2. Порченая кровь

— А ты откровенен, парень, — заметил явно обескураженный Рогер.

— Мало ты знаешь об эльмах, брат, — проворчал Даймир, опередив паренька. — Они редко лгут. Особенно по-молодости. Верно говорю?

— Да. Наши тела прячут много. Больше, чем хотим скрывать. Поэтому меньше скрываем в своих словах.

Губы Рогера тронула усмешка, он покачал головой.

— И вас это беспокоит? Всех, живущих на Архипелаге? Если хочешь знать, найдётся немало людей, что сочли бы вашу беду благом для себя.

— Не знаю таких людей. Вы расскажете про знак?

Ментат пожал плечами и посмотрел на Даймира.

— Пять минут нам погоду не сделают. Расскажи ему, что просит.

Стрелок снова поднял вверх правую руку. Алые линии в свете фонаря будто вспыхнули на чёрной коже.

— Очень давно, задолго до Тёмного века и Восьмичасовой войны, которую вы называете Той, таким символом предки живших на севере племён обозначали небо. Только у них были не молнии, а две прямых линии, сведённые в центре круга — два луча восходящего Лика. Для нас этот знак — прежде всего, священный символ Ясного Неба. Но не только. Молнии, как видишь, составляют литеру "Виз". В довоенном письме северян с этой литеры начиналось бы имя Вендел. "Абель" же на одном ныне мёртвом языке значит "молния". Таким образом, знак чёрного пастыря — есть напоминание о том, ради чего мы носим эту одежду, и память о первом из нас. Ещё имеет значение место, где нашит знак. Скажем, у меня и у Хетча он на правой перчатке — мы оба стрелки. Вот брат Рогер — он ментат, чующий, поэтому таскает его на груди слева. Кинетикам знак положен на груди справа, виталам — на левом рукаве, мечникам — на правой манжете, легатам... ну, ты уже видел сам.

— Понял. У вас кругов три. У Малеша — два. Почему?

— Он старше. Не по возрасту, по положению.

— Понял.

— Ну, что, я твоё голодное любопытство накормил?

— Да, — черты мраморного лица дрогнули, попытались сложиться в какое-то выражение, но так и не смогли этого сделать. — Но есть ещё вопросы.

— Обойдёшься. Подождут другие вопросы, сперва сделаем, что задумали.

Они начали вставать и отряхивать от пыли плащи.

— Между прочим, — вдруг произнёс Рогер, — я тут прикинул насчёт "куда спешим". И появилась у меня такая вот мыслишка: у подземелья, вроде этого, должен быть второй выход. Тайный, надёжно спрятанный снаружи, но не слишком тщательно — внутри.

— Есть резон, — согласился Хетч, — но что-то мне подсказывает, мы уже знаем, где этот выход.

— За заваренной дверью, — Даймир досадливо поморщился. — Я о том же подумал. Но есть и другая мысль: воздух здесь свежий, откуда он берётся?

— Вентиляция... — Рогер поскрёб ногтем указательного пальца седеющий висок. — А что, запросто может сработать. Значит, поищем заодно и шахту воздуховода.

6.

С запертыми дверями они воевали уже больше часа. Одну из них не осилил даже эльм, но две оставшихся, изрядно повозившись, вскрыли. Пальцы Гальбо могли, должно быть, крошить булыжники, точно хлебные краюхи. Даймир думал об этом, когда слышал, как натужно скрипят, поддаваясь хватке эльма, напрочь утратившие подвижность запорные механизмы. На мраморном лице не трепетала ни единая жилка, лишь мелко дрожали от усилий обнажённые руки.

За первой дверью нашли склад, заваленный ящиками и шкафами, большей частью уже мало похожими и на ящики, и на шкафы. Здесь Рогер решил задержаться, а Даймир, оставив ему Хетча, пошёл дальше. Вдвоём с Гальбо они управились со второй бронированной плитой, и скоро осматривали просторную казарму с рядами полуразвалившихся двухъярусных кроватей. Коридор, впрочем, здесь не заканчивался — обогнув казарму, он упёрся в ещё одну дверь — к счастью, распахнутую настежь.

Здесь всего в паре шагов за порогом посреди прохода лежал труп. Одежда на покойном совсем истлела, а плоть ссохлась вокруг костей, туго обтянув скелет. В пустом подземелье тело некому было потревожить и оно, должно быть, много лет пролежало в той позе, в какой застала его смерть. Жёлтые фаланги пальцев безнадёжно тянулись к третьей двери — не запертой, даже наполовину приоткрытой. Даймир присел над древним покойником и нахмурился.

— Определённо человек. Умер... едва ли от голода.

Затылок мертвеца украшала широкая трещина — несчастного от души приложили по голове чем-то тяжёлым.

— Должно быть, неприятно умирать вот так, — пробормотал Даймир, — в двух шагах от цели... Интересно, однако же, от какой?

За приоткрытой дверью оказалась каморка — крохотная, точно чулан. Даймир повёл лучом фонаря вдоль длинного стеллажа с узкими вертикальными ячейками, и рука его невольно дрогнула, когда жёлтый свет отразился на воронёном металле и причудливого вида ложах — гладких, тускло блестящих, сделанных из чего-то, похожего на обожжённую серую глину. Три... пять... дюжина одинаковых устройств, непривычных по виду, хищных, опасных.

Не веря своим глазам, Даймир протянул руки и снял одно из них со стойки. Небо Ясное! Необычность конструкции его не обманула, он сразу понял, что оказалось в его руках. Стрелок никогда не спутает оружие с чем бы то ни было ещё. Это же винтовка! Тупорылая, непривычно короткая и лёгкая. Он взвесил её на руках, примерил к плечу. Да, лёгкая, как бы не вдвое легче любимого "вендела", но при этом удобная и вовсе не кажущаяся безобидной игрушкой. От мягких обтекаемых форм веяло грозной, убийственной мощью... Навеки уснувшей мощью. Винтовку не тронула ржавчина, ей нипочём были сырость и пыль, но всё же она была мертва. То, что заставило когда-то погаснуть свет в коридорах "Гнезда семнадцать", убило и это оружие. Люди прошлого пытались вдохнуть подобие разума во все механизмы, даже в такие. Они слишком их усложнили и, сами того не желая, сделали слишком уязвимыми. Удар с Потерянного одним махом вывел машинерию Эсмагеи из строя, разрушил самые тонкие и чувствительные её части, уничтожил всё, что было сложнее чугунной сковороды.

Даймир вернул древнее оружие обратно на стеллаж. Сколь бы новой эта штука ни выглядела, толку от неё теперь не больше, чем от всего "Гнезда", заброшенного, погружённого в сырость, тлен и тьму.

— Что это? — эльморф заглянул в проём.

— Ничего интересного, — буркнул Даймир. — Огрызки прошлого.

Им не узнать, что здесь произошло. Из-за чего в погибающем мире сцепились друг с другом служившие вместе люди? Зачем один из них пытался добраться до арсенала? За что другой, настигнув товарища, безжалостно проломил ему череп? Вопросы без ответов.

— Гальбо, когда понял, что пещера — не пещера вовсе, зачем к нам пошёл?

— Так полагается, — ответил эльм без заминки. — Это ваш закон.

— Парень, у вас на Архипелаге думают, что пастыри не сегодня-завтра явятся к вам, чтобы устроить кровавую баню. Ты сам недавно сказал.

— Это ваш закон, — повторил Гальбо, потом нехотя добавил: — Меня так учили. Нужно уважать законы. Дома — свои. В гостях — чужие. Ещё чёрные пастыри... убивают жнецов.

— Вот оно что. У тебя свой счёт к выродкам, братец.

Эльморф несколько секунд молчал, потом сказал, как отрезал:

— Нет счёта. Не ненавижу их. На Архипелаге Эль нет жнецов. Сегодня увидел первого. Опасные, всем людям угроза. Вы их убиваете — это правильно.

— Неплохо сказано. Пойдём отсюда.

Он шагал по коридору прочь от оружейной и недовольно морщился. Дурак, растяпа! Бездумно хватанул незнакомую вещь, да ещё в таком месте... Страха не было? Опасности не ощущал? Вот всыпать бы самому себе горячих! Чтоб думалка проснулась! Арсенал ведь, здесь смотреть нужно в оба глаза, и руки куда попало тянуть — ни-ни! С-стрелок! Дитё бестолковое!

— Брат Бажец.

Голос эльма заставил его замереть на месте.

— Что брат Бажец?

— Он меня не любит. Очень. Почему?

Даймир сплюнул... Нет, всего лишь представил себе в деталях, как сплёвывает на пол: выразительно, смачно, с чувством...

— Гальбо, — сказал он тихо, почти ласково, — мы об этом попозже поболтаем. Не возражаешь?

— Попозже нельзя. Рядом будут другие. При них не спрошу.

— Так... — Даймир прикрыл глаза, нервно помассировал переносицу. — Послушай, эльм... Ну, вот с чего ты взял... Туча!

Он замолчал, собирая в горсть разбегающиеся мысли. Потом, спустя минуту, заговорил уже спокойно:

— А сам как думаешь?

— Не знаю. Он называл меня "камнелицым". Моё лицо виновато? Оно белое и...

Даймир не удержался, фыркнул так громко, что эхо пошло гулять по туннелю. Паренёк осёкся, даже ресницами чуть дрогнул — почти моргнул.

— Чудной ты, эльм, право слово. Все вы чудные. Считаете, люди на континенте не любят вас за белую кожу? Ох, Небо, Небо... Когда вы уже поймёте, что не в лицах дело? Не в ушах, не в волосах, не в форме носа. Вы внутри другие — вот в чём беда. Называете себя "человеками", но сами-то продолжаете меняться. Боитесь войны с Бастионом, но людей сторонитесь. И ещё удивляетесь, что они на вас смотрят косо?

— Не понимаю, — медленно произнёс Гальбо. — Люди на континенте не хотят жить с нами рядом. Боятся нашей силы. Им чужды наши правила, чужд наш уклад. Мы понимаем. Не селимся на континенте. Не воюем. Не влезаем в ваши дела. Почему нам не доверяют?

— А как можно доверять тому, кто тебя избегает? Можно ненавидеть соседа, подпалившего твой амбар, можно любить девчонку из соседней деревни, дружить с её братом. Но разве ты станешь верить парню, построившему башню на дальнем холме и молча следящему за тобой с её верхушки? Он не материт тебя издалека, не лезет с советами как нужно жить, просто сидит и смотрит. И кто может сказать, что у этого парня на уме?

— Зачем думать худшее? Мы не хотим зла.

— Ты упрямо не понимаешь. И твои сородичи упрямо не понимают. А у меня нет ни времени, ни настроения долго объяснять.

— Объясни коротко.

— Я уже это сделал, да как-то толку мало. Туча! Ладно, смотри ещё раз, показываю на пальцах. Вы сторонитесь людей из страха перед нами, мы в итоге знаем о вас слишком мало, и потому тоже боимся. Пока ещё этот обоюдный страх заставляет нас держаться друг от друга подальше, но что дальше? Рано или поздно бочка наполнится, дерьмо хлынет через край. И тогда в вони задохнутся все. Так понятно?

— Да, — сказал эльм.

— Славно. Тогда, смею надеяться, вопросы у тебя закончились и мы идём дальше.

— Ты ошибаешься.

— Да ну? — Даймир саркастически приподнял бровь. — Вопросы ещё остались?

— Ты говоришь, мы ничего не делаем. Просто смотрим. Ты ошибаешься.

— Ага, вот и добрались до интересного. Что же такое вы делаете? Что предпринимаете?

Эльморф молчал.

— Да бес с тобой, не отвечай. Кое о чём я и сам догадываюсь. Про вас — молодых парней — что по два-три десятка за год покидают Архипелаг, слухов порядочно ходит, есть из чего выбрать. Хочешь, расскажу свой любимый?

Эльморф молчал, лишь сверкал на стрелка льдисто-голубыми глазами.

— Так вот, я слышал, будто из каждых десяти покидающих родные острова эльмов под отчий кров возвращается, от силы, один. Остальные, помотавшись по континенту, однажды оседают среди людей, находят себе жён и заводят детишек. Что скажешь, парень? Тебя тоже поджидает где-то обкновенная человечья девица?

— Не знаю. Быть может, мне повезёт.

— Брось, эльм, не юли. Ты ведь не врёшь, разве не так?

— Это не ложь. Я не могу предвидеть. Никто не может.

Лицо Даймира стало жёстким, скулы напряглись.

— А ты знаешь, как обычные люди относятся к детям эльмов?

— Не жалуют их.

— Верно, очень верно сказано. Не жалуют. Впрочем, суть вашей затеи я уловил, она мне даже нравится немного. В конце концов, вы — добровольные изгнанники — здорово напоминаете нас, пастырей. Другое дело, что вся эта суета — даже не полумера. Вот переправляется каждый год горстка избранных мальчишек на континент: они присматриваются к людям, живут меж нами, находят себе жён по вкусу, плодят симпатичных полукровок... Ну, а толку-то? Вы, ребятки, и в наших городах живёте, словно море не переплывали. Сидите на своих воображаемых башнях, смотрите, как людишки суетятся. Приходя к нам, вы не становитесь ближе. И даже среди нас продолжаете меняться. Когда Вендел вписывал в Пакты статью про эльморфов, он ещё имел дело с теми из вас, кто изменился до Восьмичасовой. С теми, кто помнил себя обычными людьми. А кто вы сейчас? Можешь сказать, парень?

— Люди, — в тоне Гальбо была зимняя стужа. — Такие же, как вы.

— Веришь в это?

— Да.

Стрелок шагнул к нему, их лица почти соприкоснулись.

— Тогда валяй, топай выбранной дорогой, ищи жену, строгай детишек. Но, во имя Ясного Неба, заклинаю тебя, попытайся на самом деле стать одним из нас. Иначе всем твоим жертвам цена — дырявый тален.

Может, эльм и хотел ему что-то сказать в ответ — согласиться или возразить — но Даймир не стал слушать, резко повернулся и шагнул в коридор. По стенам прыгнули длинные, причудливо изломанные тени.

— Да-а-айм! — докатилось издалека. — Эй, где-е вы-ы-ы?!

В зове Рогера не звучало тревоги, поэтому Даймир не стал останавливаться и ждать товарищей. Просто крикнул "Здесь!" и двинулся дальше — навстречу темноте.

Шаг — остановка... Шаг — остановка... Зато глаза ни на миг не перекращают работы, взгляд скользит вокруг, обшаривает каждую пядь освещённого пространства, цепляется за каждую трещинку в старом бетоне.

Метнувшись по стене справа, луч фонаря вдруг канул во мраке. Новых дверей не было, коридор просто привёл их... куда-то.

— Вот вы где, — за спиной вспыхнул другой источник света и Рогер заметил с ноткой насмешки: — Недалеко же вы, двое, убрели. А мы, между прочим, натуральный пороховой погреб нашли — снаряды, патроны, всё грудами. И все калибры раза в полтора-два крупнее, чем в любом из фортов Нойнштау. Что орудийные, что пулемётные. Глянуть бы на тех монструозин, что жрали такие порции.

— Ты счастливчик, Рог, — сказал ему Даймир. — Вот они, твои чудища. Любуйся.

И поднял фонарь повыше.

7.

— Это не пушка, — Рогер смотрел упрямо. — Ну, никак на пушку не похоже.

— А на что тогда?

— Да не знаю, на что. Ни на что оно не похоже! С чего вы оба взяли, будто вот это — пушка?

Даймир посмотрел на Хетча, тот пожал плечами. Чёрный параллелепипед, возвышающийся на мощном постаменте, и впрямь ничем не напоминал знакомые артиллерийские орудия — даже башенные крепостные, что оба могли видеть в Нойнштау. Какой-то гроб для гиганта, право слово: огромный, массивный и даже на вид чудовищно тяжёлый. Он казался монолитом, цельной глыбой тусклого чёрного базальта; лишь рассмотрев его вблизи, Даймир разглядел тонкие ниточки сварных швов.

Прав Рогер, не похожа на пушку эта махина, установленная посреди высеченного в скальной толще зала. И всё же инстинкты стрелка упрямо подсказывали: перед ним находится то самое, для чего предназначены тяжёлые остроносые снаряды в найденном пороховом погребе.

— Где здесь ствол? — всё не унимался Рогер.

— Да вот, — Даймир ткнул пальцем в чуть приподнятое "изголовье" великанского "гроба". Там виднелись три неглубоких круглых выемки.