Вы когда-нибудь это ощущали?
Хоть кто-нибудь?
Вижу, что — может быть. Но не задумывались о том, сбегая в паутину повседневных дели рутинных действий.
Тут сложно удержаться — у этого берега Вечности, простите за каламбур, очень скользкие склоны.
Но всё же.
Представим на секунду, что мы смогли преодолеть страх перед бездной, всматривающейся в нас, и сами взглянули в неё. Что можно рассмотреть в её чреве? Благо...
Одиночество — это и величайшее благо на свете. Когда ещё мы можем остаться сами собой, поделиться с нами же затаённым и спрятанным в глубине души? Когда ещё можно не скрывать чувств, не стесняться слёз, не требовать от мира благосклонности?
Президент Картер был прав в своей инаугурационной речи, ставя эту свободу выше всех прочих. Но он забывал, что её крайне сложно достичь, и ещё сложнее удержать... Видимо, потому и закончил свои дни в одиночной камере Бостонского Мемориала Президентов, в фамильной усыпальнице.
Одиночество — это и зло, и благо. И награда, и наказание. И счастье, и тяжелейшее испытание.
Не дай вам Всевышний насладиться им сполна. Кто знает, что расскажет вам Бездна?
Из лекции д-ра философии Спенсера в Центре Дариана Кеннеди, посвящённой трёхсотлетию психологии.
Спенсер откашлялся, и сплюнул в тяжёлые свинцовые воды Потомака. Плевок летел медленно, пружиня о воздушные течения, обтекавшие быки Моста Линкольна, вознёсшегося на трехсотфутовую высоту. Наконец острое зрение доктора зафиксировало соприкосновение комочка слюны, успевшего замёрзнуть во время полёта, и тонкой ледяной корки, сковавшей реку прошлой ночью. Хотелось курить, но огонёк сигареты выдал бы его с головой — в полуночной тьме, разгоняемой только редкими фонарями на опорах моста, ярко-алая трепещущая точка наблюдалась с нескольких миль.
Машины, которую он ждал, вжавшись в промёрзший закуток технологической ниши, всё не было. Чёрный "континент" с номерами Северной Преории и двумя белыми полосами по бокам задерживался, срывая график операции. "Ещё полчаса, и можно смело бросаться головой вниз, прямо в этой вонючий Потомак, чтоб его крокодилы загадили... — осторожно прогревая заледеневшие пальцы, доктор поменял нагревательные элементы в одежде, и с наслаждением укутался в потеплевшую ткань. — Машины нет, связи нет, оптика у полицейских такая, что волоски на комариных тестикулах посчитать можно... Слава богам и демонам этого мира, что здесь не додумались до тепловизора! А уж плазменное оружие и силовые поля аборигенам не видать никогда. Они даже в космос не выберутся. Не успеют".
Спасаясь от холода, доктор перебирал в памяти события последних месяцев, и тихонько вздыхал. Группа Полковника с момента прихода туда Спенсера в очередной раз изменила стратегию и тактику работы. Такие смены направления развития случались, если верить записям, каждые несколько лет. С чем они связывались, увы, низовому персоналу не докладывали. Приходилось мириться, перекраивать отработанные схемы, терять ценнейших агентов, выслушивать очередную "оценку лояльности" из уст Полковника или его зама, и молчать. А ещё — думать, анализировать, сопоставлять. И запоминать.
У въезда на мост послышался звук громко тарахтящего двигателя. Здесь применяли странную схему ДВС, работающего на спиртово-масляной смеси. Экологично, дёшево, но очень громко и слишком маломощно. Машины напоминали плод кровосмесительной фантазии дизайнера первых танков и кубиста-мазохиста: огромные, квадратные, с шинами низкого давления. Ни одной изогнутой линии, но зато обилие хрома, никелировки и бронзовых украшений, придававших автомобилям сходство с каретами времён Ренессанса.
Почти невидимый в темноте "континент", скрипя рессорами и чихая мотором, выполз из-за опоры спустя долгую минуту. Получил в двигатель три "гремлина" с наведением на тепло, чихнул, дёрнулся и затих. Водитель тщетно терзал ключ зажигания в попытке оживить омертвевший двигатель, но тот отзывался только унылым скрежетом вставшего в распор железа валов и шестернёй.
Доктор задействовал вторую тройку микроракет, пронзивших сталь и дерево салона. Внутри немедленно заклубился туман наркотической взвеси, погружавшей человека в глубокий сон без сновидений. "А ещё она не вызывает головной боли, привыкания, приводит пациента в состояние повышенной внушаемости..." — Спенсер бесшумно вдохнул морозный воздух, и метнулся к машине так быстро, как мог. — "Только на кой? Всё равно... Потом в отработку... Заботиться о трупах? Пфе!"
Широкие двери сзади распахнулись, выпуская наружу клубы "Спокойной ночи", запах дорогого табака, вина и парфюма. Мощное тело, отягощённое обильными жировыми отложениями, упакованными в натуральные ткани и меховую шубу из чего-то вроде песца, даже не пошевелилось, выводя сочные рулады красным с прожилками носом. "Алкоголик, гурман, один из богатейших людей континента", — Спенсер, увязывая непослушного контрагента в тюк для транспортировки, чертыхнулся. — "Вот боров. Фунтов четыреста, наверное. Двести кило... Хряк молочный, твою кавалерию! Морской министр, неограниченное влияние, необходима постобработка и низвержение. Использовать осторожно — негипнабелен".
Вытащив на покрытие моста свёрток, топорщащийся снаружи мехом шубы, документами с грифами "сов. секретно" и "ты этого даже не видел", картами и сигарницей, доктор схватился за спину и тихо крякнул. Сейчас не хватало только потянутых сухожилий. Уколовшись в кармане об одноразовый инъектор стима, Спенсер присел, тихонько вздыхая, у ржавых балок ограждения, разделяющих проезжую часть и текущую где-то внизу реку. Темнота в глазах рассеялась, и он почувствовал прилив бодрости. Сейчас можно было пробежать хоть марафонскую дистанцию с тремя такими тюками за спиной, и только слегка запыхаться. Зверски хотелось курить.
Доктор одним движением взвалил морского министра на плечи, вскочил на шершавые от ржавчины балки, и радостно захохотал в ночную холодную тьму. "Чёрт, кажется я перепутал иголки..." — подумал Спенсер, спрыгивая вперёд, и чуть вправо, навстречу льду, стылой воде, и ощущению полёта. Ему было хорошо.
В портал он вошёл некрасиво, зацепив самый край. Молочно-белый плоский круг, имевший, как могло показаться стороннему наблюдателю, только два измерения, раскрылся под углом к траектории прыжка. Курс исправить не представлялось возможным, и с потерей куска шубы, да и жировой прослойки своей цели доктор был готов смириться...
...Он ударился головой о сварной титановый профиль приёмного отделения третьей базы, и ошарашено замычал. Дальнейшее память сохранила обрывками — выстрел из пневматического ружья, мир начинает вращаться, лицо какого-то военного в новенькой форме со знаками отличия Римской Империи, наплывающее со словами "Quid hic agis, servus?".
Полковник потом передавал поздравления, и устами своего зама извинялся за неласковый приём. Целых две фразы: "Солдат, ты говно. Но продуктивное говно!"
Спенсер тщательно запомнил лицо офицера, и отметил провести поиск по новооткрытым Параллелям с ранней точкой ветвления. Интересный мир...
Но насколько всё хреново в Сети, если приходится импортировать солдат и офицеров из таких жестоких и примитивных линий?
Доктор проснулся, оглядел стандартные апартаменты, добрался, пошатываясь, до булькающего фильтром диспенсера, и долго пил воду. Потом он сел на пол, опираясь спиной в потной майке на пластик водяного хранилища, и тихонько заплакал. Он ненавидел одиночество. Особенно — такое.
Глава 7
Что такое отношения?
Я не имею в виду отношения между человеком и обществом, или между иными формациями. Меня интересуют отношения между людьми.
Любовь?
Да, и любовь тоже. Любовь, уважение, товарищество, ненависть, страх, влечение, необходимость, тяга, желание, жажда...
Уважение. Восхищение, превозношение, обожание, возвеличивание, воздаяние почестей, стремление прислушиваться и воспринимать слова...
Дружеские отношения — стремление помогать и принимать помощь, поддерживать и возвышать...
Сегодня вы хотели услышать мои слова об отношениях?
Так вот... Вы их не услышите. У меня их больше нет.
Д-р Спенсер, лекция в Холле Права, Параллель. Незадолго до исчезновения д-ра во время арктической экспедиции.
Он сжал лепесток манипулятора, заставляя кресло резко выкатиться на середину комнаты. Ускорение отозвалось болью в ногах и позвоночнике, но Спенсер стерпел её, внутренне радуясь способности ощущать это свидетельство выздоровления — медленного, затянувшегося, но, к счастью, теперь неизбежного.
Женщина, закутанная до самых бровей в утеплённое сари, медленно коснулась сенсора замка, и дверь, трепеща, захлопнулась. От движения перепонки в лицо Спенсеру пахнуло терпким ароматом духов, ванили и лыжной смазки. Последняя нотка была настолько чуждой и неподходящей его возлюбленной... Доктор вздохнул. "Что же, кажется, сегодня я услышу много нового о себе и своих, кхм, особенностях".
Она неторопливо прошла к мягкому гелевому дивану, и опустилась в его недра, замерев.
Молчание тянулось долго, как сама вечность. Спенсер молчал, потому что не хотел говорить о том, что нужно было обсудить давно, ещё в самом начале — когда его привезли на наёмном махолёте в окружную больницу. После первых операций и реанимации. После неловкой попытки самоубийства, обошедшейся в сломанную челюсть и три лишних недели палаты терапии. Инульгем тогда пообещал сломать ему обе руки, если Спенсер даже громко подумает о таком способе оставить службу в Корпорации.
Она не пришла ни в больницу, ни в комплекс "Горний ручей", где проходил период восстановления перед серией операций по регенерации и имплантации. Два вид-звонка, состоящих, в основном, из обоюдного молчания. Увеличившийся в разы поток счетов за покупки в дорогих маркетах и бутиках, поездки на курорты, заказ омолаживающих процедур... Основной банковский счёт Спенсера задрожал, но выдержал и этот натиск. "Но на кой уроженке этой Параллели, помешанной на генной хирургии и здоровом образе жизни, омолаживаться в... погодите, двадцать пять? О, боги... Вы жестоки", — думал тогда доктор, аккуратно подтягивая резервы с рабочих счетов, и ограничивая безумный Dance Macabre своей почти бывшей женщины на костях его финансового состояния и репутации. — "Интересно, сколько она вытерпит, прежде чем объявит о размолвке и разрыве отношений?"
— Ты — грязное никчёмное животное, Спенс! — доктор вздрогнул, услыхав в свой адрес такой пассаж. На мгновение в нём вспыхнула ярость, и он схватился за изящные ручки своего кресла, пискнувшие и задрожавшие. — Ты оставил меня, твою возлюбленную, без средств к существованию!
Спенсеру стало тошно и неловко. Словно в его приёмной кто-то навалил огромную кучу прямо на стол секретарю. И не важно, что секретарь — виртуал, и запахи не ощущает...
— Как ты посмел попасть в ту авиакатастрофу! — женщина не унималась, словно разыгрывая давным-давно прорепетированную и отработанную до последнего жеста мизансцену. — Я так переживала, так переживала...
Из-под складок её тёмного одеяния раздали вполне натуральные рыдания, и Спенсер перевёл взгляд на глаза, прикрытые тонкой полоской полупрозрачного капюшона-сетки. Они были сухи, как колодец в пустыне.
Он снова промолчал, прокручивая в сознании и виртуале последние траты Тайны, и привязывая их географически. Несколько переводов с призрачной меткой "консультации" были сделаны на небольшой счёт, принадлежащий лыжному курорту "Совиный Берег". Куда она зачастила как раз с момента неожиданного возвращения переломанного и медленно загибающегося Спенсера в эту параллель...
"А теперь — внимание. Кажется, тебя пытаются кинуть на бабки, и свалить к лыжному инструктору..." — док криво усмехнулся, стараясь, чтобы наружу эта гримаса не проникла. — "Интересно, а если бы я не сидел неподвижно в медицинском кресле, вы бы пришли вместе, и набили мне морду?"
— Понимаешь, мне необходимы ежедневные процедуры, косметические, и медицинские, чтобы...
— Понимаю. Чтобы создать хотя бы видимость мозгов в твоей красивой голове. Весь этот пиллинг, шейпинг, шопинг и фрекинг — удел дам далеко за пятьдесят, знаешь ли. Тебе же двадцать шесть, а выглядишь ты на шестнадцать...
— Но я хочу быть красивой!
— Лучше бы ты хотела стать умной. И, например, появилась бы разок в больнице, пока я там загибался, не зная, выживу, или нет.
— Но милый, я так переживала...
— Не вижу. И не верю. Кстати, как поживает твой лыжный инструктор?
— К-какой...
— О, у тебя их несколько? Ты делаешь успехи, дорогая... Советую ещё обратить внимание на танцоров клиско, их тазовая мускулатура великолепна. Если бы они ещё не были поголовно гомосексуалистами...
— Милый, ты сменил ориентацию? Ой, это так неожиданно...
— Тайна, ты ведь даже не блондинка! — Спенсер встал с кресла, и сделал два шага навстречу ей, сжав зубы от адской боли. Внутри повреждённых конечностей сжались и явственно заскрипели регенерированные кости и мышцы, переплетавшиеся с искусственными имплантами. Большие карие глаза, широко распахнутые с выражением глубокого непонимания, напомнили ему, что в этих краях анекдоты про блондинок не существовали никогда. В отличие от блондинок. — Откуда такая уверенность в моей тупости и ограниченности?
— Н-но... Линдси сказал, что ты не сможешь ходить никогда, его дядя...
— В жопу дядю, и твоего Линдси! — рявкнул Спенсер, шагнув ещё раз. Потом ещё. — Будь он хоть трижды мужчиной, хоть сверху, хоть снизу... Он не знает, что мы с тобой не женаты!
Глаза под сеткой распахнулись ещё шире. Тайна испугалась и, кажется, испытала шок.
— Как не женаты? А помолвка? Год назад, ещё до...
— Идиотка... — прошипел доктор, останавливаясь прямо перед ней. Внутри него верещали датчики медицинской системы, накатывающей волну за волной стимуляторы и обезболивающие. Но душа требовала движения и, что уж там, мести. — Тебя твои родственнички, змеи подколодные, так и не научили, что после помолвки, спустя год или два, нужно проходить процедуру государственной регистрации сочетания? Иначе при размолвке ты не получаешь ни шиша, кроме того, что записано в предварительном соглашении...
Он поднял правую руку, и направил указательный и средний пальцы ей в переносицу, внимательно наблюдая за глазами и складками сари.
— Дорогой, ты так волнуешься... — Тайна пошевелила руками под сари, словно доставая что-то из набедренной сумки... или кобуры. — Может, я помогу тебе?
Спенсер мысленно нажал на спуск парализатора, вмонтированного под ноготь. В кончике пальца образовалась тёмная точка, выплюнувшая синюю вспышку изучения. Тайна, дёрнувшись, обмякла в объятиях геля. Из-под сари на пол выскользнул короткий излучатель.
"Значит, всё-таки угадал", — Спенсер подозвал кресло, и, матерясь про себя, осторожно уселся в него, позволяя медсистемам делать своё дело. — "Линдси, или Франки, или ещё какой обалдуй. Нейропрограмматор. Зомби-программа. Увы, ребята... Я, конечно, не дядя всего ФБР Джо Хуккер, который такие схемы по десятку на дню раскрывает, чисто для разминки. Я — доктор С. Спенсер, и убей меня господь, если я помню, что означает эта гребаная "С" перед моей фамилией. Зато я видел много миров, и умею убивать. И работаю в странной, и иногда весьма страшной Корпорации. Для которой что Хуккер, что какой-то лыжный инструктор, что вся Параллель — одна пригоршня праха".
