Анна Каренина. Не божья тварь

А чтобы никто не догадался о ее истинных намерениях, она всячески демонстрирует свою скуку в отношении балов и даже саму никчемность для нее этих балов. А попутно мило краснеет в ответ на бесхитростный комплимент, как бы и не ожидая его услышать и как бы уверяя Кити в обратном. Однако Кити — простодушная доверчивая искренняя девочка — не дура. И она все-таки замечает, что Анна знала, что именно Кити скажет дальше ("Кити заметила, что Анна знала, какой последует ответ"), и стало быть, это не могло явиться для Анны такой уж неожиданностью, как она хочет это показать...

Но спектакль продолжается. "Я очень рада буду, если вы поедете", — доверчиво продолжает Кити. "По крайней мере, если придется ехать, я буду утешаться мыслью, что это сделает вам удовольствие..." — отвечает Анна, в глубине души наслаждаясь той нехорошей двусмысленностью, которую уже приготовила она своей жертве, этой глупенькой Кити, и о которой та и не догадывается сейчас.

И чтобы получить это удовольствие сполна, она продолжает, забавляясь доверчивостью жертвы: "А я знаю, отчего вы зовете меня на бал. Вы ждете много от этого бала, и вам хочется, чтобы все тут были, все принимали участие". Кити открыто соглашается, что да, мол, жду многого. И Анна с тайным наслаждением продолжает вонзаться в еще ничего не подозревающую Кити:

"— Я знаю кое-что. Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень нравится, — продолжала Анна, — я встретила Вронского на железной дороге.

— Ах, он был там? — опросила Кити покраснев. — Что же Стива сказал вам?

— Стива мне все разболтал. И я очень была бы рада".

Кити и не догадывается, что все эти поздравления, все эти "очень была бы рада" не более чем хихиканье над ней.

Далее Анна пересказывает ей отзыв матери Вронского, и этот отзыв имеет для самой Анны, для ее планов очень большое значение, потому что из этого отзыва видно, что Вронский — "это рыцарь".

"— Что ж мать рассказывала вам?

— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но все-таки видно, что это рыцарь... Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать все состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.

Но она не рассказала про эти двести рублей. Почему-то ей неприятно было вспоминать об этом. Она чувствовала, что в этом было что-то касающееся до нее и такое, чего не должно было быть".

Данный отрывок еще раз доказывает, что те 200 рублей, что Вронский отдал вдове погибшего, вовсе не являлись никаким его "подарком" для Анны (надо быть удивительным пошляком, чтобы придумать такое), а что этот поступок находится в давнем ряду точно таких же поступков Вронского и был совершен вне всякой зависимости от Анны. И что этот его поступок был даже и неприятен Карениной (скорее всего, это связано с ее предчувствием точно такой же собственной смерти под вагоном).

*

Вечером примирившиеся супруги и все остальные собрались за чаем. Было уже половина десятого. И тут произошло небольшое событие — вроде бы самое простое, но которое почему-то всем показалось странным: вдруг раздался звонок и вошел Вронский.

"Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце".

Вронский как будто зашел на минуту и как будто по делу с Степану Аркадьичу, но... "он поднял глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное".

Отметим: удовольствие и страх — у Анны, пристыженность и страх — у Вронского. То, что Вронскому было стыдно (он ведь ухаживал за Кити, а пришел-то к другой — и прямо на глазах у Кити), Анне было в удовольствие. А страх — это был страх азарта и страх возможной расплаты за него.

На все уговоры Стивы войти Вронский категорически отказался и очень быстро ушел. А Кити покраснела — она была уверена, что Вронский пришел из-за нее...

*

День бала настал. Кити выглядит прелестно! Она возбуждена, она вся в предвкушении и праздничном волнении — она уверена, что на этом балу Вронский сделает ей предложение!..

Войдя в залу, она сразу же обнаруживает некий кружок, собравшийся вокруг Анны — и если Кити выглядит прелестно, то Анна выглядит ослепительно! Она в черном, до великолепия простом, сильно декольтированном платье. И платье, и прическа ее сделаны так, чтобы быть незаметными, чтобы не перебивать, а подчеркивать красоту Анны — "это была только рамка", говорит Толстой (сильно декольтированная рамка), "и была видна только она, простая, естественная, изящная и вместе веселая и оживленная". Нет, она явно не скучала на балах, как она пыталась внушить это Кити!

Там же, на балу, и Вронский. И, увидев его, Кити вдруг понимает, что вот уже несколько дней он не заходил к Щербацким... Не лишенная наблюдательности, она понимает и то, что Вронский на этом балу как будто... как будто не совсем тот Вронский, к которому она привыкла. Да и с Анной творится что-то не то... Кити начинает предчувствовать что-то нехорошее.

Она подходит к Анне, и та "с нежною улыбкой покровительства" одобряет ее туалет и красоту. С нежной улыбкой покровительства! При этом прекрасно понимая, зачем она пришла на этот бал и что она сейчас сделает с Кити. (Манипулятор, задумав подлость в ваш адрес, всегда становится с вами чрезвычайно нежен.)

Подходит и Вронский. Он кланяется Анне, но она... как бы не замечает этого и быстро уходит танцевать с другим. Но Кити мгновенно чувствует, "что Анна умышленно не ответила на поклон Вронского".

И вот Анна танцует с другим, они же стоят и смотрят на нее. Кити ждет, когда Вронский, как обычно, пригласит ее на вальс, однако время идет, а он не приглашает. Она удивленно посмотрела на него — "он покраснел и поспешно пригласил вальсировать, но только что он обнял ее тонкую талию и сделал первый шаг, как вдруг музыка остановилась". Но музыка еще звучит в душе Кити, она с любовью смотрит на Вронского — и он... не отвечает на ее взгляд! (И еще долго потом "этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал ее сердце".)

На мазурку он ее также не приглашает. Но Кити — внимательной умной Кити! — так не хочется думать о плохом (да это и не в ее натуре, она всего лишь внимательна, но не подозрительна), да собственно и никаких серьезных причин для этого вроде бы и нет, так, одни мелочи, да и вообще она уверена: он обязательно ее пригласит! И больше того: что-то снова подсказывает ей, что во время мазурки он обязательно сделает ей предложение!.. И она отказывает в мазурке аж пятерым.

Атмосфера праздника увлекает ее, она весела и возбуждена. Анна давно потеряна ею из виду, как вдруг в одном из танцев она снова видит ее — танцующей с Вронским. И поначалу этот факт не вызывает в Кити никаких подозрений, она только отмечает в Анне возбуждение от успеха и что она буквально пьяна этим успехом — буквально пьяна! И все-таки, думает Кити, что-то здесь не так. Уж слишком возбуждена Анна, уж как-то чересчур.

Она видит танцующего с Анной Вронского; она видит, как "каждый раз, как он говорил с Анной, в глазах ее вспыхивал радостный блеск, и улыбка счастья изгибала ее румяные губы". Посмотрев же на Вронского, Кити и вовсе приходит в полный ужас — "он теперь каждый раз, как обращался к ней, немного сгибал голову, как бы желая пасть пред ней, и во взгляде его было одно выражение покорности и страха".

И тут страшная догадка обжигает ее... Свет померк для Кити, она чувствует себя крайне подавленно и только из воспитанности продолжает улыбаться кому-то.

Наступает время мазурки, и все уже понявшая Кити в довершение ко всему приходит в отчаянье. Мало того что Вронский танцует мазурку с Анной, так еще она сама отказала всем, и теперь вряд ли кто-нибудь ее пригласит. Унижение и стыд переполняют ее. Все видели, как Вронский ухаживал за ней. И теперь все видят, как он с легкостью забыл о ней ради блистательной Анны.

А тут и подруга, графина Нордстон, заботливо подливает масла в огонь: "Он при мне звал ее на мазурку, — сказала Нордстон, зная, что Кити поймет, кто он и она. — Она сказала: разве вы не танцуете с княжной Щербацкой?"

Таким образом, Анне оказалось мало того факта, что он ее пригласил, ей потребовалось еще и непременное словесное подтверждение Вронского ее превосходства над Кити — что он помнит о Кити, но что он сознательно променял ее на великолепную Анну.

И вот Кити горестно смотрит на забывшего ее Вронского и снова и снова видит на его лице "то поразившее ее выражение потерянности и покорности, похожее на выражение умной собаки, когда она виновата".

Она смотрит и на Анну — и Анна прелестна, но... "но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести", отмечает Кити (отметим же и мы вместе с ней).

Горе так придавило Кити, что даже изменило ее лицо, да так, что Вронский, встретившись с ней, не сразу ее узнал. Разумеется, он все понял. Однако переживания Кити оставили его... равнодушным.

Разумеется, эту перемену в Кити видит и Анна. И что же она делает дальше? А дальше она выходит в круг для исполнения танцевальной фигуры и дружески — очень, очень дружески! — зовет Кити туда же. И Кити — подавленная, раздавленная всем этим унижением — в этот круг выходит как завороженная. Выходит — испуганно глядя на Анну... "Анна, прищурившись, смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой".

Вот вам и всё. Смотрела прищурившись — будучи как бы настороже, как бы оценивая ситуацию, как бы внимательно и быстро просчитывая, чего ждать от Кити. Однако, увидев, что Кити вовсе не намерена и даже просто не в состоянии поддерживать этот неуместный и фальшивый тон дружбы, что вместо этого Кити отвечает ей выражением вполне уместного удивления (да и то правда, разве так ведет себя друг?), и понимая, что из-за этого может выйти для нее неприятность, Анна бросает Кити — спокойно отворачивается и заговаривает с другими.

""Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней", — снова отмечает Кити.

Итак, практически в самом начале романа незамедлительно следуют две откровенные, не оставляющие сомнений характеристики Анны: ужасное и жестокое, чуждое и бесовское — вот что дважды отмечает в ней Кити, персонаж, доверие к высокодуховным качествам которого усиленно подчеркивается Толстым.

3. После бала. Возвращение в Петербург

"В знаменитой сцене, когда Каренин встречает ее

на петербургском вокзале, она вдруг замечает,

как торчат у него уши. Раньше она никогда не обращала

на них внимания, потому что никогда не оглядывала

его критически, он был неотъемлемой частью той жизни,

которую она безоговорочно принимала. Теперь все

изменилось. Ее страсть к Вронскому — поток белого

света, в котором ее прежний мир видится ей мертвым

пейзажем на вымершей планете".

Ложь Набокова

Похоже, только Набокову могло прийти в голову возвести такую простую вещь, как оттопыренные уши мужа, в ранг мертвого пейзажа на вымершей планете. Да и вообще занятно было узнать, что любовь Вронского наконец-то открыла Анне глаза на уши! И это после девяти лет брака. Разумеется, настоящей причиной этого ее внезапного отвращения к ушам было совсем другое, но мы еще к этому вернемся, а пока вернемся в канву событий.

*

На следующее утро после бала планы Анны внезапно меняются. Вместо того чтобы погостить у Долли еще день, как и намеревалась, она собирает вещи — она хочет уехать сегодня же. И это совершенно понятно. Во-первых, Кити. Хотя ее сестра Долли и довольна в глубине души, что брака с Вронским не будет (ей никогда не нравился этот военный), но все-таки отношения могут стать натянутыми — Анна сразу поняла прямую и бескомпромиссную натуру Кити. Во-вторых, Вронский. После такой блестящей победы над ним лучше всего исчезнуть, ибо продолжение не планируется. Он больше ни для чего Анне не нужен. Она совершенно в него не влюблена. А своих тайных и пока еще зыбких планов насчет любовника она пока еще и сама побаивается. Да и вообще ей больше никто здесь не нужен.

Кстати. Помните, как в день ее приезда дети Долли не могли отлипнуть от Анны? Они были буквально очарованы ею — точно так же, как все, и Кити в том числе. Дети чувствовали любовь к этой красивой тете и всячески стремились эту любовь выразить. Однако теперь, в день отъезда, их любовь к ней куда-то исчезает и им становится совершенно все равно, что она уезжает... Почему так произошло? Потому что эти дети самой Анне больше ни для чего не нужны -механизм обольщения выключен.

Но зато включен другой механизм — самооправдания. И он тоже доведен Анной до совершенства. Тут вам и "решительное признание", и очаровательная краска до ушей, и покаяние в "невольном" грехе, и милое произношение некоторых ключевых слов, и "искреннее" сожаление". И вот как все это выглядит:

"— ... Ты знаешь, отчего я еду нынче, а не завтра? Это признание, которое меня давило, я хочу тебе его сделать, — сказала Анна, решительно откидываясь на кресле и глядя прямо в глаза Долли.

И, к удивлению своему, Долли увидала, что Анна покраснела до ушей, до вьющихся черных колец волос на шее.

— Да, — продолжала Анна. — Ты знаешь, отчего Кити не приехала обедать? Она ревнует ко мне. Я испортила... я была причиной того, что бал этот был для нее мученьем, а не радостью. Но, право, право, я не виновата, или виновата немножко, — сказала она, тонким голосом протянув слово "немножко".

<...>

— Да, Стива мне говорил, что ты с ним танцевала мазурку и что он...

— Ты не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я только думала сватать, и вдруг совсем другое. Может быть, я против воли...

Она покраснела и остановилась.

— О, они это сейчас чувствуют! — сказала Долли.

— Но я была бы в отчаянии, если бы тут было что-нибудь серьезное с его стороны, — перебила ее Анна. — И я уверена, что это все забудется и Кити перестанет меня ненавидеть".

Ну вот видите! Оказывается, она чувствует себя такой виноватой перед Кити. Оказывается, она, сойдясь на балу с Вронским, имела самые благородные намерения — она думала сватать! Но что же делать, если Вронский потерял из-за нее голову?!

Кстати, о сватовстве. Это слишком надуманный предлог. Слишком. Во-первых, никто не просил (а без спросу такие вещи не делают). Во-вторых, все и так были уверены, что дело идет к свадьбе — зачем же сватать там, где уже и без того всё готово? И в-третьих, Анна чересчур постороннее лицо, чтобы заниматься сватовством.