанаги он чувствовал себя как без рук. А одним ханкю явно не обойдешься в длинном путешествии. Нет, опасность проистекала от других обстоятельств, и этих обстоятельств он не знал. Ну почти не знал. Перед началом похода он вошел в состоянии мусина**, однако то ли от перенесенной болезни, то ли еще от чего, но будущего не увидел, даже намека, даже Знака — Мус

* * *

. Голова была тяжелой, сонной, словно жила сама по себе.

Но каппа Го-Дайго они учуяли издали — пах он, как куча гниющей рыбы. А затем и увидели — светящегося, как гнилушка, с волосами, напоминающими холодные всполохи погоста.

— У-у-у... — Язаки клацнул зубами, спрятался за ближайшей дюной и даже закопался в густую, длинную траву, которая росла на вершине, давая понять, что в настоящей авантюре не участвует и вообще с подозрением относится к попытке Натабуры вернуть кусанаги. Дело — хлопотное, опасное и непредсказуемое. Иди, иди, ехидно подумал он, полагая, что путь к отступлению у него самого всегда найдется.

Натабура, не глядя, оставил котомку на дюне и, по лодыжку погружаясь в песок и едва не теряя дзори, спустился к морю, стараясь держаться так, чтобы дуло в сторону каппа. Туман отступил, и ветер теперь приносил лишь терпкие запахи водорослей и морской живности, которая перед рассветом стремилась уйти в воду. Солнце вставало из-за гор, и далеко-далеко, почти на горизонте, освещало море. Мир ненадолго приобрел резкие очертания и контрастные цвета, и все это немного смахивало на театр теней, который Натабура как-то видел в столице.

Глупый каппа прятался за валуном, хотя его можно было почувствовать как минимум за пять тё. Как нет света без тени, так нет каппа без запаха. Он поднялся и с поклоном протянул меч. Натабура по обычаю чуть-чуть обнажил кусанаги — его поверхность, несмотря на долгое пребывание в морской воде, выглядела, как бархат, а цвет был прежним — под стать темно-голубому небу. Натабура приложился лбом к лезвию в том месте, которое называется кессо

* * *

, в знак уважения к волшебному оружию.

И в этот момент каппа бросился.

Он вообразил, что Натабура ничего не видел. Но, во-первых, каппа стоял в позе нападения, а во-вторых, его выдали глаза, в которых промелькнули все его подлые намерения. Каппа высоко подпрыгнул. Ядовитый коготь щелкнул, выскочив из пазухи. Не будь Натабура настороже, удар пришелся бы точно в шею выше ключицы.

Каппа не учел только одного: нападать на самурая спереди — самое безнадежное дело. Натабура безотчетно отклонился назад и одновременно сделал то, чему его так долго обучали (даже с завязанными глазами, даже на слух, даже спросонья, в лесу, в доме, в храме) Акинобу и его друзья — веселые кабики. Его кусанаги стал продолжением руки. Ничего лишнего: ни замаха, ни наклона вперед, чтобы достать киссаки — кончиком меча. Времени не было. Только круговое движение руки. Самый первый элемент до — без участия тела — рассчитанный больше на защиту, чем на нападение. Опытный воин никогда не попадется на подобный прием, в котором учитывается принцип равновесия. В данном случае сила ки перетекла в кончик кусанаги. Для каппа этого оказалось достаточно. Его не спас даже зеленый, как у ящерицы, чешуйчатый хохолок на загривке. Он еще не коснулся земли, а Натабура уже бросил кусанаги в ножны — ребяческая бравада, которую Акинобу выбивал из него всеми доступными способами. Хотя, разумеется, следовало уважать противника — кем бы он ни был, и не убирать оружия, не убедившись в окончании поединка.