Времена надежды: Наместник

— ... Остальные, значит: Велед, Крен, Котам, Смирре, Тарс, Шен, Фламин, Ридигер, Сегар, останутся жить на окраине, как жили. В этой вот заимке. Как обычная ватага. Пушнину бить, мед собирать, воск вытапливать... В город ездить за новостями. А через три года встретимся на холме Волчьего Ручья. Если он занят будет, то здесь, в этой заимке. При нужде встретимся и раньше. Вот так мы решили. Что скажешь?

Спарк подумал: будут вертеть мной, как ветер знаменем. Про то, наверное, и предупреждал Доврефьель, когда говорил, что "каждый от тебя чего-нибудь своего захочет". А, с другой стороны, у него никаких иных путей нет на выбор — так чего спорить попусту?

— Скажу, что хороший набросок будущего... — проводник потянулся. — Жаль только, снова учиться придется.

— Не переживай! — засмеялся Сэдди Салех. — В хорошей компании времени не заметишь. Ведь как говорят у нас, в Пустоземье...

Спарк порадовался этому "у нас" — и прослушал пословицу. Впрочем, очень скоро проводник выучил ее наизусть: "За хорошим делом даже дни опадают листьями".

2.Дни опадают листьями. (Весна 3740 — лето 3742)

Листья шелестели вокруг собравшихся. Лето еще не вошло в силу. Большая поляна перед главными воротами новой Школы укрывалась в зеленой шепчущей тени. На поляне широким кругом расположились люди и звери. Посередине кольца говорил русоволосый маг в серой мантии — Хартли, наставник Школы Левобережья.

Наставник представлял учеников и учителей друг другу. Он нарочно выстроил их вперемежку, чтобы все сразу ощутили себя как "Мы, Школа" — а не учениками против учителей. Хартли окончил Академию Великим Магом; а стихией избрал Разум. Разум охотно и много пользуется словами, так что Хартли любил и умел поговорить красиво.

Учителей для школы призвали из Башен, особым приказом Доврефьеля. Первым и лучшим среди них все признавали старика Стурона, посвященного Жизни.

Затем шел Раган, лесной медведь из редкого племени просто медведей, или промедов. Отличался от прочих не ростом или там шерстью, как лесные гиганты Ур-Син, или горные коротышки Соэрра. Великий Маг Огня был среднего роста, и ничем на первый взгляд не примечателен. Выдавали его глаза: то зеленые, то синие, то алые, затем желтые; вдруг фиалковые, потом черные, словно тьма в колодце, и опять васильковые; и вновь солнечные, и так до бесконечности.

Учитель Воды звался Лагарп. Спарк смутно помнил его еще по первому перелету в Академию. Когда с Ахеном на Панталере добирались, то в Башне Лагарпа делали остановку. Как большинство башенных колдунов, Лагарп держался отшельником, а на его парадной мантии четко выделялись складки — от долгого лежания в сундуке.

Стихии Воздуха обучал Кентрай, пестрый грифон с резкими движениями и скрипучим голосом. Половинчатых людей или действий Кентрай не признавал, требовал во всем доходить до конца, и о том уже успел поспорить со всеми учителями, да и с половиной учеников.

Противоположность Воздуха — Земля. Земле посвятили при закладке Школу Левобережья. Ежик Лингвен, соплеменник Дилина, звался Великим Магом и представлял ключевую стихию Школы.

Учеников набрали немного. Четыре молодых парня из охотничьих семей, с заимок. Шесть ежей. Столько же медведей, все — лесные громадины Ур-Син. Восемь и один — Братство Ручья. Всего выходило три восьмерки с единицей.

Маги-наставники обитали в большом здании, в левом крыле. Середину занимал главный зал, на галерею вокруг которого выходили десять дверей — комнаты для занятий. Правое крыло заполняли припасы, учебные пособия и приборы. Остаток места разделили на клетушки и отдали ученикам. Но те пока что предпочитали спать под небом: дождей не предвиделось. Завьюжит зима, тогда и в стены. А пока госпожа Висенна дарит ласковой погодой — не отвергать же подарок.

За учебным корпусом в школьном дворе возвели обширный амбар. Слева от ворот начали строить Башню — ради грифоньей почты, наблюдения за звездами и ради магической сети. Пару дней назад, пока ученики еще съезжались, Спарк спросил наставника: отчего школу не учредили возле какойлибо существующей Башни? Ведь намного меньше строить бы пришлось! Хартли вежливо и подробно объяснил: тут-де лучшее место, чтобы принимать гостей... все ближайшие Башни — или не имеют достаточно полноводного источника, или в дальнем каком урочище стоят... а между строк Спарк яснее ясного услышал: школа должна быть здесь! Потому, что отсюда мы дотянемся, наконец, до северовосточных окраин. Потому, что вокруг Школы рано или поздно вырастет поселок, торговая поляна. Будет наезжать Опоясанный, разбирать споры и жалобы; накатают колею скупщики пушнины и привезут взамен дорогую северную соль... Окрестность покроется заимками, хуторами на пожогах. Укрепится разумным населением.

Словом, пора осваивать северо-восток, вот ради того и вынесли новую школу так близко к опушке, насколько это вообще возможно. И понял Спарк, что за спиной Хартли — те самые кромешники, которые издавна спорят с Великим Доврефьелем, и которых под Седой Вершиной представлял Дилин. Подумал и вздохнул: вот и опять новые люди, новые имена... долго ли я буду их помнить? За каждым собеседником океан мыслей, сновидений, личной и родовой памяти — но зачерпнешь из того океана лишь малой кружечкой личного понимания. На первый взгляд можно сказать, что медведь Раган и ежик Лингвен поддержат наставника. Грифону людские свары безразличны: Кентрай успел прожить лет триста, и предполагает прожить еще столько же. А за шесть сотен лет сгладится почти любой спор. Видимо, старые и мудрые колдуны, Лагарп со Стуроном, думают так же. Они никогда не противоречат наставнику, уважая его власть и должность. Но и не спешат радоваться новым замыслам, обсуждают их подолгу...

Долгая и цветистая речь Хартли, наконец, закончилась. Ученики и учителя согласно поклонились общим поклоном, потом разошлись по двору: готовить праздничный ужин. На ужине сперва друг друга дичились, и только въевшись, развязали языки. Пошли здравицы, пожелания, смешные повести. Называли имена и прозвища, и тотчас же забывали их. Охотники хвастали зимними шубами; медведи — собственными. Ежи на спор метали стальные иглы — в днище бочки с пятидесяти шагов, в браслет витой — с тридцати, наконец, в перстень — с трех восьмерок. Несмотря на то, что к последнему кругу метатели изрядно подвыпили, иглы ложились кучно, а над редкими промахами зрители беззлобно смеялись. Далеко заполночь расползлись, наконец, по спальникам.

Утром доели праздничные блюда, прибрали поляну — и началось обучение. Для большинства началось оно с грамоты. Науки посерьезнее собирались давать к осени — когда выявятся склонности, характер и способности учеников. В Братстве читать-писать не умели только Некст и Остромов. Зато из прочих шестнадцати азбуки не знал ни один. Спарк перекинулся парой слов с охотником, тот отвечал прямо:

— Магом там или кем еще, стану ли, нет — мне все равно. А что книги читать задаром выучат, так за тем и пришел. Потому что нашей семье надо хоть один грамотный, чтобы с приказчиками из ХадХорда меховые обороты вести. Все-то они мелкими закрючками ловчат; где и надувают нас, то поди поймай, если читать не можешь.

Платы за обучение, по традиции, с первого набора не требовали. Но и кормить школяров никто не собирался: не маленькие уже. Так что, вперемежку с уроками, те охотились, запасали на зиму мясо. Наставники тем временем обсуждали, кого чему учить. Ясное дело, всем это было крайне любопытно. Да не так-то просто подслушивать Великих Магов — в особенности, если те всерьез не хотят быть услышанными.

* * *

— Слышал новость? — в шуме и плеске вечернего умывания слова тонули. Ратин почти кричал:

— Усатого нашего на колдовском шаре пробовали!

— Да ну?! В колдуны пишут? — Остромов так и застыл, головой в корыто. Фыркнул, медленно разогнулся, отряхнул волосы. Неспешно вытер лицо серым полотняным рушником с вышитыми синими медведями.

— Ну, с Майсом-то сразу все ясно. Его здешним Мастером Лезвия сделают, и будет он тоже наставник, а не ученик. Вот только из Академии бумаги придут... — вмешался Сэдди. Он уже умылся, и теперь тщательно расчесывал свои черные волосы кленовым гребешком.

— А откуда знаешь? — на всякий случай уточнил Спарк, ополаскивая руки.

Ратин осторожно покосился вокруг. Его собеседники сделали то же. Убедившись, что слушают только свои, Ратин заговорщицки прошептал:

— До рассвета на чердак влез, над комнатой их, пока никто не пришел. Ну, и лежал потом, колотился. Если бы кто додумался хоть одно заклятье кинуть, нашел бы меня сразу. Только они все увлеклись. Шумели, спорили... Меня на судью учить хотят. У Рикарда будто бы склонность к магии нашли, через октаго еще раз перепроверят. Майса, и правда, в боевые мастера, бумагу только ждут. Про остальных — ничего особенного. Помощниками... не знаю, как эта должность поздешнему исполняется. У нас бы сказали, письмоводитель, из них же потом в подьячие выслуживаются, а те уже в думных или радных дьяков.

Остромов полез чесать затылок:

— А разница в чем? Между думным и радным дьяком?

— Думные в городские думы, радных князь себе забирает. Есть у него "Паны-рада", вроде как ближний совет. Вот при нем и служить... Так тут же все равно Лес, а не князь.

Еще немного подумав, Сэдди и Остромов отправились к спальникам. Спарк внимательно посмотрел на будущего судью:

— Теперь все остальное рассказывай.

Ратин потер верхнюю губу:

— Грифон... Кентрай который, черно-пестрый... Он сомневался, вытянешь ли ты в Опоясанных, у тебя же никаких особых достоинств нет. А Стурон, тот самый хитрый дед, отвечает: дескать, годится любой, кто достаточно умен. А парень тут выжил, и волки за него, и своя ватага у него. За дураком не пошли бы. И он, и второй, который отшельник...

— Лагарп, — подсказал проводник. Атаман кивнул:

— Он самый. Так они хотели тебя порасспрашивать побольше. А наставник Хартли возразил: дескать, Великий Доврефьель говорил: "О новом знании можно рассказывать бесконечно, а толку?" И этак значительно добавил: мол, я с ректором редко соглашаюсь. И сразу такая тишина ехидная, вроде как все про себя хихикнули, а вслух нельзя... А Хартли и говорит: "Но сейчас нет времени на расспросы, и тут я с ним согласен!"

* * *

— Согласен. В давние годы и солнце ярче светило. И вода была куда как мокрее, против нынешней-то!

— А ну тя в туман, я тебе сердцем, а ты смеяться...

Племянник повесил голову:

— Виноват. Не сердись, дядя Берт. Выпей вот лучше нашего. Брат твой, а мой отец, передавал мед свежий.

Купец "книжный и железный" осушил поданный стакан. Со стуком вернул его на стол. Вытер губы краем скатерти. Похвалил:

— На девяти травах, как и положено. Умеет! Хочешь, к медоварам схожу, чтобы записали в бортники?

Горелик согласно кивнул:

— Отца спрошу.

Купец уткнул подбородок в сложенные руки. Уныло оглядел полупустую харчевню. Буркнул исподлобья:

— Не думал, что доживу до такого. Чтобы здесь, у "Шестой тарелки", было гулко, как весной в амбаре! Летних переездов недостаточно. Тракт в запустение пришел. Лаакхаарцы, и те жалуются. Да и сам вот... Дочку выдал когда еще, скоро второй год, а не расторгуюсь никак. Все не прежний размах! Помнишь, те же медовары караван вели на Железный Город? Двенадцать восьмерок, шутка сказать... Нынче езжу только по дедовской памяти, в Охоту даже и не суюсь. А все равно боюсь каждого куста... Слушай, давно спросить хочу. Вот, ты ж Спарка на Волчьем Ручье видал?

— И письмо твое ему в руки дал, как велено.

— Так где же ватага его? Транас Волчий Ручей не удержал, ладно. А что на опустевшем месте никто не строится?

Шеффер Дальт так и подскочил над лавкой. "Волчий Ручей" — звоном отдалось у него между ушей. Осторожно повернулся: кто это там письмо посылал?

Разглядел спину, стоячий воротник с травяной росшивью над синим кафтаном. Купец... Берт... Дальт тихонько сполз с лавки и спешно выбрался из трактира. Передразнил сам себя: "Купец! Берт!" Это ж тот самый Берт Этаван, которого первая шайка Дальта в чистом поле взять не смогла. С которого потянулась цепочка неудач на Волчьем Ручье... Вернуться, подслушать? А потом что? Никто уже в степь не сунется, не сговоришь. Той весной всех сильных повыбили, хоть ты новую ахтву набирай. А и наберешь, что дальше? Опять в степь? В ту самую, из которой дважды на галопе уходил? Ради единственного Бертова каравана? Вон купец сам плачется, что никто по Тракту не ездит.

Нет, не отомстить купцу. С дна городского до его высоты не допрыгнешь... Дальт поднял глаза: ноги привели его на площадь, к главной лестнице ратуши.

Донести, что Берт с колдунами знается? Тиреннолл не поверит. Посадник и Берт от одной четверти — Степна. На своего доноса не примут. И потом, ведь не было там никаких волков говорящих. Сколько раз сам доказывал: собаки это, помесной породы... Дальт поводил дырявым сапогом по каменным ступеням. Донести? А поверят?

* * *

— Нет, разумеется. Невероятное это дело, и невозможное! — Спарк переглянулся с крепышом из своей ватаги по имени Остромов, а потом опять посмотрел на Хартли. Наставник невозмутимо передвигал по массивной черной столешнице вещи: две реторты, одна с синей жидкостью, одна с желтой. Черный платок. Ножики: с костяной ручкой и с деревянной, точеной. Два гребня: вычурной резьбы и простенький, украшенный лишь кружочками. Пять или шесть лопаточек для порошков; низенькая коричневая плошка с пахучей мазью. Высокая узкогорлая фляга — керамическая, в кожаной тисненой оплетке.

Потом Хартли накрыл стол платком.

— Рассмотрели?

Оба ученика обреченно кивнули.

— Спарк!

— Реторта слева, — попытался припомнить Спарк, — Синяя. Желтая сзади. Нож с костяной ручкой возле синей реторты. С деревянной... — проводник наморщил лоб, почесал затылок — нет, этого не помню... Фляга на углу стола...

— А куда ручкой повернута?

— А туман ее знает.

Хартли огорченно хмыкнул:

— Ну и как вас учить? Опоясанный прежде всего должен помнить все законы Леса. Потом — все обычаи: новые, старые, древние, отмененные и запрещеные в тех землях, которыми его ставят править. Должен помнить не только границы земель и где чья полоска — но и всю историю этих чересполосиц, чтобы при нужде, как спор разбирать, ни в какие бумаги не подглядывать... Должен помнить погоду, в какой день от солнцеворота можно сеять и когда чего созревает... Хоть бы ты еще здешний, как вот он! — наставник указал на русоволосого богатыря. Потом сдернул платок с предметов:

— На углу синяя реторта, а не фляга. Фляга слева. Желтую ты угадал. Ножи запомнил. Про гребни ни слова. А ручки на фляге вовсе нет, кстати... восьмерку вещей едва удерживаешь в голове.

— Так я и говорю: невероятно мне заучить столько! — взвыл Спарк. — Что с волками прошел, ногами и руками, то уже не забуду. А тут с книжного листа. Утром прочел — назавтра хорошо, если четвертинку вспоминаю.