— Ты замечал что-нибудь необычное за то время, что здесь сидишь? — спросил он.
Андре, давно уже поднявшийся на ноги, удивлённо изогнул брови.
— Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, — с вызовом заявил он.
Стражник приготовился нанести удар, Андре — ответить, хотя ничем хорошим это для него закончиться не могло. Но маг едва заметно мотнул головой, заставляя охранника остановиться.
— Прошу прощения. — Насмешка в его голосе если и была, то едва заметная. — Итак, не обращали ли вы внимание на что-нибудь необычное? Изменение в её состоянии? Какие-либо странные явления?
Я напряжённо следила за разговором. Сейчас сердце должно было бы забиться так часто, чтобы заглушить своим отдающим в ушах стуком все прочие звуки. Вот только у меня — нынешней — не было сердца.
Андре безразлично пожал плечами.
— Никаких изменений не заметил. Она всё время выглядит так же, как сейчас. А странности... Странно, что она до сих пор дышит, учитывая, что ей не дают ни еды, ни питья.
Альт Ратгор пристально посмотрел на него, потом коротко покивал.
— Что ж, благодарю за помощь.
Утратив к нам всякий интерес, маг вышел из камеры. Стражники поспешили за ним.
Я подождала, пока стихнет звук шагов. Потом, ни слова не говоря, вылетела из камеры и устремилась вслед за магом. Удостоверилась в том, что он поднялся на несколько этажей и действительно выходит из тюрьмы, и с чувством облегчения вернулась назад.
— Спасибо! — сказала я сокамернику, привычно пристроившись под потолком.
— За что? — поднял голову Андре.
— Ты меня не выдал.
— С какой стати мне было это делать? — удивился он.
— Да мало ли. Кто я тебе в сущности? Не жена, не невеста, не сестра. Совершенно посторонний призрак. Ты мог бы попытаться выторговать для себя какие-нибудь поблажки в награду за ценную информацию.
— Неужели? И какие? — с фальшивым воодушевлением поинтересовался Андре. — Вроде лишнего куска хлеба в придачу к здешней каше?
— Ты не успел как следует наголодаться, — хмуро усмехнулась я. — Со временем поймёшь, что лишний кусок хлеба в день — это тоже совсем не мало.
— Может, ты и права, — равнодушно отозвался сокамерник. — Но я не собираюсь пресмыкаться перед кем бы то ни было ради этого хлеба. Тем более — сдавать своих таким, как Йорам альт Ратгор.
— А разве призрак может быть своим? — поинтересовалась я.
— А почему нет? — откликнулся Андре. — Лучше скажи, почему считаешь информацию, которой я располагаю, настолько для него ценной.
— Не знаю, — в отчаянии ответила я, сбившись со счёта, в который раз за последнее время произношу эти слова. — Но почему-то для него это важно. Он меня ненавидит. И ждёт моей окончательной смерти. Хоть и считает, что фактически меня уже нет. И, наверное, он где-то прав.
— Спорный вопрос, — возразил сокамерник. — Любопытно, почему твоя судьба так для него важна. Не думаю, что глава магического ведомства Риннолии многих посещает в тюрьме.
— Не знаю, — только и могла повторить я. — А ты бы в следующий раз поостерёгся провоцировать этих скотов. Они ведь ударят безоружного мечом и не дрогнут. Да и потом им ничего не будет, учитывая социальный статус таких, как мы с тобой.
— В общем-то ты права, — поморщился Андре. — Но иногда мне кажется, что так даже лучше. Не думаю, что меня долго продержат здесь в живых. Не уверен, конечно, но... вероятность три к двум, что мне раньше или позже устроят какой-нибудь несчастный случай. Погиб во время драки. Редко ли такое бывает в тюрьме? А если так, уж лучше я буду бороться в этот момент. А не подставлю кинжалу спину.
— Понимаю, — согласилась я. И, немного подумав, добавила: — Знаешь, если тебя действительно убьют... Попробуй меня подождать. Не думаю, что я задержусь здесь ещё надолго. Пойдём дальше вместе. Ты не против?
Андре очень серьёзно посмотрел под потолок, как раз туда, где я находилась.
— Нет, — ответил он, — я не против.
За ним пришли через два дня. Снова стражники, снова в нестандартное время. На этот раз трое. Прежде, чем вывести его из камеры, на руки надели кандалы.
— Ну вот, кажется, и оно, — тихо сказал Андре, повернувшись к стене. Вроде бы как бормотал себе под нос, но я-то знала, что он обращается ко мне. И подлетела совсем близко, чтобы слышать. — Если не вернусь, то прощай. И...держись. Ты же не так просто выжила.
Стражник, не церемонясь, схватил его за плечо и толкнул к выходу.
— Я пойду с тобой! — решительно заявила я.
Ясное дело, охрана меня слышать не могла.
Я вылетела из камеры сквозь решётку и последовала за ними. Мы прошли по коридору, потом поднялись на два лестничных пролёта. Дальше снова был коридор, гораздо лучше освещённый, чем наш. Я видела, как Андре щурится с непривычки. Потом его ввели в какую-то комнату. Двое стражников остались снаружи. Тяжёлую, толстенную дверь сразу же закрыли. Я попыталась просочиться внутрь, но не тут-то было. Как будто натыкаюсь на стену. Причём не на ту, каменную, которую мне ничего не стоит преодолеть, а невидимую. Магическую. За время своего призрачного существования я столкнулась с подобным впервые. Впрочем, не так уж и много я перемещалась в качестве призрака. Так или иначе, меня эта оболочка не пропускала. Я облетела камеру со всех сторон. Даже попробовала проникнуть туда сквозь потолок. Не вышло. Поэтому я осталась ждать снаружи, вместе с не подозревающими о моём присутствии стражниками. А вскоре из-за двери послышались крики.
Звук был приглушённый, на грани слышимости, но я отлично понимала: для того, чтобы он проник в коридор из хорошо изолированной комнаты, кричать должны громко. Сомнений касательно того, кто именно кричит, тоже было мало. Я вдруг пожалела о том, что не могу заткнуть уши. Но стоило мне об этом подумать, как пришло понимание: Даже если бы такая возможность была, я всё равно бы этого не сделала. В конце концов, спрятать голову в песок мне легче лёгкого и сейчас: вернулась в камеру, и всё, никакой слышимости. Но я оставалась здесь, у самой двери, над головами привычно скучающих стражников, мечась из стороны в сторону, до самого конца.
Сколько прошло времени, не знаю, я вообще плохо его ощущала теперь, когда стала призраком. Полчаса, сорок минут, час? Не могу сказать наверняка. Крики, наконец, стихли. Спустя ещё какое-то время дверь приоткрылась, стражников позвали внутрь. Я попыталась проскользнуть в помещение вместе с ними, но натолкнулась всё на ту же незримую стену. Впрочем, ждать уже оставалось недолго. Стражники почти сразу же вышли обратно в коридор. Андре несли на руках. Он был без сознания. Рубашка порвана ещё в нескольких местах, лицо перепачкано текущей из носа кровью. Кандалы сняли. На запястьях и щиколотках — следы от врезавшихся в кожу верёвок. Я подлетела к самым его губам, чуть-чуть приоткрытым. Прислушалась. Дышит.
Его протащили вниз по лестнице, поволокли по коридору и забросили в камеру, как досадно тяжёлый предмет. И ушли, сетуя на то, что кровь перепачкала им рукава, и неизвестно, легко ли отстирается пятно. А у одного из стражников стиркой занимается дома тёща, и она страшно сварливая...
Андре так и лежал на полу, как его бросили, не шевелясь и не подавая признаков жизни. Если бы я могла, хоть вытащила бы подвернувшуюся под бок руку, вытерла бы с лица кровь. Ну вот, мрачно подумалось мне, поотжимался? Поддержал физическую форму?
— Андре! — позвала я.
Никакой реакции. Я решила немного подождать. Нервничая, принялась метаться из угла в угол. Бессмысленное занятие. Дань памяти о прошлой жизни. Сейчас оно не занимает времени и совсем не расходует силы. Стоит мне подумать о том, чтобы переместиться к противоположной стене камеры, и я уже там. Так что от волнения это не отвлекает и ни в малейшей степени не помогает.
Вскоре я снова позвала Андре. Он даже не шевельнулся. Занервничав ещё сильнее, я позвала громче. Опять и опять. Неужели умер? Запытать человека до смерти в этих застенках палачу ничего не стоит, явление нередкое. А почему я, собственно говоря, так переживаю? Я ведь и сама уже умерла.
— Андре! — что есть мочи заорала я.
Подлетела к нему совсем близко, пытаясь определить, дышит или нет. Я чувствовала себя как никогда беспомощной, не имея возможности ни потормошить его, ни дать воды, ни похлопать по щекам.
— Андре! — снова закричала я, на этот раз в самое ухо.
— У меня сейчас лопнут барабанные перепонки, — проговорил он, с трудом ворочая языком.
И лишь после этого открыл глаза.
— Чёрт бы тебя побрал! — в сердцах ругнулась я, испытывая чувство огромного облегчения. — Что же тогда не отзывался? Я уж подумала, что ты умер.
— Никогда не думал, что скажу это призраку, — пробормотал Андре, переворачиваясь в более удобное положение, — но ты и мёртвого поднимешь.
Он застонал от боли, которую причинили ему движения, и снова прикрыл глаза.
— Только не вздумай сейчас заснуть! — рявкнула я.
Андре поморщился, не открывая глаз.
— Не бойся, в ближайшее время мне это точно не грозит. Только, ради бога, говори потише. Если я оглохну, то как мы будем с тобой общаться?
Поскольку эмоции отражались на громкости моей речи, а их по-прежнему было хоть отбавляй, я на всякий случай отлетела от него подальше.
— Скажи, Эрта... — Андре облизал пересохшие губы и сильно поморщился, ощутив вкус обильно залившей лицо крови, — ...ты была там со мной?
— Нет, прости, — глухо ответила я. — Я хотела, но вокруг той комнаты стоит плотная магическая завеса. Я не смогла через неё пройти, даже в открытую дверь.
— Тем лучше, — удовлетворённо кивнул сокамерник.
Ах, вот оно что. Отчего-то мне сразу не пришло это в голову. Сильные мужчины ненавидят, когда их видят в минуту слабости.
— Ты что-нибудь слышала? — спросил Андре, снова хмурясь.
— Нет, — соврала я. — Наверное, там стоит защита от прослушивания.
Едва заметное движение головой, заменившее кивок. Теперь он позволил себе расслабиться. Было бы из-за чего напрягаться на фоне того, что он пережил, но... Характер есть характер.
— Меня там не было, но я догадываюсь, что произошло, — осторожно сказала я. — Что им было нужно? Они пытались вытянуть из тебя какую-то информацию?
Андре сильнее зажмурил и без того закрытые глаза, сжал губы и покачал головой.
— Они не задали ни одного вопроса, — хрипло ответил он. — Там даже не было дознавателя, только охрана и палач. Не представляю себе, чего они добиваются.
Я, кажется, представляла. Но, может быть, не стоило говорить об этом прямо сейчас.
— Знаешь, — проговорил Андре после продолжительного молчания, — я очень тебе благодарен. — Он открыл глаза и уставился в потолок. — Только благодаря тебе я понимаю, что ещё не сошёл с ума. Ну, разве не бред? — добавил он со смешком. — Я говорю это, обращаясь к голосу, который звучит из-под потолка!
Я хихикнула. Андре снова усмехнулся. Я рассмеялась. Его плечи затряслись. Вскоре мы оба хохотали в голос.
— А это ещё что?!
В голосе возникшего в коридоре стражника звучала высшая степень изумления. Ну да, конечно, обычное время обхода. А мы даже не обратили внимания на их приближение.
— Чего это он?
Стражник в полнейшем недоумении обращался к своему напарнику.
— Наверное, после пыток умом тронулся, — неуверенно пожал плечами тот. — После первого раза такое редко бывает. Но случается.
— Понял? Ты умом тронулся! — пуще прежнего развеселилась я. Мой голос по-прежнему никто, кроме Андре, не слышал. — А говоришь, не сошёл с ума!
Сокамерник снова расхохотался, заставив стражников вздрогнуть и понимающе переглянуться. Теперь в их взглядах отчётливо читался поставленный заключённому диагноз.
Как и обычно, заменив опустевшие миску с кружкой на новые, они удалились, обсуждая состояние узника.
— А знаешь, этим следует воспользоваться, — сказала я, отсмеявшись.
— Чем именно? — не понял Андре.
— Их собственным выводом, — объяснила я. — Стражники подали неплохую идею. Рассуди сам, — теперь мой голос стал предельно серьёзным, — зачем тебя сегодня уводили? Они хотят тебя сломать. Тем, кому ты помешал, мало того, что они упрятали тебя сюда. Однако они предпочитают не брать на себя убийство. Всё-таки ты опекун герцогини. Поэтому они пытаются сделать так, чтобы ты вроде бы и жил, но всё равно что умер. Потерял рассудок. Утратил человеческий облик. Перестал быть даже потенциальным противником. Так покажи им, что именно это и произошло. Пусть думают, что ты сошёл с ума. Тогда они оставят тебя в покое.
— Хм.
Андре с трудом приподнялся, схватившись за решётку, и дотянулся до кружки. Стал жадно глотать воду. Я испугалась, что он сейчас выпьет всё, а потом будет мучиться от жажды целые сутки. Даже стало не по себе. Я-то знаю, что это такое — жажда. Останавливать его я всё же не решилась, но он и сам перестал пить, дойдя примерно до середины кружки.
— Думаешь, они на это купятся? — с сомнением спросил Андре.
— Они уже купились, — оптимистично заметила я. — Нужно добавить совсем немного подтверждений — и дело сделано.
— И что ты предлагаешь? — нахмурился он. — Изображать из себя волка? С пеной у рта утверждать, что я — пророк? Сказать по правде, артист из меня так себе.
— А ты и не играй, — посоветовала я. — Просто нормально общайся.
— С кем?
— Со мной, разумеется.
В моём голосе сквозило веселье.
Стражники вернулись двумя часами позже, и вместе с ними пришёл тщедушный человечек лет сорока. У него была аккуратная аристократическая бородка, призванная придать солидности, но как-то совсем нелепо смотревшаяся на фоне мелких черт и суетливого выражения его лица. Это был тюремный врач, которого привели для проверки заключённого и определения диагноза.
— Тридцать минус девять! — приступила я, едва визитёры приблизились к двери камеры.
— Здравствуйте, господин Дельмонде, — вежливо обратился к Андре врач.
— Двадцать один, разумеется! — ответил мне Андре.
— Что, простите? — не понял врач.
— Два умножить на восемь? — продолжила я.
— Шестнадцать! — проявил математические познания заключённый.
— Господин Дельмонде, вы меня слышите? — снова обратился к нему врач. — Меня зовут Ренуар Галон, я тюремный доктор.
— Двадцать четыре разделить на три, — заявила я, не дожидаясь окончания этой тирады.
— Что? — нахмурился Андре, которому оказалось сложно слушать нас с врачом одновременно. — Вы мне мешаете! — обратился он к Галону. — Я прохожу экзамен!
— Какой экзамен? — заинтересовался врач.
— По математике, — сообщил Андре.
— Двадцать четыре разделить на три, — лениво повторила я, растягивая слова.
— Восемь, — торжественно произнёс Андре.
— Ладно, математику ты знаешь, — милостиво признала я. — Переходим к естествознанию. Скажи, какой у этого доктора цвет глаз.
— Ну и вопросы при такой-то темени, — проворчал Андре, после чего, прильнув к решётке, принялся вглядываться в глаза Галона.
Тот принялся переминаться с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а потом немного отошёл.
