Вообще, Ловец целился в голову, но...
Длинные когти чудовища со свистом промелькнули рядом с его шеей и вместо сонной артерии порвали дорожный камзол. Очень помог вахмистр. Единственный из всех улан постоявший за честь мундира. Он напал сзади и нанес колющий удар снизу вверх под лопатку. Стальной кончик клинка вышел из ее правой груди. Чудовище закричало. Неслышный телепатический вой раненного существа заполнил голову и вытеснил все другое. Ловец успел поставить блокаду, иначе с ним случилось бы то же самое, что и с вахмистром, который рухнул, брызгая кровью из носа и ушей.
Когда она опять бросилась на него, он был готов. Уход вправо и сразу винтовой, рубящий удар. Метил в шею, но опять ошибся. Удар пришелся выше, по черепу который развалился на половинки, треснув как спелый арбуз.
Все.
На поляне перед источником не осталось больше никого. Кровь, трупы, запах цветов и трав. Ловец дрожал мелкой дрожью труса. Очень болела голова.
* * *
Ощущение нереальности таяло медленно. Вслед за ним в темноте растворялось чувство спокойной удовлетворенности и покоя. Опять вернулись шум леса, жалобное ржание умирающих коней и хрип собственного дыхания. Ловец отупело смотрел на крылатый труп того существа, что было женщиной.
— Как он с ней жил?
Конечно же, ему никто не ответил. Зато звук собственного голоса привел его в себя, а воспоминание о станционном смотрителе окончательно отрезвило. Скорее всего, на возникшие вопросы никто никогда не ответит. Сила взрыва показывала, что на месте станции остались одни руины. Ни документов, ни одежды, ни свидетелей. То есть не осталось ничего, что смогло бы указать на то, что кто-то поднял тревогу и уничтожил нечто очень похожее на женщину-мутанта. Вернее так. Бравые уланы по приказу их непосредственного начальства (увы, погибшего) ценою своих жизней доказали, что мутанты не пройдут. Ловец так и представил, как какой-нибудь столичный борзописец строчит бодрую патриотическую заметку. Ему — борзописцу — хорошо. На основании расспросов "очевидцев" из спасательной команды отписал норму и забыл.
— А мне что делать?
Рапорт не напишешь на основании голых домыслов. Нужно собрать материал, определить причину и последствия произошедшего, да и свидетелей найти необходимо самых настоящих, а не липовых. К тому же, и самое главное, требуется объяснить основания, из-за которых был прерван путь и нарушено предписание следования.
"Ну, еще не совсем нарушено", — подумал Ловец и посмотрел на зарево огромного пожара. Он ухмылялся сам не зная чему.
Это была "мотанская глина". Там в сарае, в ящиках была сложена белая, с запахом мыла, твердая и сухая как песок пустыни "мотанская глина". Добывают это самую глину на огромной глубине в толще гор монахи Мотанского монастыря и используют исключительно для красочных фейерверков во время народных гуляний. Слава Богам, что они не додумались до другого! Не хочется добавлять, но придется: пока. Пока не додумались.
Ухмылка превратилась в кривую гримасу.
Загадка в том, что добывают-то ее на другом конце планеты, и сюда она никак не могла попасть. Но попала и устроила такой знатный фейерверк. Для того чтобы выяснить вопрос зачем она сюда попала, Ловец должен вернуться обратно к развалинам станции. Это для начала. Дальше от развалин по тракту к побережью, выспрашивая на каждом полустанке, не видел ли кто-нибудь вот таких вот примерно коробок. Естественно его необычный интерес не останется без внимания соответствующих королевских служб и вот тогда... Словом, верх глупости. А раз так, то самое простое и логичное решение, какое могло прийти в голову:
— Ну, это все на... Пусть региональный наблюдатель разбирается.
Когда он обыскивал тело вахмистра, стыдно не было. Все равно мертвым деньги не нужны. Пригодится и кавалерийский стилет, и плащ. Жаль, что лошади либо погибли, либо разбежались, а так... все хорошо.
— Спасибо тебе, солдат.
Ловец постоял над телом улана, повернулся и пошел прочь.
Оставаться здесь было опасно при любом раскладе. К утру во всем уезде жандармы перекроют дороги, к вечеру следующего дня легионеры займут села и поместья, а еще через ночь егеря начнут прочесывать леса. А потом всю неделю "знать не знающих, ведать не ведающих" крестьян будут таскать на допросы к дознавателям Королевского надзора. Знаем, проходили! Попадать в этот капкан совершенно не хотелось. Он и так рисковал, сунувшись в околоток к писарю.
"Слава Богам, он меня не узнал. А ведь мог, ой, как мог".
Здраво рассудив, что ему несказанно повезло, Ловец решил, что лимит везения у него исчерпан. По крайней мере, на сегодня. Впереди его ждала дорога, по которой он пойдет походкой человека, привыкшего к безлошадной жизни. Впереди его ждали спокойствие и умиротворение:
"Допустим, я начну расследование. Хотя бы первичное. Точнее, я его продолжу. А зачем? ... Тебе все это надо? Нет, конечно, не надо... И что?"
— И ничего, — ворчал Ловец, ноги которого упрямо шагали в сторону, откуда доносился собачий лай. — Я просто не люблю бросать недоделанную работу.
* * *
Деревня, куда пришел Ловец, встретила его шумом. Собаки заливались в бешеном лае, не ко времени кричали петухи и мычали коровы. Не было слышно только людей. Ни одно окно не горело светом, ни одного человека у калитки или ограды. Люди старательно не замечали, что рядом с ними творится что-то неладное. Так уж они устроены, все надо потрогать руками и увидеть собственными глазами. Вилланы, как и всякие необремененные лишними знаниями люди, верили, что где-то водятся гномы, болотники, лешие, вампиры и оборотни. Где-то далеко. Где-то там, за далекими холмами и долами, но только ни в коем случае не рядом. Вокруг все так ясно и понятно. Кому нужны сложности? Правильно. Никому. А то, что зверье бесится, так какой с них неразумных спрос. Глупости все это.
О таких вещах не стоит даже разговаривать с соседями в местном кабаке. За доброй кружкой пива лучше всего обсудить виды на урожай, предстоящие свадьбы или похороны, дела в уезде или в столице. Еще за пивом неплохо обсуждаются личности путешествующих постояльцев, о которых рассказывает уважаемый кабатчик. Их одежду, возраст, род занятий, аппетит, толщину кошелька и причину остановки.
Ловец вовсе не хотел, чтобы о его нем много говорили после его ухода. А куда может отправиться одинокий путешественник в деревне ночью, если хочет остаться незамеченным? Конечно, к деревенской знахарке, куда нормальный сторонний человек никогда не сунется. Ее дом всегда стоит на отшибе, а информации у нее гораздо больше, чем в самом лучшем кабаке. Поэтому Ловец оставил в стороне аккуратные, чистые домики под одинаковыми красно-коричневыми черепичными крышами и пошел в обход, по задворкам.
Деревенька была богатая, и, наверное, она уже давно стала бы селом, если бы не страх вилланов перед дополнительными налогами. Правда, дела делать все равно надо, поэтому и расширяли ее за счет ближайшего болота. Крестьянам было жалко черноземные земли использовать под дворы, так как за землю надо платить аренду помещику. А болота что? Болота, как известно, ничьи, даже не государственные, поэтому селом их деревню, даже если захочешь, по бумагам не проведешь. Закон есть закон.
Вот и проклял Ловец всех окружных баронов, маркизов и все законы вместе взятые, пока пробирался к колдовской хибаре. Каждому же понятно, что ведьмячий дом выставят не на видное место, а на болотные задворки. Его бы вовсе убрать. Поганое это дело. Но страсть как нужное.
— Ты, милая, главное не бойся.
— Все равно боязно. ... Мобыть ему в еду сыпануть?
— Нет. В еду нельзя. Не помогет. Вот когда муженек твой уснет, то ты... Смотри только, чтобы крепко уснул! Тогда ты и начни ему втирать в это самое место.
— А коли проснется?
— Что ж, — вздохнула знахарка. — Судьба у тебя значит такая.
— ... Я пойду?
— Иди. Иди, милая. — По сходням протопали быстрые молодые ножки.
Ловец успел разглядеть толстую белую косу, засеребрившуюся при свете луны. Домик ведьмы стоял на сваях, и он оказался как раз под одной из них. Красная лампа на крыше, пентаграмма Знания над дверью указывали на то, что он не ошибся.
— Ты, человече, долго мокнуть-то будешь? Как-никак не болотник. — Ловец был замечен и, видимо, довольно давно.
— А у тебя, бабка, посетителей больше не будет?
— Кто ж их знает! — Миловидная старушонка смотрела на него сверху вниз пытливым и совершенно нестариковским взглядом. — Тебе чё надыть?
— Поговорить.
— Говори, милок.
— Ты, бабушка, в последнее время в округе никакого непорядка не замечала?
— Не моя забота за порядком следить. Я все больше бабам помогаю.
Было понятно, что головой стенку не прошибить. Наступить ей на горло, как конюху не получится, а если и получится, то это было бы верхом непродуктивной глупости. Да и ноги совсем промокли.
— Бабушка, я прошу тебя. Уважаемая, очень надо!
Она смотрела совершенно спокойно, никак не выказывая эмоций, а потом просто повернулась и пошла в избушку. Несмотря на ее хитроватое выражение лица, Ловец понял, что выиграл первый раунд. Главное не растерять полученное преимущество.
Обычно такие вот старушки играли роль всезнающих помощниц при родах, хворях и всяких других напастях. Прибегали к их помощи все, хотя никто после счастливого выздоровления не скажет спасибо и не поклонится лишний раз, встретив ее на улице. Грех это все. Падре особенно ругается и каждую проповедь проклинает ведовство и всякое подобное нечестивое занятие. Правда, мало какая деревня, а уж тем более село, обходится без такой вот старушки.
— Ты грохот слышала? — Ловец решил время зря не терять.
— Я старая, а не глухая, — огрызнулась бабка, показав свои сохранившиеся зубы.
Она сидела на топчане на фоне открытого огня, у ног лежал, сверкая глазами, черный, как смоль, кот, а в руках она держала устрашающего вида посох. Вид был классически-книжный. Ловец ни на минуту не усомнился, что в случае чего, она этим своим "волшебным" посохом двинет ему по голове и будет при этом говорить какие-нибудь заклинания.
Да, такого в городе не встретишь. Повывели такую экзотику в городах еще по приказу Святого Баардена Благочестивого лет эдак триста назад. Поэтому-то с тех славных пор охочие до колдовства придворные дамы частенько наведываются в пригородные деревни и села. Говорят, мудрости набираются.
— Что, сильный человек, скажешь? — Слово "сильный" было произнесено с должным ударением и без всякой двусмысленности. Она знала, так же, как и он, что у них было общее поле деятельности. Стрелок стрелка, как говорится, видит издалека.
— Почему не сделала ничего? — Ловец сел на скамейку у двери.
— Тебя ждала.
— ???
— Ибо сказано: Каждый Герой свое дело имеет, каждый свою судьбу да пожнет.
— Так я в герои не набиваюсь.
— Героями не становятся, Героями рождаются.
Лирическое отступление слишком затягивалось. Ловец так и видел скачущих по тревоге сонных жандармов, а кормить цитатами из друидских легенд он и сам ее мог хоть до рассвета.
— Что делать-то будем? Не могла она здесь без помощников.
— Правильно, не могла.
— Покажешь? — Он, наверное, и сам бы смог найти их по следам Силы, но в большой деревне, не спящей от страха, в каждый дом ломиться не будешь.
— Серебра у меня нет. — Ведьма встала, достала из-под топчана острый недлинный кол и протянула Ловцу. — Пришлось кол в отварах вымачивать.
Когда они шли по главной улице, стало ясно, что деревня лишь трусливо притворялась спящей. Ловец чувствовал, как за закрытыми ставнями домов обеспокоенные люди жались по углам, осторожно выглядывали в щели темных окон, молись и ждали своей участи. Они все уже знали, что произошло нечто, но они не понимали что именно, и большинство из них даже не хотело понимать.
— Когда же это у вас началось?
— Давно, милок. Ох, как давно. ... Годов двадцать пять тому назад приехали к нам двое. Брат и сестра. Из города они были. Красивые. Пожалуй, даже слишком уж красивые. ... Стал он плотничать да людям по хозяйству помогать. Девки за ним бегать начали, парни за ней. Драки да ссоры пошли, но не слишком. Не больно-то они к себе пущали, жили особняком, да к тому же, старики к этому не больно хорошо относились. ... Одним словом, полуэльфами они были. ...
Ловец понимающе закачал головой. Эльфы и люди могут иметь детей. Обычно рождаются двойняшки: брат и сестра. От людей их отличает только эльфовское строение ушей, а остальное все, как у других. Хотя, пожалуй, не все. Срок жизни у них был короче, чем обычно бывает у эльфов, но длиннее людского. Если детей рождали, то чем дальше поколения уходили, тем больше непорядка в мозгах у смешанных было. Не терпит природа мешанины.
— Всегда держались вместе, — продолжала между тем ведьма. — Нелюдям так и положено в людские дела не соваться. А потом забеременела она. И оказалось, что это он ей ребенка сделал. Брат сестре, значит. Ну, падре всполошился, призвал людей нечисть изгнать, да и спалил их дом. Она с ребенком убежала, а его мужики палками забили. Так-то вот, касатик.
— Причем здесь чудище?
— Стало быть, причем. Вернулась дочка в деревушку, к праху отца своего. Не знаю, не ведаю, как она смотрителевой женой стала, но... Позапрошлой весной приехала и началось... Парней губила, девок портила.
— А ты чего смотрела?
— Смотрела вот. Она ж не убивала никого. А у телок наших по два теленка рождаться стало, молока больше давать стали. Куры несутся чуть ли не по десятку яиц каждый день. В хозяйствах прибыток, а ради него и потерпеть можно.
— Можно, — согласился Ловец.
— Плохо. Плохо все, сынок, и стыдно. Ох как стыдно. — Старуха вздохнула и сняла платок, под которым скрывались заостренные эльфские уши.
— И долго ты в деревне так живешь?
— Как на свет появилась полуэльфкой, так и живу. — Она улыбнулась усталой и очень мирной улыбкой. — Пришли.
Перед ними возвышался высокий забор дома деревенского старосты. За забором было странно тихо. Там не было собак.
* * *
Ставни оказались на удивление слабыми. Удивиться, однако, он этому не успел. Драка началась сразу, как только Ловец пролетел через окно внутрь дома.
Его ждали.
Люди, поставленные под контроль с помощью Силы, не становятся ее обладателями, но они чувствуют все, что происходит с тем, кто их контролирует. Связь с хозяином для них наркотик, и, когда теряется контакт, начинается ломка. Сейчас всей деревне не хватало желанной связи с хозяином, точнее с хозяйкой. У кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей — все зависит от продолжительности контактов.
Здесь были уже не люди — выродки.
Мощный бородатый дед, неуклюже налетевший на него с топором, брызгал слюной, вращал светящимися глазами. Движения его были медленными и вялыми. Хозяйка, по-видимому, поставила его под контроль первым, и ему было больнее и страшнее всех, хотя он по-прежнему не понимал того, что с ним происходит.
Кол вошел легко, скрипнули ломающиеся ребра. Ловец вырвал заостренную палку у него со спины, схватившись за окровавленный кончик, который вылез из под лопатки. Хрипы и брызгающую кровь он уже не видел. Ему пришлось ставить знак обороны.
