— Послушай-ка, Пила. Твой брат, когда уезжал, надел на голову что-нибудь?
— Нет, так поехал, а что?
— Когда его увидишь, он обязательно будет с покрытой головой, или лоб чем-нибудь перевяжет.
— Почему? — спросил Пила.
— Будет прятать знак. Злыдень, когда перепрыгивает из человека в человека, оставляет знак у обоих на лбу. Видел ты у мертвого на лбу пятно?
— Как от огня?
— Да.
— Видел. Только когда он к нам приезжал, то там все чисто было.
— Он заживает со временем, и у этого наверно уже зажил. Значит, злыдень ходил в его теле долго.
— А человек, в которого злыдень вселится, его нельзя как-нибудь спасти? — спросил Пила.
— Этого мы не знаем наверняка, и даже наш учитель не знает. Но еще никто из захваченных злыднем, не оставался в живых. Когда тот из человека выходит, то человек просто падает замертво, и все. Так же и ваш гость — упал и умер, когда злыдень из него выпрыгнул в твоего брата.
— Да точно ли еще, что с Краюхой так и случилось, как вы говорите?
Рассветник сурово посмотрел на парня, но сказал по-прежнему спокойно:
— Поверь, Пила: я бы и сам хотел, чтобы было не так... только на том месте, где мы нашли мертвеца, там не просто убийство было, там совершилось большое черное колдовство...
— Да ты что, забыл, что ли, как брат-Рассветник прямо посреди дороги почуял злыдня след, и всех на место привел. — сказал Коршун. Пила кивнул. Вроде бы все так и было, но в то же время — уж больно походило на небылицу...
Рассветник добавил:
— Поэтому вот что: если увидишь в Новой Дубраве, или еще где-нибудь, своего брата, а на лбу у него — черный ожег... Не верь тогда вобщем, что это твой брат перед тобой.
Немного проехали в тишине. Коршун с Рассветником начали было новую песню, да быстро рассорились из-за того, какие слова петь вперед и замолчали. Пила долго думал про себя, а потом спросил Рассветника:
— А что, этот злыдень может когда захочет, в кого захочет вселиться?
— Нет, не так. — сказал Рассветник — У них есть условие: Прежде, чем злыдню войти в человека, этот человек должен согласиться в чем-нибудь злыдню помочь. Только тогда злыдень будет иметь над ним власть. Такой у них порядок — добавил он — делать зло тем, от кого видели добро, а если придется поневоле принести добро кому-нибудь, то обязательно с такой добавкой, чтобы человек сам был не рад.
— Так что, получается, если Краюха его проводить согласился...?
— То-то и оно. Согласился.
— Согласился — значит пропал. — добавил Коршун.
— А если он это... — вдруг как бы подумал вслух Пила — Если он не сам, а я его уговорил, ну не уговорил, а подтолкнул, что ли...
— Как дело-то было? — спросил Рассветник.
— Да как... Этот подъехал к нам, незаметно еще подъехал как будто подкрался. И давай, говорит, в проводники мне нанимайтесь. Я Краюхе и говорю: езжай давай. Он и согласился... Меня черт тоже дернул... Послать бы его катиться по всем колдобинам!
— Ну-ка, глянь на меня, Пила! — сказал Рассветник громко и твердо. Все остановились. Пила посмотрел Рассветнику в глаза.
— Ты никак надумал себя винить? — спросил воин.
— Так я это... Я ведь сам его вроде... — пробормотал Пила, не то наговаривая на себя, не то оправдываясь.
— Послушай-ка меня теперь! — сказал Рассветник, точно повелел — Про то, кто перед тобой, ты не знал, и знать не мог, так? Так! Ты брата своего отправил зачем — выполнить за тебя досадное дело, о жизни и смерти речь не шла, и в мыслях не было! А если бы знал — не отправил бы ведь ни за что, правда?
— Так, но...
— Вот и не казни себя за то, о чем не знал, и представить даже не мог! Это во-первых. Во-вторых, насчет "послать бы его" Об этом думать забудь! И думать забудь себя винить, что не послал — об этом и речи не могло быть! Еще не такие люди, парень, как ты или как я, или посильнее нас, поддавались на чары злыдней, и по одному их слову делали такое, что сами потом проклинали свою слабость и волосы рвали на голове! Понял? А тебе, не знавшему, не видевшему их ни разу, к встрече с такой силой никак не готовому — тебе и думать было нечего о том, чтобы как-то с ним спорить, Ясно?
Пихнули коней под бока и тронулись дальше.
— Ясно-то оно ясно. — сказал Пила чуть погодя — А вы сами откуда про них столько знаете?
— Да мы уже не первый год за ними гоняемся. — сказал Коршун.
— Мы за ними, а в позорные годы было так, что злыдни гонялись за нами. — прибавил Вепрь.
— Князь вас послал? — спросил Пила.
Коршун посмотрел на Рассветника.
— Слышь, Рассветник. Князь нас послал, или как?
— Нет, Пила, мы не княжеские люди. — сказал Рассветник — Коршун с Вепрем — они вот на службе у князя, их воевода Барс отпустил из гор нам в помощь. А мы с Клинком никому не служим. Мы ученики Старшего и ему помогаем в его делах.
— А кто он, Старший?
— Он мудрец и колдун. Живет на белой горе в Пятиградье. Не слыхал?
— Слышал, что есть такая земля, Пятиградье, а что за страна, и что там за люди живут, не знаю. Они не ратаи, кажется?
— Да, не ратаи. Но они тоже данники стреженского князя и служат ему по особому договору. Называется их народ уннаяка.
— Унаяки вобщем. — сказал Коршун — Вепрь вот у нас унаяк.
— А учитель ваш тоже унаяк?
— Нет, он ратай. — сказал Рассвтеник.
— Почему тогда живет там?
— Нравится ему там. — сказал Рассветник — Он никому не служит, вот и живет, где нравится.
— Так вы оттуда, с самого Пятиградья за злыднем гнались? — спросил Пила.
— Да мы по каким только местам за ними не носились! Ты и не слышал о таких местах, наверное. И везде они за собой бросают мертвые тела с опаленными лбами. — сказал Рассветник.
— Это затворник их научил так? — спросил Пила.
— Он, кто ж еще. — сказал Коршун.
— И сам он так умел?
— Ясноок-то? — переспросил Рассетник — Умел, наверное. Только оно ему зачем, он ведь многие годы сидел безвылазно под землей. Не ел, не пил, поддерживал в себе силы одним колдовством.
— Это и у нас рассказывали, что он света боялся, а тьма ему придавала силы. — сказал Пила — А ваш учитель не так живет?
— Нет, не так. — резко сказал Рассветник — И если бы ты так сказал, зная Старшего, то за это одно... Ты не сравнивай больше пещерника с нашим учителем.
— Не буду! — с готовностью согласился Пила.
— Ему свет и красота земная придают силы, хотя он и тьмы никогда не боялся. Ты и не знаешь наверно, что если бы не Старший, то может быть, Ясноок до сих пор бы сидел в своей яме на княжьем дворе, и всю ратайскую землю гноил бы, как раньше!
— Как это?! — удивился Пила — Ты говоришь, ваш наставник Ясноока победил, а я про это и правда не слышал! Знал бы — ни за что не стал бы спрашивать, похожи ли они или нет, с тем колдуном!
— Ну, то что ты не слышал о нем, это не удивительно. До сих пор за это все хвалят только князя Светлого.
— Расскажи, как было! — взмолился Пила — И как вообще оно так получилось, что какой-то крысюк подпольный, весь век в берлоге просидел, и забрал такую власть!
— Это, Пила, долгая история. — сказал Рассветник.
— Так ведь и путь у нас не близкий. Расскажи, а я потом нашим в Горюченском перескажу.
Рассветник начал рассказывать:
— Началось все лет двадцать назад, еще в начале княжения Светлого. Тогда впервые стало слышно про Ясноока. Сначала он появился в Каяло-Брежицке — в большом городе на полудне, в столице Степного Удела. Но там он, судя по всему, надолго не задержался, а перебрался в Стреженск, и год-два сидел тише воды ниже травы. Старики, которые тогда его знали, говорят, что он был чистой воды акиринаец. Но никто и глазом моргнуть не успел, как Ясноок стал самым коренным ратаем, и даже говор у него стал настоящий малочарокский, так что тамошние его чуть ли не за поприще начали принимать за земляка.
— Так он откуда на самом деле взялся? — спросил Пила.
— Никто этого толком не знает. Скорее всего — из акиринайского земли, что в царстве хвалынского калифа, там в это время была большая междоусобица, и оттуда много акиринайцев спасались в наши сопредельные земли — кто в Стреженск-Полуденный, кто в Каяло-Брежицк. Этот вот добрался до самого великокняжеского Стреженска. Поселился он там у книжников, стал переписывать книги и переводить с акиринайского и хвалынского. Тогда он и стал впервые известен своей ученостью, там и с Вороном познакомился. Про Ворона-то слышал?
— Нет. — признался Пила — А он кто?
— Ворон — колдун. Тогда в Ратайской Земле было два больших колдуна — наш Старший и Ворон. Когда-то они называли друг друга братьями, но Ворон прельстился золотом и честью больше чем мудростью, и подался в Стреженск — колдовать для князей и больших бояр. Мудрости и силы он из-за этого лишился, а золота и большой чести так и не нажил нажил. Старший, когда тот уходил, только головой вслед покачал, и остался жить на Белой Горе. Так вот, Ясноок напросился к Ворону в ученики, с книжного двора ушел, стал Ворона назвать вторым отцом, а уж Ворон на него нарадоваться не мог, такой способный да усердный ученик нашелся! Глаз с учителя не сводил, каждое слово его ловил и глотал поскорее. Готов был дорогу перед Вороном мести бородой, башмаки целовать.
— Он так, конечно, не делал. — сказал Коршун — Только клялся, что готов был.
— Так вот. — продолжал Рассветник — В ворожбе он скоро превзошел самого Ворона, но ничего без его совета делать словно не смел — все сначала спрашивал, а за каждый совет благодарил чуть ли не со слезами. Ворон от этого становился мягким, будто тесто, и рад был раскрыть Яснооку любые тайны — даже то, что ему Старший в годы братства доверял строго-настрого держать при себе, до самого крайнего случая.
— Ворона какая-то, а не Ворон! — злобно пошутил Пила.
— Зря ты так говоришь! — сказал Коршун — Ворон хитер как девять леших, и знает много. Чтобы его перехитрить надо быть таким вот Яснооком, только ему и удалось! И колдуном он оказался таким, что Ворону до него — куда там!
— Как это, оказался? Он, что, не у Ворона этого выучился, что ли?
Коршун усмехнулся.
— Что ты! И все его тихое житие у книжников, и даже имя — Ясноок — все один обман! Ведь, змей, имечко-то какое себе придумал — ни княжеское, ни воинское, ни мужицкое, ни хрен пойми какое, только ни колдовское — это уж точно! Так черных ведьмаков не зовут, а он всегда был ведьмаком самым настоящим, и таким черным, что чернее некуда, это точно!
Рассветник продолжал рассказ:
— Скоро его уже знал весь Стреженск. Он колдовал для многих больших людей, и везде вполголоса говорили, что за помощью к нему идти лучше, чем к Ворону — вернее.
— Он людям, значит, помогал? — спросил Пила — Что-то в первый раз про него такое слышу.
— Помогал в то время. Привораживал, подправлял торговлю, снимал боли, от железа заговаривал, и на железо...— ответил Рассветник — Не всем, конечно, а только кому сам хотел, перед другими глаза закатывал и рек, что мол, вступил на путь тайного знанияне для наживы и мелкой людской суеты, а ради любви к мудрости. Скоро про него и по-другому стали говорить: что тем, кто с Яснооком заведет дружбу, тому во всем будет удача, а кто как-нибудь не-по хорошему с ним пересечется — тому наоборот, будет одна беда.
Только Ясноок умудрялся так устроить, что до Ворона такие слова не доходили. Вся Ратайская Земля уже шептала о Яснооке, а Ворон ничего, кроме своего имени, не слышал. Но слухи эти дошли и до Пятиградья, до самой Белой Горы.
Тогда Старший решил сам сходить в Стреженск. Пришел он там к Ворону и уговорил его познакомить с Яснооком. Ворон хотя и успел загордиться перед Старшим, и думал, будто учитель ему очень завидует, но не отказал. Может даже потому, что хотел похвастаться лучшим учеником. Ведь Старшему такого вовек не воспитать — он думал.
Поговорил Старший с Яснооком наедине, а потом, когда вышел от него, то сказал Ворону: "Брат Ворон, не так прост твой любимец, как ты думаешь, а какой он — не знаю. Спрашиваю его, и слышу в ответ пустой звук. Смотрю на него, и не вижу человека, вижу одну маску, а за ней — тьма непроглядная. Лицо свое он хорошо скрывает. Боюсь как бы ты, брат, змею на груди не пригрел. От этого большая беда выйти может. Приглядись к нему" — Так мне пересказывал Молний — первый среди наших братьев, который при этом был. Ворон — он рассказывал дальше — от таких слов сильно удивился, но расспрашивать Светлого больше ни о чем не стал, только поспешил с ним поскорее распрощаться.
Какой был разговор у них с Яснооком по отъезду Старшего, нам неизвестно, только на другой день Ясноок сам, без приглашения, пошел к великому князю, и скоро со двора Ворона переехал на княжеский.
— А Ворону сказал: "поклон этому дому, а я — к другому" — добавил Коршун
— Так и сказал? — удивился Пила.
— Да нет, шучу. Хотя волк его знает. Наверное, мог бы и так сказать.
— Вот с тех-то пор он и открыл свое истинное лицо. Вернее лицо он спрятал, но все его черное гнилое нутро обнаружилось как нельзя нагляднее. Очень быстро он стал у Светлого первым советником, помощником во всем, только помогать князю он стал не в добрых делах, и советовать не доброе. И дела в Стреженске от этого пошли день ото дня все хуже. — рассказывал Рассветник.
Не успел еще Старший вернуться из Стреженска до Белой Горы, как его догнали отроки Светлого, и передали княжеское слово — убираться из ратайской земли, куда глаза глядят. Иначе — князь приказывал — и Старший, и все, кто за него вступятся, вызовут гнев великого князя. И Старший послушался. Хотя знал бы, чем все обернется, то наверное и гнев на себя не побоялся бы принять. Из всех тогдашних учеников с ним один только Молний и остался. Так они и ушли вдвоем. Остальные кто куда разбежались и Белая Гора опустела надолго.
На дворе у князя для Ясноока откопали пещеру и он в ней стал жить, наружу никогда не выходя. Тогда его и прозвали Затворником, тогда же впервые появились его пятеро злыдней. В нору к колдуну спускался только Светлый, и больше никто — ни бояре, ни ближние дружинники князя. Даже со своими подручными, кроме этих пятерых, Ясноок перестал лично видеться, все приказы он отдавал и получал все известия только через злыдней. Они стали Яснооку вместо глаз, ушей, вместо языка и вместо рук. Все свои темные дела он стал делать только через них.
— Эти-то откуда взялись? — спросил Пила.
— Тоже никто не знает наверняка. — отвечал Рассветник — То ли он своим прислужникам дал такую колдовскую силу, то ли вызвал духов откуда-то с той стороны, поселил в человеческом обличии и заставил служить себе. Они стали как пять пальцев у его руки, и этой рукой он шарил по всей ратайской земле, до самых дальних краев. И страх перед ним стал еще больше.
Князь с помощью Ясноока начал забирать власти все больше и больше. С дружиной перестал и пировать, и советоваться. Старых советников от себя совсем отстранил, приблизил тех, кто был на примете у Затворника. Вернее сказать, Затворник их к князю пододвинул. Все дела Светлый стал решать не спросив совета ни стреженских бояр, ни дружины, и горожан на сбор тоже на больше не созывал. Если с кем и совещался, так только с Затворником в его пещере. А для остальных у него осталось одно — приказывать.
