Короли не плачут

— Точно! — король хлопнул рукой по столу. — А я-то всё никак не мог вспомнить, где слышал об этом! Продолжай! — приказал он.

— Дело в том, сир, что суомы в качестве наконечников для стрел используют ягд-камни. Это священные камни суомов: они верят, что это осколки тех монолитов, что богиня Муствеэ держала в своих руках. Ягд-камень можно найти только на вершине скалы, где находится идол. Суом, удостоенный чести спеть последнюю песню, подбирает ягд-камень и везёт его в то место, где должен совершить убийство. Там нужно выточить из него наконечник для стрелы, причем суом обязан сделать это чужими руками, так как не имеет права прикасаться к священному камню на чужбине. С виду это обычный камень чёрного цвета, но вот его свойства не совсем обычны, даже удивительны. Когда стрела попадает в тело, ягд-камень соприкасается с кровью и разлетается на огромное множество мелких осколков. Осколки настолько малы, что их невозможно увидеть. Кровь разносит их по всему телу и жертва погибает даже в том случае, если стрела попала, например, всего лишь в руку.

В зале вновь повисла тишина. Королева задумчиво постукивала пальцами по подлокотнику кресла, канцлер скептически ухмылялся, всем видом давая понять, что ни на йоту не верит в легенду, рассказанную лисом. Внешний министр пыхтел и только успевал утирать капли пота, предательски выступавшие на лбу. Король несколько замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Вы позволите, сир? — церемонно спросил канцлер.

Дождавшись разрешающего кивка, он посмотрел на лиса и вкрадчиво спросил:

— Но ведь в сегодняшнем случае стрела была белой, не правда ли? Не слишком ли много натяжек?

— Эрр Филтон, вы, как всегда, ухватили самую суть, — слегка польстил канцлеру лис. — Цвет стрелы — это наиболее важная деталь произошедшего. Суомы используют стрелы трёх цветов: красного, чёрного и белого. Красные стрелы предназначены для кровной мести. Чёрными стрелами суомы убивают тех, кто каким-либо образом оскорбил их верования. Именно такой стрелой и был убит эрр Родерик Гронберг. Он, кажется, любил путешествовать? Как видите, некоторые легенды очень даже живучи.

— А белая стрела? — канцлер, казалось, всё же заинтересовался рассказом.

— Суомы никогда не покушались на августейших особ. Во всяком случае, в книгах об этом нет ни слова. Остаётся только догадываться о происхождении этого табу. Однако существует случай, когда суомы вправе пренебречь любыми запретами. Белый цвет — цвет смерти, цвет очищения. С того момента, как ягд-камень стал наконечником белой стрелы, суомы обязаны любой ценой выполнить волю дарителя.

— Ничего не понимаю! Какого дарителя? — Грав XIII понемногу начал злиться. — Ты не можешь объяснить проще?!

Тёмный лис развел руками.

— Я постараюсь, сир. Всё дело в священном ожерелье богини Муствеэ, которое состояло из десяти морских раковин. С тех пор, как оно исчезло, над суомами лежит проклятие белой стрелы. Уже больше тысячи лет они разыскивают эти раковины по всему свету. Когда очередная раковина обнаруживается, суомы становятся рабами её владельца. Они не могут её купить, выменять или взять силой. Есть только один способ её приобретения — долг белой стрелы. Это означает, что суомы обязаны убить того, на кого укажет владелец раковины. Однако бывает и так, что владельцу раковины никого убивать не нужно. В этом случае им остаётся ждать, пока кто-нибудь из его потомков не потребует долг. Вот тогда они должны убить жертву любой ценой, даже если для этого потребуется посылать убийц одного за другим до последнего члена рода.

Король перестал расхаживать по кругу.

— Так... Если я правильно тебя понял, то вслед за этим убийцей придёт следующий? И так до тех пор, пока я не отравлюсь к Белолобому? — раздражённо спросил он.

Королева напряглась и внимательно посмотрела на тёмного лиса, словно надеясь, что тот сейчас опровергнет всё сказанное раньше.

— Увы, сир, это так, — с горечью ответил лис.

Далия не смогла сдержать горького вздоха.

В Малый круг невесть откуда проникла муха и, словно насмехаясь над королем, принялась безумно метаться по кругу. Внешний министр вытер струйку пота, покатившуюся от виска за ворот его крахмального воротника. Канцлер прикрыл глаза и, стараясь быть незаметным, немного потоптался на месте, чтобы размять начинающие затекать ноги — в его возрасте становилось слишком тяжело простаивать на Советах.

— Нет никакой возможности остановить их? — спросила королева. — Наверняка должен существовать какой-нибудь способ! — она с надеждой взглянула на тёмного лиса.

— Есть только один способ... — Вейдж немного помолчал и продолжил, — если человек, потребовавший долг белой стрелы, умрёт, а суомы к его смерти не будут иметь никакого отношения, то они станут считать себя свободными от обязательства. В этом случае священная раковина окажется очищенной от проклятия.

— К-хм, ты имеешь в виду заказчика, лис? — спросил канцлер. — Но мы даже не знаем, кто он!

— Салийская ведьма! Кто же ещё? — прошипел король, пристально глядя на Новиджа.

О темных делишках внешнего министра с салийским послом уже давно ходили неясные слухи. Придворные дамы шёпотом передавали друг другу истории о похождениях внешнего министра. Подарки салийского посла эрру Новиджу уже давно перешагнули за грань дипломатических подношений, предписанных негласными правилами: роскошная карета, чистопородный скакун, принадлежавший еще совсем недавно тэннскому князю, прекрасное седло аурийской работы. По большому счёту, подарки не являлись остро необходимыми — толстяк Новидж уже лет пятнадцать как не выезжал на охоту, а в седле последний раз сиживал и того давнее. Но сам факт душевной дружбы посла и министра интересовал не только придворных сплетниц.

Тем временем Вейдж, разделявший подозрения своего монарха, глубоко вздохнул и произнес:

— Я знаю человека, который желает вашей смерти, сир.

Грав XIII повернулся к своему преданному слуге:

— Кто?! — ледяным тоном спросил он.

Вейдж выпрямился, и, расправив плечи, чётким голосом, как того требовал древний ритуал, произнес:

— Я, Вейдж сын Тодда, тёмный лис при дворе короля Грайвора и Аурии Даниэля Грава XIII, именем Святого Шаура, по закону Грава I, основателя Грайвора, требую Права Подковы!

Канцлер даже бровью не повел, словно бы каждый день лисы требовали у короля Право Подковы. Внешний министр тем временем шумно выдохнул, отирая трясущийся двойной подбородок, и шёпотом пробормотал:

— Туда ему и дорога.

Король, единственный, казалось, кто был по-настоящему изумлен, не мог скрыть своих чувств:

— Что?! Ты понимаешь, чего требуешь от меня?

— Да, сир, — тихо ответил лис.

— Даниэль, дай ему Подкову! — тихо промолвила королева.

Его Величество обернулся к ней — в глазах Далии застыла мольба.

— Канцлер, распорядитесь о подготовке, — отрывисто приказал Даниэль Грав. — Церемония состоится ровно через полчаса на этом же самом месте. Вы с министром можете быть свободны, — добавил он и вышел, громко хлопнув дверями.

Глава 3

День первый

семь часов после Полуденной службы

На дубовом столе с гулким стуком материализовалась кружка с пивом. Хозяин корчмы немного потоптался на месте, словно желая что-то сказать невзрачному клиенту, потом шумно вздохнул и поплелся к стойке. Проныра, сделав быстрый глоток, поднял глаза и цепко осмотрел зал. Его взгляд мгновенно перелетел от стены к стене и снова уткнулся в кружку. Всё, что надо, он уже увидел. Сытики так не умеют... Впрочем, у них никогда и не появится привычки прятать глаза. Для этого надо, как Проныре, родиться в квартале, где такой навык помогает выживать. По взгляду можно определить угрозу, опознать переодетого лиса, да много чего можно. "Долго будешь пялиться, быстро будешь остывать!" — любил повторять Старый Робин.

Мда... Старый вообще много всяких присказок знал. Его и старым-то прозвали оттого, что он ещё помнил настоящих, как он говорил, воров. К нему, конечно, не особо прислушивались, но Робин умел красиво завернуть, особенно после выпитого бочонка. Прошедшая война длилась семь лет, и многие уже забыли, каким был мир прежде. Сейчас всё по-другому. Вот Робин, например, болтал, что ворам раньше убивать ну никак нельзя было, дескать, не по понятиям это. Иначе, говорил он, это уже не вор, а просто шваль перекатная. И грабить нельзя было. И воевать. Да много чего. Ну, и где они сейчас? Воевать им, видите ли, нельзя. Можно подумать, вербовщики отпустят, если им заявить, что ты вор и за отчизну биться не можешь. Проныра вспомнил ту облаву вербовщиков, когда повязали Старого Робина. Был бы он трезвым — ушел бы от них без вопросов, недаром сам Проныру обучал, как отрываться от погони и выскальзывать из кольца оцепления, а так... Когда двое вербовщиков подхватили его за руки, а третий сноровисто приладил колодки, Старый сразу протрезвел. Проныра видел его лицо... Брр, до сих пор дрожь пробирает. Такое впечатление было, что Робин уже умер. Наверно, оно так и было.

В тот год, если кто попадал в лапы к вербовщикам, мог смело считать себя уже покойником. Тогда с войны даже обрубки не возвращались. Битва там была какая-то очередная эпохальная, Серебряный то ли переход, то ли проход, в общем, какое-то ущелье удерживали. Проныре это было неинтересно, он не воевал, да и не собирался... Слава Шауру, ему тогда только пятнадцать стукнуло, и в армию его по малолетству ну никак забрать не могли, на то был специальный королевский эдикт. Впрочем, поговаривали, что в небольших городах вербовщики мели тогда всех подряд, в том числе и малолеток, лишь бы меч мог удержать в руке или там арбалет взвести. Ну, так это в провинции, а здесь, в столице, эдикт соблюдался строго.

Интересно, долго Старый Робин протянул, или в первом же бою успокоился? Наверняка сдернуть пытался, он упрямый. Хотя все знают, что с передовой сбежать невозможно. Обрубки рассказывали, что тогда в бою дорога была только вперед, позади специальные отряды арбалетчиков стояли и косили всех, кто пытался "припасть к королевским ногам". А впереди что? Либо смерть, либо победа, третьего не дано. Мысль о сдаче в плен ни у кого даже не возникала. На шестом году войны такое не могло прийти в голову даже самому тупоголовому. Это, пожалуй, было пострашнее самой смерти. Самые "умные" пытались сбежать во время переходов или на стоянках, но шансов у них было ещё меньше, чем в бою. Королевские лисы специально были приписаны к каждому отряду, и погоня длилась недолго. А пойманных ублюдков (как официально их называла королевская пропаганда) даже не убивали, просто привязывали ночью к врытым в землю столбам на нейтральной полосе и отходили. Такой вот принудительный плен. А потом остальные весь день слушали крики несчастных и цепенели от ужаса. Эти спектакли, говорили ветераны, лучше всякой пропаганды мозги прочищали.

Проныра представил себе Старого Робина у столба и содрогнулся. Нет, не мог он ТАК закончить. Не похоже это на Робина. Его главной чертой было умение выживать в любой ситуации. Он и Проныру этому учил, потому и погоняло ему такое прилепил. Сразу просёк, что маленький волчонок тоже обладает способностью вылезать из всех передряг, либо вообще не совать в них свою задницу. Было у него, как и у Проныры, какое-то шестое чувство, вернее, предчувствие опасности. Только один раз и подвело — тогда, на облаве...

Краем глаза Проныра заметил новых посетителей. День близился к концу, многие лавки и государственные конторы начинали закрываться, скоро корчма начнёт заполняться по-настоящему.

Двое вошедших были подмастерьями из оружейной лавки напротив. Весело переругиваясь, они уселись за стол и потребовали кувшин "Граевского". "Два полновесных серебряных шнобеля", — прикинул в уме стоимость заказа Проныра: на такие деньги в южном квартале многие семьи могли жить целую неделю. В его понимании они не были сытиками в полном смысле этого слова. Может, они даже родились в том же квартале, что и он, а потом им просто подфартило, и они сумели закрепиться в подмастерьях. Вон у одного не хватает двух пальцев на правой руке ("краб", как говорят в народе), значит — успел повоевать. Сытики же не воевали, а уж если воевали — то, во всяком случае, не в лаве. Бывало, конечно, что забривали тех, кто по каким-то причинам не смог в очередной раз оплатить Королевскую страховку, но они всегда попадали либо в снабжение, либо в прислугу к благородным. Да и то, это случалось крайне редко.

Нет... Проныра знал, что ему нужно. Эти двое его не интересовали. У них в лучшем случае два серебряных червонца на двоих, а Проныре нужен был настоящий куш, хороший такой полновесный куш, на сотню золотых. Такие деньжищи могли быть при себе только у сытика, холёного и гладкого, как хорошо откормленный боров. Это мог быть либо чиновник в форменном камзоле какой-либо палаты, с выражением вечной скуки на лице, либо меняла с плутоватым взглядом, а может быть, какой-нибудь заезжий лэндер, владелец захудалого провинциального поместья, мечтающий выбиться в благородные и тайно хранящий в подвале незаконный герб. Сейчас их много понаехало в надежде получить из казны королевскую субсидию на восстановление хозяйства, порушенного войной. В стране остро не хватало продовольствия, и казначейство, скрипя зубами, вынуждено было как-то финансировать мелких лэндеров, особенно на приграничных территориях. Как только вышел соответствующий королевский указ, в столицу сразу потянулись толпы просителей, почуявших запах халявных денег. А так как в приграничье до сих пор было неспокойно, пристроить государственные деньги с умом особого труда не составляло. Всегда можно было списать растрату на разбойничьи шайки или мелкий приграничный конфликт. Деньги давали, конечно, не всем, но там, где не помогали мольбы, всегда мог выручить тяжёлый кошель, переданный украдкой под столом чинуши.

Проныра в очередной раз похвалил себя за дальновидность. Неслучайно он заприметил этот квартал. Здесь, конечно, и патрулей стражи побольше, чем в других, но зато — рядом контора казначейской палаты, выдававшая те самые субсидии, а чуть дальше — целая улица меняльных контор. Да и в отличие от центральных кварталов, где селились благородные и самые богатые сытики, здесь в патрулях не было лисов. А с лисом, да еще вставшим на след, лучше не связываться. Слава Шауру, что после войны их совсем мало осталось, а те, кто выжил, в основном несли службу при дворе. Правда, иногда они встречались и в городской страже. Хотя, может, их специально туда отряжали, чтобы за стражей присматривали? Шаур их разберет...

Проныра суеверно скрестил большой и указательные пальцы на левой руке — он вспомнил свою первую и единственную встречу с лисом. За каким (не к столу будет сказано) Кхуром он попёрся сегодня на площадь Воя? Ведь знал, что король лично будет присутствовать на казни, а значит, стражи там будет больше чем обычно. С самого утра его преследовало чувство опасности, разливаясь по спине предательским холодом. Ан нет! Купился-таки на то, что сытики совсем ручные будут. Они когда в толпе стоят, прям как слепые поросята: что хочешь с ними делай. Подойдешь к такому, и либо втихую шмеля срежешь с пояса, либо, если шибко умный попался и шмель поглубже заныкал, слегка кольнешь его стрижом пониже пупка, и ласково так на ушко прошелестишь ему: "Тихо, вошь драная, быстро рожай башли, если жить хочешь!", — и снова кольнешь, но уже посильнее, чтобы струйка тоненькая по животу жирному побежала, а потом в сапог просочилась и тепленькой лужицей там захлюпала. И ори потом, не ори — уже поздно. Толпа — она как густой лес, прячет быстро и надёжно.