Пропаданец, главы 1-16

"Как жаль, что мужчины перестали делать безумные поступки ради женщин, так не хватает романтики, одумайтесь мужчины!!!!!!!"

Они умнее. Они просто берут и отдаются, не думая о романтике и безумных поступках мужчин.

А, да, я совершенно не романтичен, ну ни капельки. Я старая циничная сволочь тридцати пяти лет.

И что до манер — то они у меня за десять лет солдатчины окончательно испортились. Я могу рыгнуть во всеуслышанье, могу поковырять прилюдно в зубах кончиком кинжала или вилкой, мог выругаться при дамах. Но во хмелю я редко бываю буен и никогда не пою матерных песен! А еще знаю несколько языков (мне вложил их в мозг тот самый неведомый старик), умею читать и писать и беру уроки танцев (местные танцы — страшное зрелище, но, как и везде, это лучший способ кадрить девчонок!). Да еще я моюсь почти каждый день, что для местного мира — неслыханный прогресс.

Так что, не дикарь я, нет, совсем не дикарь.

— Времени мало, дражайший метатель ножей, — буркнул я. — Вы все, — я обвел взглядом всех, — наверняка слышали то же, что и я. Что меркхарские пираты безумно жестоки, что они никогда не берут выкупа за пленных, предпочитая делать их своими рабами или продавать в деспотии Южных Земель, что остров Меркхар, эта язва на теле Срединного моря, укреплен похлеще столицы Фалгонара; что государь селистианский Барнах Четвертый, родной отец ныне здравствующего монарха Барнаха Пятого, трижды водил объединенные флотилии Фалгонара и Селистии на его приступ, и дважды был отброшен, а на третий полностью разгромлен. Говорят, пираты взяли его в плен, привязали к мачте флагмана объединенного флота и отправили в плавание накануне шторма... С тех пор и пошла легенда, что перед штормом можно увидеть светящийся зеленым корабль, к мачте которого привязан стонущий призрак... Еще известно, что Меркхар привечает головорезов, отбросов общества и просто подлецов, которым не нашлось места в цивилизованных странах.

— Дикарей, — ввернул Рик.

Вот же падло!

— Ну... еще говорят, что пираты Меркхара поклоняются какому — то жуткому богу; приносят ему человеческие жертвы, и тогда он, якобы, нисходит... Тьфу! Короче, он человеческими жертвами питается! — Сколько бы я не пробыл вне Земли, но любимое кино помню, и могу цитировать обильно. — Об острове ходит чертова уйма баек, впрочем, вы их слышали побольше моего. Я — то в Селистии всего десять лет как обретаюсь, едва дополз до чина лейтенанта королевской гвардии... Еще как следует отметить свое лейтенантство не успел, как на тебе: приходит барон Крочо к Барнаху и слезно просит у монарха лучшего, по его, монарха, мнению, бойца для сопровождения дочери, — я кивнул в сторону Нэйты. — Чуть в ноги не кланяется... А я как раз и есть лучший из лучших. Виртуоз меча и шпаги. Лучше меня, чтобы вы знали — никого нет. Я пилкой для ногтей комара кастрирую, а слона превращу в евнуха одним ударом меча. Я поехал, чего там! Мне чин капитана по возвращении посулили. И герцог сунул торбу денег... Клянусь Драхлом, так обделаться!..

— Но в этой части моря меркхарские пираты попадаются реже, чем цветы в Феродской пустыне! — подал голос мудрец Франног. — Достойно удивления, что...

— Вот именно! — воскликнул я, чувствуя, как неумолимое время отмеряет последние песчинки моей жизни. — Герцог потому и послал этот зачуханый "Выстрел!" Без эскорта, с небольшой охраной, кружным путем! Кто на него польстится, когда даже матросы не знают, что за подарки мы везем в трюме? Зарраг уверял, что при любых ветрах мы не приблизимся к Меркхару ближе, чем на пятьсот морских миль! Уверял, что местные пираты нам не встретятся ни за что и никогда, а уж меркхарские — и подавно. Доуверялся!

— Мастер Ков? — вдруг подала голос Нэйта. Она произнесла мое имя настолько спокойно и холодно, что у меня мгновенно пропал весь запал.

— Леди?

Пронзительный взгляд ее карих глаз заставил меня поежиться и даже скукожиться. Я прочитал в ее взгляде укор. Укор и разочарование. Может, она видела во мне до сего момента... героя?

Черт, я не герой, я ненавижу этих самодовольных напыщенных хрычей, которые совершают свои геройские поступки ради высших идеалов и прочей чепухи. Я не люблю подвижников типа Фродо и Сэма, они идут к черту на кулички, они геройствуют, калечатся, погибают, а плодами их труда пользуется тупое, не способное постоять за себя стадо, которое даже благодарности не испытывает — ибо не способно, органически не способно даже понять, даже осознать, что подвижник калечился ради них.

— Вы назначены охранять меня... всех нас, верно? — Она смотрела не моргая, и меня от ее взгляда пробрало до самых пяток (после чего это самое "пробрало" остановилось где — то в районе живота). Всего восемнадцать девчонке, а смотрит, как... Как владелица борделя в Селистии смотрела на меня, когда я задолжал на две недели. Я через силу кивнул. — Вы собираетесь отречься от своей миссии? Что ж, коли так, я не стану вас уговаривать.

Я сглотнул. Она меня здорово осадила. В другое время я, может быть, почувствовал бы стыд или укоры давно атрофированной совести, но не сейчас. Голова стала трезвой. Я должен выполнить свой долг до конца — в конце концов, за этот долг было заплачено звонкой монетой, да и потом.

Впрочем, главный мотив исполнения долга — драпать мне просто некуда, кругом море. Сражайся и победи — или умри. Или сдайся в плен. Но только пираты Меркхара творят с пленными страшные вещи.

— Нет, госпожа Нэйта... Отречься? Нет — нет... Я назначен вас охранять, и буду это делать, пока мы не... Мы будем сражаться, но шансы наши невелики. В команде капитана Заррага такие рохли!..

— Идите, лейтенант. — Она пыталась сохранить бесстрастность, но губы ее предательски дрожали (от страха или от тошноты, не знаю — она страдала сильной морской болезнью). — Вы нужны на палубе, а здесь... Обо мне позаботиться Рик.

— Клянусь Ахарром! — Я не находил слов (примерно так же, как в той ситуации с владелицей борделя я не мог найти денег в своих карманах, хотя и делал честное лицо и бормотал: "Клянусь, они тут были!"). Услышал, как всхлипнула Мамаша Тэль... Карух лежал на ковре, закрыв лицо руками. Франног теребил свою бороду с потерянным видом, и напоминал Хоттабыча — вот сейчас дернет волосок, скажет свое "Трах — тибидох", и наворотит чудес и див, после которых пиратская галера развеется дымом. Рик был бледен, как смерть. — Драхл побери... Я мог бы поджечь "Выстрел" и под завесой дыма посадить вас в лодку, но эти твари слишком близко. Вас бы заметили... Даже с умелыми гребцами вы бы не ушли далеко...

— Рикер позаботится обо мне, — повторила Нэйта. Внезапно ее глаза затуманили слезы, она резко повернулась и уткнулась в грудь Мамаши Тэль, которая рыдала в открытую и, я был уверен, страдала не за себя.

— Иди, солдат, — услышал я голос Рика. — Сестра верно сказала — захвати на тот свет побольше ублюдков. Иди, и... удачи.

Он склонился над сестрой, высвободил ее из объятий Мамаши, прижал к себе крепко, так, что пальцы побелели. Лицо бледное и сосредоточенное, и объятия, как бы вам сказать — ну, в общем, если бы я не знал, что Рикер и Нэйта — родичи, я бы решил, что они любовники на самом пике своего романа. Это на пике режут вены и совершают прочие глупости, о которых затем, если посчастливится уцелеть, рассказывают со стыдом.

— Спасибо, метатель ножей, — буркнул я. — Береги... сестрицу!

Рикер зыркнул на меня ой как недобро.

— Молчи и делай то, для чего был нанят!

Грозный малый, м — да... Я уже боюсь.

Напоследок обведя всех взглядом, я направился к выходу, но оказалось, что Франног опередил меня. Старый мудрец уже распахивал дверь, бормоча:

— Вот что значит доверить дите непроверенному человеку! Заскорузлый солдатище!.. Ах ты, не могли найти чего получше! Иди уже, иди, — это он мне. — Я за тобой. Охота мне на этих меркхарцев поглазеть. Может, чем и пособлю. Ах ты!.. — Это было сказано уже в спину, когда я беспардонно оттер мудреца в сторонку и шагнул на палубу. Даже на пороге смерти тесное общение с Франногом меня не прельщало.

*Все герои — пропаданцы (кроме меня), начинают с подробного хвастливого рассказа о своем становлении в другом мире. Я все это дело отчекрыжил и сразу начал с арбузной мякоти. А в моих корках нет ничего интересного — боль, разочарование, попытки вернуться домой. Зато я честен (ну, в разумных пределах, конечно: Вандора подтвердит).

ГЛАВА ВТОРАЯ (разговорная)

Познакомьтесь с чародеем*

Моя теория состоит в том, что девяносто процентов людей безотносительно пола, возраста и вероисповедания — мерзавцы и идиоты. Так легче жить, когда видишь перед собой человека, недостойного сочувствия. Вы можете сказать, что жестокая реальность этого мира меня исковеркала, и это будет неправдой. Реальность любого мира жестока. Просто эта жестокость рядится в разные, и порой не настолько явные, как здесь, одежды.

К несчастью, попадаются на пути люди, которые не являются ни мерзавцами, ни идиотами, и тогда я испытываю растерянность, потому что атрофированная совесть начинает шевелиться и проситься наружу, как тухлое вино.

Люди типа Нэйты или мудреца Франнога, малость блаженного, однако при этом очень неглупого старикашки, именно таковы. И какой бы циничной сволочью я не был, при взгляде на них во мне пробуждается... человек.

Впрочем, я быстро заталкиваю его обратно, в темные глубины своего "я".

С безоблачного неба ухмылялось оранжевое, как спелый апельсин, яркое, жаркое солнце. Я подумал, что обрадовался бы сейчас самому страшному урагану. Тот хоть оставляет надежду уцелеть.

Галера настигала... Истошные вопли пиратов перекрывали надсадное "Дум! Дум! Дум! Дум!" барабана, задававшего ритм гребцам. В руках многих пиратов были дальнобойные луки — опасная игрушка в штиль.

— Быстрей, сучьи морды, живее! — надрывался боцман Зенко, щедро раздавая тумаки матросам. Те ковырялись в груде ржавого лома, вытряхнутого на палубу из сундуков капитана. Окинув глазом эту внушительную коллекцию антиквариата, я присвистнул: чего только Зарраг в нее не сволок, похоже, в каждом порту шастал по барахолкам, а может, купил эту дрянь сразу, оптом. Пробитые кирасы, помятые шлемы, драные кольчуги, ржавые клинки всех форм и размеров — от сирленского прямого меча до зандарийского ятагана. Несколько топоров, которыми только дрова рубить, пара тесаков, старинная секира... Сам боцман, лысый, с внешностью вышибалы портового борделя, уже экипировался, проявив недюжинную сноровку. У пояса короткий тяжелый меч, на теле — кожаная рубаха с железными бляхами. Похоже, по части абордажных боев он был дока.

— Там этих шарку — плюнуть негде! — крикнул он, наматывая на голову ярко — красный тюрбан, который спасал от рубящих ударов не хуже шлема. — Жарко будет!.. — Подумал и добавил: — Жарче, чем в постели одной красотки, которую я подцепил в Тирене!

— А сам ты от нее ничего не подцепил? — поинтересовался я скучным тоном.

Зенко беззлобно оскалился и наградил подзатыльником прыснувшего матроса.

— Подцепил! Мне передалось ее отвращение к солдатне! Она мне шепнула, что в постели они распускают нюни и выкладывают хилого в трех случаях из пяти. Ну а в тех двух случаях их все равно надолго не хватает!

За моей спиной смущенно кашлянул Франног — старый, как говорят в земном мире, моралфаг, ревнитель морали, другими словами.

— Ну, там! — раздался зычный бас капитана Заррага. Он появился из своей каюты на носу, гупая, лязгая и дребезжа, — эдакая шестифутовая гора железа. Он был в блестящей, надраенной кирасе, наручнях и поножах; юбка из стальных пластин закрывала ноги до самых колен. Ниже колен ноги были голые, волосатые пальцы сердито скребли по палубе. На голове — ржавый шлем, увенчанный плюмажем. В руках капитан Зарраг нес внушительного вида топор.

Разглядывая капитанское облачение, я внезапно обнаружил, что подсчитываю, с какой скоростью Зарраг пойдет ко дну, буде упадет за борт. На протяжении плавания капитан часто разглагольствовал о своей воинской доблести, любил помянуть старые времена, когда служил в наемниках ("А тут я его — хрясь! Голова пополам, мозги брызгами!") и, честно говоря, производил впечатление пустого бахвала. Однако теперешний его грозный вид... В искрящихся доспехах Зарраг казался шагнувшим с небес богом войны. Вот только убрать бы со шлема этот грязно — белый растрепанный плюмаж, да чуток обкорнать бороду, лежащую на кирасе пучком пакли. Ну и ноги... Нет, ясней ясного, что босиком на голых досках палубы биться сподручнее, но вот... эстетика... Люблю при случае подколоть разных умников, которые видят во мне необразованного дурака. Помню, как я ввернул это словечко, когда Франног предупредил меня, чтобы я не отрыгивал в присутствии Нэйты. Я тогда заявил с умным видом: да уж, мол, эстет так не сделает. Франног в удивлении распахнул рот.

Люблю выносить мозги, короче говоря. Во всех смыслах.

— Всеблагой Уреш, хватит лаяться! — Зарраг взмахнул топором и грозно встопорщил бороду. — Зенко, мастер Ков, займитесь своими делами! Шарку атакуют нас самое позднее через двадцать минут. Эй, там, загородите кормчего щитами! Вы что, хотите пойти на корм рыбам раньше срока, мелкота? У — у — у! — С лязгом впечатывая в палубу ступни, Зарраг устремился к корме.

Очень хороший и правильный человек.

— Надевай свои железки, — шепнул он, поравнявшись со мной. — На этом корыте мы с тобою — единственные стоящие бойцы!

Мне нравится, когда у людей здоровое, в меру раздутое чувство собственного величия, чего уж там, сам такой.

— С вашего позволения, капитан... — высунулся из — за моей спины Франног. — Я немного колдун, и мог бы...

— Драхл! Что тут делает старикашка? — Зарраг скосил глаза на плешивый затылок мудреца и притопнул ногой. — Ветер можешь вызвать? А? Я уже спрашивал...

— Я... — заикнулся Франног. — Видите ли, капитан, я вам пояснял уже час назад: чтобы вызвать ветер, необходим договор с элементалами воздуха, а они в Срединном море совершенно не желают договариваться, так как чародеи Меркхара замкнули все магические потоки на себя...

— У — у — у — у! Ахарр! То есть толку от тебя, как от козла в курятнике! Проваливай, плешивец, обратно в каюту, и молись своим богам, чтобы пронесло! Мне только немощного старикашки в бою не хватало!

Я молча ухватил Франнога за пояс халата и повлек — почти поволок — за собой.

— Но я таки умею колдовать! — упирался мудрец. — Умею насылать сонные чары, чары любви... Могу попытаться отводить стрелы от одного, даже от двух воинов!