Джервис всё теснил Мекеаля, шаг за шагом.Вот придурки!— презрительно подумал Ваниель, ударяя пальцами в упражнении в такт ударам Джервиса. -Должно быть, они совсем рехнулись, коли позволяют этому злобному старикану день за днём делать из себя идиотов.... Дождутся однажды, он проломит кому-нибудь из них черепушку, точно так же, как сломал мою руку!Он сердито поджал губы, а при воспоминании о тайном удовольствии, которое заметил в глазах Джервиса, впервые столкнувшись с ним после "несчастного случая", у него подвело живот. Будь он проклят, чёртов ублюдок! Он же нарочно сломал мне руку, я точно знаю: он слишком хорош для того, чтобы не рассчитать в мозгу каждый удар, который наносит.
Разношёрстная компания там, внизу, была мало похожа на родственников: кузены Ашкеврон, достигнув юношеского возраста, уходили в мышцы: ширококостные, с конституцией коней-тяжеловозов...
...и такие же тугодумы...,
... тогда, как сыновья Витгена тянулись вверх, а не просто набирали массу.
И только Ваниель, единственный изо всех, пошёл в мать.
Что, похоже, Витгентожеставил ему в вину.
Ваниель фыркнул, увидев, как Мекеаль получил удар по шлему, заставивший его отшатнуться.Что, получил по мозгам? Так тебе и надо, чтобы не больно-то мнил себя будущим великим воякой! Пустая тыква на ножке. Всё, о чём можешь думать, так это как бы изрубить кого-нибудь на куски ради какой-то умозрительной "чести". Славная война, ха! Как же! Дурачок и не видит дальше собственного носа. Да если отбросить весь этот бред и пустить его на настоящее поле боя, небось, тут же наложит в штаны.
Не то, чтобы сам Ваниель видел вживую когда-нибудь поле битвы, но он обладал куда более живым воображением, чем любой из членов его семьи. Ему не составляло труда представить, что может натворить учебный клинок, окажись он,действительно, настоящим. И уж точно он с лёгкостью мог вообразить себе все эти "смертельные раны", о которых пелось в балладах. Причём так, словно от них пострадалоего собственное тело.
Ваниель очень внимательно относился к своим урокам, пусть это и не относилось к работе с оружием. Но он знал наизусть все исторические баллады до единой. И в отличие от своих сверстников имел представление, также, и о том, что творилосьпослевеликих сражений — обо всех этих списках погибших, о смертельно раненных и увечных. От его внимания не укрылось и то, что если последних добавить в списки, то потери окажутся куда выше, чем число героев, сумевших уцелеть.
И Ваниель слишком хорошо знал, в каком списке был быон сам, дойди дело когда-нибудь до вооруженного столкновения. Да, он слишком хорошо усвоил свои уроки... так что, стоит ли доводить до этого? Вот только всякий раз, когда он оказывался рядом с Лордом Витгеном, тот принимался читать ему очередную свою нотацию на тему долга перед подданными.
Боги. Да из меня такой же скакун-агрессор, как из любого осла в конюшне! Долг. Всё что я только слышал, это сплошь кровожадность, — размышлял он, уставившись в окно, но уже не видя того, что творится за ним.— Ну почему, почему я? Мекеаль будет в тысячу раз лучшим Лордом Наместником, чем я. Тем паче, что это ему так по нраву! Почему мне нельзя было поехать с Лиссой?!
Он вздохнул и отложил лютню в сторону. Сунув руку за пазуху своей рубахи, достал кусок пергамента, который вручил ему лично паж Тревора Кори, после того, как отдал "официальные" лиссины письма Трисе.
Он сломал печать и аккуратно разгладил рукопись: умница Лисса стянула самый старый и потрёпанный кусок пергамента, так что вряд ли кто-нибудь его потом хватился. Зато чернила, которыми она писала, были добрыми, стойкими: буквы хоть и слегка поблёкли, но он смог всё прочесть без труда.
Дражайший мой Ваниель, как же жаль, что тебя здесь нет! Не могу и передать, как я по тебе скучаю. Девицы Кори весьма милы, но не то, чтобы чересчур. На самом деле, они такие же, как кузины. Знаю, что должна была написать тебе раньше, но как-то не получалось. Твоя рука, должно быть, уже гораздо лучше. Эх, кабы Батюшка не был так слеп! То, чему я тут учусь, точь в точь то, над чем мы трудились с тобою вместе.
Ваниель тяжко выдохнул от нахлынувшей досады по поводу неразумного поведения Витгена.
Но мы же оба знаем, каков он, так что не надо перечить ему, мой милый. Просто делай то, о чём ты говорил. Это же не продлится вечно, вот правда! Просто — держись. Я же со своей стороны сделаю всё возможное. Лорд Кори стократ благоразумнее, чем Батюшка, и быть может, мне удастся договориться с ним, чтобы он попросил за тебя. Вдруг сработает. Ты же лишь будь умницей, и тогда, быть может Батюшка, будучи довольным тобой, согласится. Люблю. Лисс.
Он свернул послание и убрал его.Ох, Лисс, если бы! Только ни единого шанса! Отец ни за что не позволит мне поехать туда, особенно после того, как я отлынивал от последних занятий. "Не продлится вечно"? Хм. А вот тут я, пожалуй, соглашусь. Я, скорее всего, просто не выживу, когда в следующий раз попаду в лапы Джервиса. Боги! Ну почему никто и никогда не спросит меня, чего хочется мне? А если и спрашивают, то не всерьёз, и даже не слышат ответа!
Он моргнул и снова уставился вниз, на маленькие фигурки, по-прежнему наскакивавшие друг на друга, похожие на колышки для шатра, вознамерившиеся вбить друг друга в землю.
Расстроенный, он отвернулся от окна, поднялся на ноги и вернул лютню на импровизированную стойку рядом с двумя другими своими инструментами.
Куда ни кинь, всюду одни и те же советы. От Лисс: "не противься, делай, что просит Батюшка". От Матушки — слёзы да причитания и, по сути, то же самое. Но она же не идиотка, в самом-то деле: если бы хоть чуточку заботилась обо мне, могла бы как-то повлиять на Отца. Но ей плевать... тем более, если моя поддержка против Батюшки обойдётся ей не задаром. Ну а когда он пытался рассказать Отцу Лерену о том, что из себя на самом деле представляет этот Джервис....
Его передернуло.Одних этих жутких лекций о сыновнем долге было более, чем достаточно.... Но когда он завёл про своё "поведение, достойное настоящего мужчины"... Можно подумать, меня застали трахающим овцу! И всё лишь потому, что я восстал против того, чтобы мне ломали кости! Это всё равно, как если бы я делал нечто предосудительное, но никто не мог сказать, что именно не так, и почему это не правильно делать! Я-то полагал, что Отец Лерен, будучи священником, сможет понять, но, видят боги, и тут никакого проку.
На какой-то миг он ощутил себя в ловушке: тайное убежище обратилось для него тюремным застенком. Он не смел высунуть отсюда и носа, не то его поймают и заставят нацепить чёртовы доспехи.... Вот уж с каким злорадством Джервис отыграется тогда на нём за все его пропущенные тренировки! Он с тоской поглядел за боевую площадку, туда, где вдали виднелись луга и леса. Стоял такой чудесный денёк, лето только-только начиналось, и ветерок, дующий в открытое окошко, был полон медвяных ароматов с нагретых солнцем лугов. Ему бы гулять там, в сени тех деревьев, или скакать верхом. Он же загнан в капкан вещами, которых боялся, равно как и своими обязанностями.
Завтра придётся тащиться с Отцом на его объезд владений, нахмурился он.И никак не отвертеться. Он возьмёт меня в оборот, как только спущусь на завтрак.
Это была очередная пытка, добавившаяся с того момента, как он немного пришёл в себя. Это было, в общем-то, ничуть не лучше, чем находиться в лапах Джервиса. Он поёжился, представив себе всех этих крестьян, которые всё пялятся и пялятся на него... Так, словно пытаются влезть ему в душу. И это будет вовсе не увеселительной прогулкой — то, за что он так любил поездки верхом. Нет, он проведет целый день, выслушивая батюшкины нотации об обязанностях Лорд-Гольдера по отношению к арендаторам, что возделывают для него эти земли, к крестьянам, которые вручили под его защиту и мудрое правление свои наделы. Но даже не это было самым страшным во всем этом испытании.
Хуже всего были сами людишки, и то, как они оценивали его своими взглядами — непроницаемыми, полными смутных дум, которых ему никогда не прочесть. Глазами, которые вечно чего-то ждут от него,требуютот него вещей, которые он не собирался им давать. Да даже если бы и собрался, то понятия не имел, как это сделать.
Да не хочу я,чтобы они пялились так на меня!Не желаюнести ответственность за их жизни!Его снова передёрнуло.Понятия не имею, что делать в случае засухи или вражеского набега, и хуже того, мне на это плевать! Боги, да у меня от них мурашки по коже, от всех этих людишек, пожирающих меня живьем своими глазами....
Он отвернулся от окна и опустился на колено возле своих инструментов. Протянув руку, тронул гладкое древко, коснулся тугих струн.Боги...если бы я был не я...если бы только у меня была возможность стать Бардом....
В дни, когда его рука ещё не была сломана, он частенько воображал себя Придворным Бардом, и не в каком-нибудь захолустье, вроде Форст-Рич, но при одном из Великих Дворов: на Кордоне Кружащего Сокола или в Поместье Южного Трона. Или даже при Верховном Дворе Валдемара в Хейвене. Он представлял себя в самом центре кружка почитателей — томных дам и увешанных драгоценностями лордов — и все с восторгом внимают каждому слову его песни. Он мог позволить своему воображению перенести его в совсем иную жизнь, жизнь своей мечты. Он мог, как наяву, видеть себя окруженным, нет, не приближёнными девицами Трисы, но самим Верховным Двором Валдемара, начиная с королевы Элспет, и далее, по нисходящей. Да так, что эти воображаемые образы становились реальнее настоящего его окружения. Он мог видеть, слышать, ощущать всех их, находившихся в нетерпеливом ожидании, когда же он запоёт ... Яркие свечи, ароматы парфюма, напряжённая тишина....
Теперь же и это было для него потеряно. Теперь он репетировал в полном одиночестве, потому что больше не было Лиссы, которая послушала бы новые песни. А Лисса была чудесным слушателем: у неё был отличный слух, к тому же она достаточно разбиралась в музыке, чтобы её мнению было можно доверять. Она была единственным человеком в поместье, не считая Трисы, кто, кажется, не считал зазорным это его увлечение музыкой. И единственным, кто знал про его мечту стать Бардом.
И больше никаких представлений перед фрейлинами матушки, ибо ему вовсе не хотелось, чтобы они слышали, как он сбивается.
А всё из-за этого лживого, задиристого ублюдка, которого его батюшка сделал Мастером клинка....
— Витген...
Он замер: пронзительный, задыхающийся голос матушки, прямо за дверью, ведущей в библиотеку, вырвал его из его мечтаний. Он медленно и очень осторожно опустился на колено, стараясь не издать ни малейшего шума.Ибо последнее,чего он желал, так это чтобы раскрыли его убежище!
— Витген, ну что ещё такое, что ты так хочешь мне рассказать, что ради этго пришлось тащиться сюда? И почему нельзя было это сказать в моём солярии? — спрашивала она.
По её взвинченным интонациям Ваниель сказал бы, что она здорово рассержена, а вовсе даже не рада.
Затаив дыхание, Ваниель услышал звук закрываемой двери, потом тяжёлые шаги отца по полу библиотеки.
Последовало долгое, напряжённое молчание. И, наконец, резкий голос Витгена:
— Я собираюсь отослать Ваниеля.
-Что?— задохнулась Трисса. — Ты... но как же... куда?...Почему?Боги милосердные, Витген,зачем?
Ваниель ощутил себя так, словно кто-то вдруг превратил его сердце в камень, а тело в глину.
— Я не могу справиться с этим мальчишкой, Триса, и Джервис тоже, — пророкотал Витген. — Отошлю его к тому, кто сможет сделать так, чтобы из него вышел толк.
— Ты не можешь так с ним поступить! Потому что это только вы двое полагаете, что "толк" означает принудить его стать тем, кем он просто не может быть! — голос Трисы был приглушён разделявшей их стеной, но это не помешало ему уловить истеричные нотки. — Ты выставляешь его перед человеком, который вдвое тяжелее его, и ждёшь, чтобы он...
— Вёл себя, как подобает мужчине! А он слюнтяй и нытик, Триса! Его больше заботит, как бы не попортили его смазливую мордашку и нежные ручки, чем урон, который нанесут его чести. Ты же всё только усугубляешь, делая из него свою комнатную собачонку. Триса, мальчишка превращается в законченного щёголя, этот маленький тщеславный фат... и что ещё хуже, он беспросветный трус!
-Трус?!Боги, Витген, толькоты одини мог ляпнуть такое! — голос Трисы был теперь полон презрения. — И всё лишь потому, что он слишком умен, чтобы позволить твоему распрекрасномуМастеру клинкаоднажды забить его до полусмерти!
— А что же он делает в ответ? Сбегает и прячется. Только потому, что один раз -всего раз!— ему сломали его бедную ручонку! Боги милосердные, да у меня в его возрасте уже не было ни одной целой кости!
— И это, по-твоему, должно означать доблесть?! — фыркнула она. — Или лучше сказать тупость?
У Вэниеля отвисла челюсть.Это что же, она... о, боги! Да она, никак, заступается за меня! Не верю!
— Это значит готовность претерпеть некоторые неудобства ради того, чтобынаучиться чему-то, — со злостью отвечал Витген. — Благодаря же тебе и твоим подопечным всё, что он освоил, так это как подобрать себе блузку, подходящую под цвет его глаз, да проблеять любовную песенку! Он чересчур красив, чёрт его подери, и пользуется этим... И это ты его испортила, Триса, ты позволила ему спекулировать своим красивым личиком и самоустраняться, безрассудно и высокомерно, чего никогда не позволялось Мекеалю. И вот, пожалуйста, у него ни капли ответственности, он избегает даже намёка на какие-либо обязательства.
— А ты, полагаю, предпочёл бы, чтобы он был как Мекеаль, — язвительно парировала она. — Хотел бы, чтобы он ловил каждое твоё слово и никогда бы не задавал тебе вопросов, не шёл наперекор...
— Да, чёрт подери! — в ярости заорал Витген. — Мальчишка, разрази его гром, совсем не знает своё чёртово место! Забивает башку всякой книжной чепухой....
— Это он-то не знаетместо? Потому, что смеет думать своей головой? Потому что в силах прочесть и написать гораздо больше, чем собственное имя?В отличиеот некоего взрослого человека, могу сказать, кого.... Да боги, Витген, это всё твой священник, точно? Это он заставляет тебя повторять весь этот вздор. И отсылаешь ты Ваниеля лишь потому, что он не вписывается в его стандарты правильного, я верно поняла? Потому как у Ваниеля есть ум, чтобы задавать вопросы в ответ на его проповеди, а Лерен терпеть не может вопросов! — её пронзительный голос достиг новых высот. -Этот святошатак крепко привязал тебя к своей щиколотке, что ты не осмелился бы идышать, заяви он, что дышать не достаточно благочестиво!
