Танго а-ля рюс

Надо знать, в какое место за ухом и как стукнуть, чтобы клиент отключился мгновенно и, что самое главное, качественно. Разумеется, шкипер безропотно обмяк — зря, что ли учили в том числе и эдаким, не ахти каким премудростям?

— Господа, принимаю командование кораблём на себя. Шкипера Листьева приказываю считать больным, — с этими словами штабс-капитан помог верному гному бережно сгрузить впавшего в беспамятство капитана на руки мрачному эскулапу, чьё лицо в мертвенно-бледном свете магического шара казалось синюшным.

После чего он предъявил из обеих подмышечных кобур два ствола такого убедительного вида, что вопрос с полномочиями отпал сразу и навсегда. По молчаливому соглашению все моряки сочли оные полномочия не иначе как данными самим адмиралом. Никак не младше званием, судя по калибру "встречай-господи"...

— Что там, Мария?

Бесшумно удалившаяся по захламлённому трубопроводами и механизмами коридору процессия эскулапа с механиком и их пациента казалась в неверном свете единственного фонаря бандой упырей, утащивших в свои закрома очередную жертву. Да и бледное лицо что-то упрямо шептавшей Марии так и наводило своим заупокойным видом на воспоминание о предсмертной молитве или безумном трансе. Однако штабс-капитан не хуже иных знал — Маха только с виду хрупкая. На самом-то деле железная. Ибо — тоже, как и он сам, из морского Бюро. И сейчас шептала не мольбы или проклятия — обе её ладони покоились на хрустальном связном шаре, и бравая прапорщица твердила раз за разом самые сильные заклятья.

На поверхности, да под хорошее настроение, Мария сумела бы установить связь даже хоть бы и с экспедицией норвежцев, сейчас штурмовавшей Южный полюс на почти противоположном краю земли. Но здесь, ниже уровня воды мирового океана, да ещё и в роскошной братской могиле гномьего железа?

— Ничего, командир. В радиусе полусотни миль ни одного корабля — а дальше мне отсюда не пробиться, — лицо Махи при этих словах не выражало ничего. Ну совсем-совсем ничего, словно у покойницы в гробу, прости, господи, за сравнение.

— Дед, что у нас с воздухом? — поинтересовался затем штабс-капитан у названного так по новомодной традиции старшего механика.

— Последний баллон, и уже наполовину пуст, герр шкипер, — обычно гулкий голосище гнома прозвучал в этом спёртом воздухе как-то несолидно, пискляво.

Миг-другой новообрящий капитан всматривался в это спокойное лицо, на котором то ли выступили капельки пота, то ли осели брызги из уже превратившейся в ручеёк струйки океанской воды, а затем устало потёр ладонями глаза. Ну должен же быть какой-то выход! Наверное, всё же прав был эльфский капитан в своём навеянном недостатком воздуха безумии — нельзя сдаваться! Искать, искать!..

Больше всего отчего-то хотелось выдрать хороший лоскут тёплого шерстяного одеяла, смочить в нафте и поджечь. Должны, просто обязательно должны увидеть, надо ещё чтоб побольше дыма было... в себя он пришёл от неистового щёлканья поджигалки в ладони. Но крохотный огонёк, исправно зарождавшийся в маленьком хитромудром устройстве, тут же умирал. Слишком уж мало осталось в этом стылом подобии воздуха, которые лёгкие уже почти отказывались заталкивать в себя, той живительной субстанции, которую называют кислород.

Кисло-род, рождающий кислоту. Нет уж, господа умники — скорее живо-род. Рождающий жизнь... почти ползком, перхая от разъедающей грудь и лёгкие отравы, он перевалил через высокую закраину люка и добрался до того самого, указанного дедом баллона. Вон и он сам, верный гном. Хоть и подгорный рудокоп, хоть вроде и должен переносить задуху лучше других, но тоже обмяк, накрыв напоследок всем телом боевой пульт — чтоб никто сдуру чего не удумал...

Однако с трудом открученный на полную вентиль вместо тугой струи сжатого воздуха отозвался только лёгким, презрительным шипением. И офицер, напряжённо прислушивавшийся к этому последнему, наверное, звуку в умирающем корабле, поспешно дёрнул лицом, и прямо ртом наделся на горловину, в кровь раздирая спёкшиеся губы. Вдыхать, вдыхать всей грудью это пьянящее, несмотря даже на запашок машинного масла, ощущение.

Стоп! Отставить, штабс-капитан — товарищам это сейчас нужнее! Однако, измученное тело уже откровенно отказалось повиноваться и жило своей собственной, заботящейся лишь о продолжении жизнью... дышать, ещё и ещё.

Как и ожидалось, в голове чуть прояснилось, хотя появилось и другое ощущение. Словно после полного стакана оковитой где-нибудь в ресторации... хотя нет, даже приятнее — закружило, заволокло сладким хмелем, но вот соображения откровенно прибавило.

И первой же заботой едва прояснившегося разума почему-то оказалась погоня за уже ускользнувшей было мыслью, отчего-то показавшейся чрезвычайно важной... в темноте, едва разбавленной мутным и неясным пятном почти разрядившегося магического шара, вдруг раздался самый неподходящий звук, который здесь только и можно себе вообразить. Смех, хоть и более похожий сейчас на хриплое, булькающее взлаивание.

Звук. Ну конечно же — звук! Ведь рыбы и морские звери именно с его помощью переговариваются на дальние расстояния, и никакого тебе проволочного телеграфа или колдуньи с хрустальным шаром. Единственные эфирные колебания, только и доступные здесь, под водой.

"Инструмент у деда всегда в порядке", — сам с собой рассуждал пробирающийся в чреве железного кита призрак. — "Но самое главное, всегда на месте". И все эти соображения после недолгих поисков в липкой и душной темноте привели к тому, что две трясущиеся как у пьяного сатира ладони стали обладателями массивной бронзовой кувалдочки на короткой мощной рукояти. "Ручник" — как меж собой называют эту несуразицу бородатые мастера. Дай им, впрочем, боженька, судьбинушку полегче и чарку полнее...

Он дрожал как в лихорадке, со свистом втягивая горьковатый яд меж стиснутых зубов. Сам себя уговаривал не спешить, пока ладони нащупывали где-то виденное место на внешнем корпусе, свободное от трубопроводов и залитых в каучук кабелей. И лишь потом, тщательно примерившись, принялся бить туда с силой и уверенностью титана. Уж если огромный железный корпус не сыграет роль резонатора, не отдаст весь импульс наружу, в эту стылую и равнодушную воду, то я уж и не знаю...

Так и осталось толком неизвестно, право или нет оказалось это грязное и небритое существо, столь мало похожее на некоего уже знакомого нам щеголеватого молодого человека. Но как бы то ни было, матёрый эльф в наушниках и со слегка позеленевшими от возраста кончиками ушей, сидевший в будочке на мысу возле Мурманска, вскоре неуверенно встрепенулся.

На столе перед ним средь паутины кабелей возвышалось и переливалось огоньками диковинное устройство, о котором никогда не узнают непосвящённые, более похожее своим видом на бред напрочь свихнувшегося изобретателя. Но сердцевиною той аппаратуры являлись две шлифованные пластины из золота и купфер-никеля, разделённые тончайшей перегородкой из магического диполя и... не скажу чего. А самое главное, что при подключении гальванических токов эта хитромудрая конструкция начинала усиливать колебания и флуктуации куда эффективнее, чем даже катодные лампы Нижегородской радиолаборатории. Но словно не довольствуясь этим, остроухий слухач соединил сразу две таких ячейки в безумную, дававшую миллионнократное усиление сверхрегенераторную схему...

Колебания водяных корпускул, полузамёрзшие и ослабшие до такой степени, что на них не обращали внимания даже пугливые рыбёшки, невидимыми вползли в огромную бухту. Отразившись от берегов, словно от огромного фокусирующего зеркала, они недоумённо опять сошлись вместе — лишь с тем, чтобы бесконечно нежно лизнуть, на ничтожную долю волоса качнуть мембрану опущенного сюда гидрофона...

— Есть засечка, господин контр-адмирал! — от этих кажущихся невероятными, и всё же наконец услышанных слов плечистый и пузатый флотский чин сдёрнул с распаренной головы обсыпанный пудрой парик и с облегчением, по-крестьянски истово и размашисто перекрестился.

— Ну слава тебе, святой Андрей, — словно устыдившись своего порыва, вполголоса выдохнул контр-адмирал и напялил измятый парик обратно на мощный бритый затылок. Своею громадною лапищей он тут же почти выхватил из изящной ладони эльфа клочок бумаги с нацарапанными на нём цифирями координат.

Наверное, он обладал немалой властью. А возможно, просто имел дар пробуждать могучие, дремлющие до поры силы, этот неприлично резво выскочивший на мороз тучный служака. Как бы то ни было, стоявший у причальной стенки слегка непривычных очертаний корабль, давненько уже разведший пары и державший давление на марке, не отдал, а именно обрубил швартовы и со всей скоростию направился куда-то в неприветливые северные воды. Между прочим, весьма мощный и лучший на всём российском флоте пароход ледокольного типа "Ермак" с лебёдками...

— Тише, мой господин, прошу тебя, — от нежнейшего звука этого голоса Вольдемар встрепенулся, дёрнулся, вращая глазами. Да так, что даже ночью крепко принайтованный к бедру наградной императорский кортик пребольно врезался ножнами в ногу.

Оказалось, что за окнами уже наступало хмурое, едва сереющее утро. На грудь полуулеглась встревоженная красавица-эльфка и тщетно своими лёгкими, как майский ветерок, поцелуями пыталась согнать тревогу с этого покрытого холодным потом чела...

— Господину хорошему приснился дурной сон?

Вагон легонько подрагивал на стыках, по-прежнему ехал куда-то, бережно везя в своём тёплом и уютном чреве спящих и бодрствующих. Только, вместо неумолчного перестука колёс Вольдемар по-прежнему слышал один лишь железный лязг по стенке огромного и глухо отзывающегося железного гроба...

— Я могу чем-то помочь? Быть может, украсть эти гадкие, тревожные видения? — Сонька пытливо заглядывала в постепенно успокаивающиеся серые глаза.

Молодой человек осторожно отстранил от себя эльфку, вкрадчиво и нежно уже вполне перешедшую было к успокоительной терапии исконно женского типа.

— Нет, Соня. Если что хорошее будет, я с тобой непременно поделюсь. Но всё плохое моё, и только моё... спи давай, чудо-юдо ты остроухое.

Наверное, на этот раз эльфка поняла всё без превратностей. Во всяком случае, она покладисто улеглась головой на плечо большого и сильного человека. И поскольку довольно быстро уснула вновь, не успела сообразить — почудилось ли ей, или же в самом деле от этого непонятного тела исходили какие-то странные, железные и воспринимаемые непонятно чем посылы. Не ощутимые, не осязаемые и даже не слышные, они тем не менее били словно гальваническим током во время той демонстрации на публичной лекции по естествознании: бим-бим-бим... бом, бом, бом... бим-бим-бим...

В следующий раз Вольдемар проснулся от совершенно дурацкого ощущения, будто его пристально и бесцеремонно разглядывают. Впрочем, ни малейшей тревоги или неудовольствия он не испытал по поводу этих мягко и необидно пронизывающих волн животного магнетизма несомненно женской природы. С наслаждением он потянулся, едва не придавив возмущённо пискнувшую под боком девицу, душераздрающе зевнул и только сейчас открыл глаза навстречу лукавому и испытующему зелёному взгляду.

— Доброго утра, чуда ты моя нечаянная...

На этот раз эльфка усмехнулась одним лишь шевелением тонкой бровки, при столь близком рассмотрении оказавшейся вовсе не выщипанной на французский манер. А стало быть, восприняла неизменную флотскую шуточку как надо. И то сказать, на такой службе можно и рехнуться без хорошей байки или витиевато-солёных флотских восклицаний с многоэтажными загибами.

— Взаимно, господин мой.

Судя по левой щёчке эльфки, на которой уже алел волшебным светом рисунок мохнатого цветка с магической картинки-переводки, которую можно купить в любой лавке колдуна, девица уже давно встала и совершила свой утренний туалет с прочими омовениями. И даже нанесла на себя боевую раскраску.

И лишь потом решила ещё немного понежиться в тепле и уюте постели — поскольку Вольдемар ещё ночью отметил, что его собственное, столь близкое соседство эльфку вовсе не тяготило, куда скорее уж совсем наоборот. Да и делать пока всё равно совершенно нечего...

— Скоро там Киев? — неосторожно поинтересовался он.

Именно неосторожно, потому как следом нарвался на совершенно неожиданный ответ в том духе, что в Киев приедут только тогда, когда решит одна малахольная и напрочь, как у них водится, безбашенная красотка благородных эльфячьих кровей.

Что ж, иные намёки именно так и следует понимать... Он позволил себе ещё немного погладить драгоценный шёлк этих волос, ещё немного полюбоваться зелёными, с еле заметной очаровательной раскосинкой глазами. И только когда к любопытству и настороженному интересу в них постепенно примешалась некоторая доля тихой паники, мягко привлёк горячее и сладкое до одури девичье тело к себе...

Морозное дыхание зимы, прилетевшей от бескрайних ледяных полей Арктики, ещё не успело добраться сюда. Лишь ветер уныло гнал вдаль опавшие листья. Во всяком случае Вольдемар, стоя посреди Крещатика и лениво разглядывая полузабытые здешние достопримечательности, никак не мог отделаться от совершенно дурацкого ощущения, будто на железном звере, приводимым в движение силою пара и искуством гномьих кочегаров, они обогнали самоё время и прибыли в Киев машиной времени, в полном соответствии с фантастическими романами месье Жюля Верна.

А в провинциально задремавшей матери городов русских всё оказывалось по-прежнему. Всё так же неторопливо ехала по железной колее конка с восседающим на передке важным гномом, всё так же извечно терпеливо плыла вдоль улицы жиденькая струйка прибывших на богомолье в Лавру паломников. И даже возвышавшийся на углу у кондитерской городовой оказался тем же самым, неимоверно плечистым и пузатым до полного сходства с гномом. Да и роскошные усищи его вполне можно было сравнить с неизменной бородатостью подгорных рудокопов и кузнецов...

Самое что интересное, вполне вероятным оказывалось и то мелькнувшее соображение, что подспорьем для всяких милых, романтических, но всё же бредовых мыслишек вполне могла бы служить и уцепившаяся за локоток изящная эльфка, на чьих щёчках румянец успешно соперничал яркостью и с багрянцем опавшей листвы, и даже с пламенеющим золотом заката.

— Нет, мой господин, мы никоим боком не приехали в Киев! — в глазах Соньки искрами шампанского брызгало веселье.

Приподнявшись на цыпочки, красотка мимолётно и обжигающе коснулась губами щеки, а в ухо ввинтился её лукавый шепоток:

— Я — хочу — ещё!

Господи ты боже мой, как же мало на самом деле нужно, чтобы быть счастливым! Всего лишь слышать подобные милые несуразности и быть рядом с произносящей их... настроения не портило даже то соображение, что подобными выражениями и должна потчевать своего сердешного друга каждая женщина. Разумеется, при условии, если не собирается с ним расставаться. А очаровательно раскрасневшаяся от собственной храбрости Сонька как-то так сладко мурлыкнула, что по спине поневоле пробежали вприпрыжку и с удалым гиканьем сладкие мураши: