— В общем, выбор у нас небольшой, — неожиданно подытожил Черто́в, — либо возвращаться, либо дойти до 'Нагурского' и уже там прояснить обстановку. Я решил идти дальше. На поиск 'Сомова' отправим вертолёт. Естественно пилотам следует взять всё необходимое для спасательной операции. Если судно или спасшийся экипаж не обнаружат — по возращению, прежде чем сесть на борт, пусть 'забегут' по нашему курсу и разведают ледовую обстановку. Всё же мне что-то не нравится эта подозрительно опустившаяся температура.

Вот так — спокойно, почти обыденным тоном, как будто каждый день экипаж поголовно теряет сознание, и судно остаётся без управления.

И ни удивления, ни выразительного вздёргивания брови, у тех, кто знал Черто́ва давно (по быту и по работе). И у тех, кто из новеньких, успевших проникнуться флегматичным характером капитана. И манерой поведения — донельзя неторопливой.

Нередко за глаза именуя кэпа 'Чёртом'. Исходя от фамилии.

* * *

Вертолётное обслуживание Росатомфлота обеспечивал 2-й Архангельский объединённый авиаотряд.

В основном на ледоколах перешли на эксплуатацию судовых соосных Ка-32С, но в этот рейс на 'Ямале' базировался увалень — 'ми́левский' Ми-8Т в транспортной версии.

Экипаж слегка усечённый — пилот, он же командир Вова Шабанов. По складу ума — математик, да и по жизни не романтик. Бортинженер Славик Осечкин — почти творческая личность, со склонностью к браваде с лёгким налётом личной нереализованности.

Должен быть ещё второй пилот (типа 'из пополнения') — но, так сказать, немного не перенёс местных реалий..., или кухни..., или ещё чего. В общем, отстранился (или отстранили) от работы — остался на судне.

Пролетев вдоль скованной ниточки-трещины прохода 'Ямала', пилот довёл почти до края ледяного поля, ещё издалека увидев хмурые во́ды Баренца, местами поигрывающие на солнце изумрудно-бутылочным цветом.

Связь с судном 'вертушка' поддерживала постоянную, ещё раз подтверждая, что с аппаратурой всё в порядке. И никаких иных сигналов в эфире так и не зафиксировали.

Оранжево-синяя машина прошлась-покружила вдоль границы между белым и густо-зелёным. Пару раз на снегу замечали в бинокль что-то тёмное — подлетали, зависали.... Ошибочка.

На всё про всё (поиск, маневрирование) убили не меньше часа.

При очередной встряске, получив окулярами по надбровным дугам, Осечкин чертыхнуся:

— Да нет тут их. Айда обратно — два часа пыхтеть как минимум.

— Забыл? Нам ещё по курсу 'Ямала' разведку провести....

— Тем более! Из дополнительных почти уже всю выжгли .

— Лады́. Вызывай 'Ямал'.

— Да у меня с базой практически онлайн, — легкомысленно заявил бортмеханик и переключился на аппаратную ледокола, — Миша!

В ответ хрюкнуло, потом разборчиво:

— Слухаю.

— Мы возвращаемся.

— Никого?

— Вах, дарагой! Всё видел: лёд видел, морэ видел, белий медведь видел! Параход — не видел!

— Погоди..., с мостиком переговорю.

И минуты не прошло на разрешительную отмашку.

С виду неуклюжий 'ми-восьмой' крутанул хвостом и целеустремлённо направился на 'норд'.

— Жиманём? — Предложил Славик, сползая с кресла второго пилота, собираясь пройтись в хвост по человеческим надобностям.

Шабанов, молча, добавил оборотов, наклоняя машину под встречный поток.

Внизу белая слепящая равнина с пятнами-надгробиями вмёрзших айсбергов. Оглянешься чуть назад по левому борту — по снегу ползет серая тень вертолёта, не отставая, гибко стелясь по буграм торосов.

Большую часть пути к удивлению Шабанова летели молча — Осечкин ещё тот любитель поболтать. А тут бортовая связь доносила лишь невразумительные мычания-напевы, бормотанья — коллега-вертолётчик сидел сзади, перематывая видеозапись, которую вели параллельно помимо визуального наблюдения. Видеосъёмка — мера вполне адекватная. При аварийно-поисковых работах человеческий взгляд бывает порой замылен и не заметит то, что зафиксирует камера.

Видимо даже такой пассив надоел и пилот, слышав в наушниках нетерпеливое покряхтывание, сам спросил:

— Чего там тебе неймётся?

— Нравится мне полярка, — после небольшой паузы нейтрально начал Осечкин, — красота своя, неописуемая, платят хорошо. И люди. Я ведь многих с 'Сомова' знал.

-'Знал'?

— Бля..., оговорочка по Фрэйду. Ещё и Чёрт наш — кэп. Словно как не хотел посылать нас, зная, что нифига тут не найдём. И непонятно..., радоваться, что никого не обнаружили или наоборот. Примеряешь невольно на себя....

— Да ты офигел. С какого перепугу ты их хоронишь!? Случись что — следы бы один хрен остались — у них 'поплавков' до едрени фени, что-нибудь да лежало бы на поверхности. Так что брось, — командир фыркнул, переключаясь на конструктивное, — на видео — нифига?

— Белы́м бело́. Я на уско́ренке уж....

— Всё одно на 'Ямале' отмониторят.

И совершенно неожиданно в ответ:

— Ёб-те нате! Смотри какой...!

— Что, мать твою, случилось?

— Да ты посмотри. Мы ж на море почти не пялились и не заметили. Только погляди, какой раритет! Такелаж..., труба метра три! И дымит как тот паровоз!

* * *

На ледоколе восстанавливались. Слово 'восстанавливались' можно было бы произнести всё сплошь с большой буквы, потому что народ откровенно пребывал в прострации. Произошедшая потеря сознания, неожиданная заблуда во льдах, отсутствие связи, да что там — потухшее телевиденье и тырнэт! Это ж почти нонсенс! Люди, не то что бы все такие уж избалованные и расслабленные, просто уже привыкшие к благам цивилизации.

К определённому образу быта между вахтами.

Радиорубка — связь с внешним миром, побила все рекорды посещаемости. И начальник радиотехнической связи, в конце концов, психанув, приказал запереться и не открывать 'всяким шастающим'. Тем более — ничего существенного на приёме. И это отсутствие чего-либо (вообще!!!) уже несомненный факт выпадения из ординарности.

Ледокол — организация не военная, при имеющейся дисциплине, разговорчики побрели по отсекам-помещениям. Короткая речь старпома (а затем кэпа) по судовой трансляции, уверенности и спокойствия не принесла. Но все призадумались и воедино согласились — подождём!

Слетавшая на дальняк 'вертушка' особых новостей не добавила, лишь заинтриговав зафиксированным камерой реликтовым пароходом.

В результате курсовой разведки выяснилось, что ледяное поле обрывается через 25 миль. Вертолётчики, разглядев бинокль широкую полосу воды, повернули обратно, не став залетать дальше, сославшись на ограниченность по топливу. В то же время, проведя визуальную разведку и ряд дистанционных замеров толщины льда, установили на пути ледокола несколько параллельных гряд торосов большой протяжённости.

Посадив машину, Шабанов стянув с себя лишь комбинезон, отправился на мостик с докладом.

Ходовая рубка ледокола в самом верху широкой надстройки. От борта до борта — 30 метров, с прекрасным обзором прямоугольных иллюминаторов.

— Давай сюда, — сходу начал капитан, подзывая к штурманскому столу в левом крыле, — показывай.

Размашисто протопав за кэпом, Шабанов с таким же размахом провёл рукой по карте:

— А чего тут показывать? Дальше пойдёт старый лёд, местами до 4 метров. Выше к 'норду' километров на десять, не больше. Плюс торосистость, которую..., я не знаю — есть ли смысл обходить. И только ближе к краю поля появляются разводья и полыньи — там наблюдаются подвижки льда.

Черто́в зыркнул, всем видом давая понять, что 'он сам будет решать — обходить или идти напрямую'.

Но недолго предавался сомнениям, оценив и взвесив, выбрав прямой путь.

— Объяви по судовой трансляции экипажу и предупреди вахтенного механика о переводе СЭУ на маневренный режим, — приказал он старпому.

Ещё полчаса шли 5-узловым ходом, вполне сносно куроча белый панцирь. Затем стали попадаться первые торосы, горбатящиеся большими гребнями и застывшими под разным углом льдинами, так называемый ропак , порой внушительной толщины. Что не замедлило сказаться на скорости хода.

Попеременно, то капитан, то старпом поглядывали на показания лага, брались за бинокли, обозревая белую промёрзлую пустыню. Матрос на руле косился на начальство, но иных приказов не поступало — впереди не наблюдалось даже намёков на удобные для прохода перемычки или трещины.

Пошла крупная торосистость, заметно возросла вибрация корпуса, началась своеобразная раскачка — нос приподымался, заползая на льдину, та не выдерживала веса громилы ледокола, проламывалась, уступая, и судно клевало носом, чтобы затем всё повторялось вновь.

С треском и грохотом....

И клёкотом взбиваемой винтами воды....

Сквозь стылую среду, шумоизоляцию рубки....

До уже привычных перепонок....

На 'телеграф' (ручки управления движения судна, их три на каждый винт) становится старпом — впереди намечался сложный участок.

— Средняя три узла! — Поступил доклад.

Так прошли с милю. В очередной раз, оседлав поверхность, 'Ямал' мощно, но неожиданно беспомощно замолотил винтами, застыв на месте.

— Хрена себе, — раздаётся за спиной капитана незнакомый голос.

— Полный назад! — Командует Черто́в и только потом оборачивается, — о! Пассажиры пожаловали! У вас какие-то вопросы товарищ старший лейтенант?

Машины крутили реверс, и махина ледокола стащилась с неподатливого поля.

Командир морских пехотинцев молчал, уставившись на отступающий от пролома нос судна.

Пропятились метров на сто и новая команда:

— Полный вперёд!

Визгнула на коротком сигнале предупреждающая сирена. Все за что-нибудь ухватились, зная, что сейчас будет толчок.

'Ямал' вгрызается в сделанный во льдах пролом, с грохотом, с вибрацией и с тряской отвоёвывает участок пути ещё на полкорпуса.

Звякнул стакан в подстаканнике, подпрыгнула трубка на рычаге телефона, покатился, упал карандаш с штурманского стола....

— Полный назад!

— Да тут не четыре метра, — ворчит старпом, — что-то летуны недобдели.

— У них на борту стоит аппаратура СВЧ-зондирования. А она, как известно, даёт немалую погрешность. Оказалось, что в неудобную для нас сторону — видимо паковый участок, — нисколько не напрягаясь от сложности прохода судна, замечает Черто́в. И снова командует, — полный вперёд!

Протяжный скрип, удар, в очередной раз нос судна лезет выше.

Стоящий позади офицер, снова не сдерживаясь, что-то удивлённо бормочет.

— Что, молодой человек, первый раз видите ледокол в тяжёлых льдах?

— Впечатлён! Гефестово воплощение!

Такое неожиданное экспрессивное сравнение вызвало удивление. Морпех не просто крепкий парень лет тридцати — выпирающая грудь, тугие мышцы шеи и рук при среднем росте немного квадратили его фигуру, что не производило впечатления интеллектуала.

— Вон он сейчас главный наш 'гефест', — чуть погодя указал Черто́в на старшего помощника, снова отыгравшего аверс-реверс, — тут важно при переводе с хода вперёд, назад и далее, не остановить винт, чтобы он постоянной струёй отгонял обломки льдин.

— А не то...?

— А не то? — Переспросил капитан, слегка покривившись на манеру речи старлея, — а не то застрянет льдина в винтах — можно лопасть потерять. Я видел, вы во время погрузки разглядывали наши запасные на верхней палубе...?

— Вот те огромадины? — Удивился офицер, — и обломать?

— Они самые, — подтвердая жестом, — и обломать вполне..., как дураку стеклянный, простите, член — на раз!

Новый разгон сделали со 150-и метров. Ледокол влез на льды чуть ли не всем корпусом, оставив в воде кормовую часть с бешеным бурлением винтов. И замер. Ни туда, ни сюда.

В этот раз уже кэп сказанул:

— Ну да ни хрена ж себе заползли!

И стоял, чуть наклонив голову набок, как будто прислушиваясь, слегка сгримасничал морпеху, дескать 'видишь, как бывает'. И уж собирался дать команду заполнить носовые дифферентные цистерны , как похожим на выстрел звуком лопнула здоровенная льдина и изломанной змеёй побежала вперёд чёрная дорожка трещины, ветвясь поперечинами. Зубовным скрежетом 'Ямал' осел корпусом, ширя для себя вместилище, на мгновенье создав эффект ухода палубы из-под ног.

— Отлично, — осклабился капитан, с довольством и превосходством глядя, то на покоренную природу, то на старлея, как бы говоря: 'видал, как могём!'.

— Полный вперёд!

Морпех приник иллюминатору, глядя как расползается трещина и судно уже с меньшим усилием, да какое там, почти непринуждённо после таких-то 'туда-сюда', устремилось вперёд.

— Хребет мы ему сломали, — компетентно заявил старпом, передавая ручки управления вахтенному, — теперь пойдём легче.

— Так что вы хотели молодой человек? — В свою очередь спросил капитан у офицера морской пехоты.

Видимо после всего увиденного, старлею все его вопросы показались мелкими и незначительными, однако, не был бы он военным.... Дрессировка как ни как!

— Товарищ капитан..., — военный потупился не находясь, как правильно обратиться к капитану судна, — э-э-э..., можно вас по....

— А вас?

— Старший лейтенант Волков.

— Андрей Анатольевич Черто́в.

— Да..., так точно. Андрей Анатольевич, во-первых, хочу высказать беспокойство. В моём подчинении 36 человек....

— В моём семьдесят шесть..., — не перебивая, вставил капитан.

— ...я, как вы поняли, в Арктике новичок. Скажите, у вас тут это часто происходит?

— В Арктике? — Черто́в задумался, вспоминая все случаи, — техника иногда подводит. Не без того. Бывает — люди. Вы спрашиваете об отсутствии связи? Иногда случается. Но чтобы так — впервые.

— А то, что все вырубились? Есть какие-то объяснения? Не знаю..., магнитная аномалия, северное сияние, радиация..., война, ЭМИ?

— Радиационный фон в норме, — вступил старпом, — при электромагнитном импульсе пожгло бы электронику, а у нас всё цело. Видеомониторинг физической защиты зафиксировал, то о чём вспоминают многие перед потерей сознания — белое свечение. Возможно, это и было какое-то атмосферное явление. Или сопровождалось таковым. На моей памяти ничего подобного не было.

— А не могло это быть атакой, террористическим актом?

— Начальник службы безопасности сейчас работает над всеми версиями. Пробы воздуха ничего не выявили. Проводится анализ воды и некоторой пищи.

— Моему взводу придан груз на борту — оружие, и вы могли бы включить моих людей в обеспечение охраны, — по решительному виду офицера было видно, что он перешёл к главному.

— У вас, наверное, что-то посерьёзней, нежели в нашей оружейной комнате? Если не секрет....

— В контейнере, помимо персональных средств моих бойцов, наличествует груз военного назначения для пограничной службы ФСБ.

Капитан терпеливо ждал, не подгоняя вопросом о подробностях. Второй помощник, выполнявший роль суперкарго, говорил ему после погрузки в порту Мурманска, что вояки не предоставили список перевозимого оружия и остального взрывоопасного, отделавшись размытым 'груз военного назначения'.

Впрочем, старший лейтенант наверное не видел в том особой военной тайны, навскидку перечисли, то о чём знал сам: