Тропой мужества. Рубежи бессмертия

Танкетка остановилась перед мостом, пропуская 'Кюбельваген'. В этот момент очередями ударили пулеметы одновременно с залпом почти сотни винтовок. Включились в работу и трофейные MG. В одно мгновение все, кто был в легковой, и первом БТР, были изрешечены. 'ДШК' всадил несколько очередей танкетке в борт и после того как она задымила, перенес огонь на грузовики, из которых беспорядочно посыпались солдаты. Второй бронетранспортер съехал на обочину и с него заработал пулемет. Трофейные MG перенесли огонь на него. Пулемет на бронетранспортере замолк, а БТР проехав несколько метров замер. Один из грузовиков вдруг вспыхнул разрывом. Пламя раздалось в стороны и слизнуло часть укрывшихся от обстрела солдат. Соседние грузовики тоже загорелись, и уцелевшие немцы начали отползать к лесу. Небольшая группа энтузиастов попыталась отцепить пушку от последнего 'Опель-Блиц', но тут взорвался еще один грузовик, после чего уцелевшие тоже рванули в спасительную чащу, а пулеметные расчеты прибавили им прыти.

Бабахнуло еще пару раз и бой затих. Четыре чадящих остова остались на дороге. Под прикрытием дыма к БТР и легковушке перебежали десяток бойцов. Добычей стали четыре пистолета, два автомата, пулемет с бронетранспортера и десяток немецких карабинов. Боеприпасов тоже насобирали достаточно.

Затишье стояло недолго. Немцы попытались обстреливать деревню из минометов, но не имея подходящих полян в лесу, они нагло вылезли на опушку. И были наказаны. Во взводе Якушева кроме него был еще десяток метко стреляющих бойцов. Минометные расчеты выбили почти мгновенно. Уцелели единицы, шустро уползая под защиту соснового бора, а минометы так и остались на опушке.

А потом подошли танки. Шесть троек выползли из-за поворота, развернулись фронтом и начали обстрел. Это было серьезно. Против танков пулеметы не плясали.

Единственная преграда для танков — речка. Два Т-III направились к мосту. Сдвинув в сторону танкетку и 'Кюбельваген', одна тройка вползла на мост. Тот бы выдержал большой вес, но не зря под ним поработали саперы. Мощный взрыв подбросил настил вместе с танком. После чего тройка клюнула вперед, провалилась меж опор и замерла кормой вверх. Люки распахнулись и из них начал медленно выползать контуженный экипаж. Трофейный 'МG' тут же влепил очередь по немецким танкистам. Другая тройка выстрелила фугасом по пулемету и попыталась форсировать речку рядом с мостом. Но только она съехала в камыш, как начала быстро погружаться. Как вода поднялась до полок, сразу из машины бодро полезли танкисты, однако далеко они не ушли...

Немцы больше попыток форсировать реку не предпринимали. Начали обстрел. За артиллерию работали танки, и через два часа в деревне не осталось ни одного целого дома. Под прикрытием танков к речке начали перемещаться небольшие группы немцев. С ними и перестреливались бойцы, не давая форсировать реку. Иногда немцам удавалось переправиться и тогда под берег летели гранаты.

Из-за обстрела и плотного пулеметного огня рота понесла ощутимые потери. Более половины было убито и тяжело ранено. Прямым попаданием убило расчет 'ДШК' сам пулемет раскурочило.

Обстрел продолжался.

Р-дадах!

Боец справа вскрикнул, выронил винтовку, сполз на дно окопа и забился в крике. Помочь ему Степан не успел — боец умер. Якушев только глаза мертвецу прикрыл. И остатки боезапаса забрал — патроны заканчивались.

Р-дадах!

Снаряд взорвался совсем рядом и все звуки пропали кроме сильного звона в ушах, а в голове стало тесно и очень больно. Степан зажал ладонями голову и не в силах стерпеть эту боль, застонал.

'Где это я?' — появилась странная мысль и сразу затерялась во всполохах боли.

Кто-то схватил за плечо и начал трясти. Сержанту показалось, что трясется вся земля. Но боль вдруг отступила и прорезался слух.

— Товарищ сержант! — слишком громко резануло по ушам. — Товарищ сержант!

Боец, увидев, что Якушев пришел в себя, быстро затараторил:

— Командира убило, комиссар тяжело ранен, вас зовет.

— Одного меня? — спросил сержант и поморщился. Гул в голове еще стоял.

— Еще старшину звал. Лейтенант уже там.

— Хорошо, иду, — поднялся Степан.

Комиссар Чурилов был земляком сержанта. Оба с Томска и оба жили на одной улице рядом с Воскресенской горой.

Стоп! Якушев остановился. Почему-то кажется, что его родина не Томск, а Городец...

Почему? Степан тряхнул головой, поморщился на вспышку боли, затем выглянул из окопа — как там немцы?

'Немцы... — возникла странная мысль, — значит мужикам не приснилось...'.

Удивиться этому Якушев не успел — засвистели пули и по краю окопа ударило очередью. Степан инстинктивно пригнулся, стряхнул насыпавшуюся на него землю, выматерился в адрес немцев и, пригибаясь, направился к правому флангу.

Чурилов с полностью забинтованной грудью лежал на дне окопа. Кровь намочила всю гимнастерку и проступила сквозь бинты. Рядом уже стояли старшина с лейтенантом.

— Что немцы? — хрипло спросил Чурилов.

— Отогнали, товарищ комиссар, — доложил лейтенант. — Затихли пока.

— Ненадолго... — выдохнул комиссар, — это авангард только. Следом идет полк. Нам его не сдержать. Так что слушай приказ...

Чурилов кашлянул. Кровь потекла изо рта.

— Слушай приказ, — повторил уже тише, — надо срочно предупредить наших...

Вновь закашлялся, кровь начала течь сильнее. Боец с санитарной сумкой бросился к Чурилову, но тот отстранил его.

— Сержант... Степан... — еле слышно позвал комиссар, — наклонись...

— Сержант... Степа... выведи людей. Ты тут самый опытный остался... лейтенант просто мальчишка... выведи. И предупреди командование дивизи...

Чурилов замолк и медленно выдохнул...

— Товарищ комиссар!

Уже Якушев отстранил наклонившегося санитара. Потом закрыл глаза умершему, поднялся и снял каску. Постояли молча.

Сержант взглянул на лейтенанта. Тот был бледен и явно растерян.

Не успел Степан спросить лейтенанта — какие будут приказания, как за спиной кто-то быстро проговорил:

— Таварыш камандзир!

Якушев удивленно повернулся. Позади стоял парнишка лет двенадцати из местных, которого еще когда окопы рыли устали отгонять, чтобы не мешал и не доводил нескончаемыми вопросами.

— Таварыш камандзир! — затараторил парнишка. — Германци. Па лесе абышли. Чалавек сто. С куляметом и уинтоуками.

— Где? — Спросили одновременно все трое.

— Па поудни тры вярсты. Сюды идуць

Сержант взял планшет капитана, открыл и вгляделся в карту.

— Так, вот тут, — ткнул он в точку на карте, потом провел им до деревни.

— Хреново. — Высказался старшина. — Теперь как, товарищ командир?

Лейтенант растерянно молчал.

— Тебя Андрей вроде зовут? — спросил паренька Воронин. — Ты, пострел, сам как сюда пробрался?

— Так па ускрайку, — махнул тот рукой, — лесам ды берагам ды па кустах.

— А нас провести сможешь?

— Ни, — замотал паренек белобрысой головой, — там ужо германци. Дакладна кажу!

— Куда провести?! — вскинулся лейтенант. — Приказа на отход не было!

— Приказа не было, — согласился Якушев. — Но нас осталось три десятка. А патронов на двадцать минут боя. Гранат вообще нет. Там, — и сержант показал на запад, — на нас до полка прет. Ляжем тут все. А потом немцы в тыл дивизии ударят. Если уходить, то вместе. Прорываться. Кто-нибудь до наших дойдет. Так шансов больше.

Лейтенант не ответил. Сержант приподнялся и заглянул за бруствер. Танки по-прежнему стояли у опушки. Вражеской пехоты не наблюдалось. Обстрел прекратился.

— Что-то затеяли...

Пулеметная очередь грянула неожиданно. Бил трофей на правом фланге, и похоже в сторону поля.

— Немцы!

— К бою! — крикнули одновременно лейтенант и старшина.

Перебежками, меж разрушенных хат и сараев, бойцы кинулись к восточному склону.

— Как херово-то, — хрипел на бегу старшина, — там у нас даже стрелковых ячеек нет, только часть окопа слева...

Добежали до чудом уцелевшего хлева на восточной околице. Выглянули. Немцы шли от леса.

— До роты, — сказал лейтенант и еще больше побледнел.

Якушев тоже внимательно осмотрел атакующего врага.

— Два взвода, — уточнил он. — Тоже не сахар. Хреново то, что у них до восьми пулеметов может быть.

Солидно заработал 'Дегтярев', следом открыл огонь второй трофейный MG. Захлопали трехлинейки бойцов, рассредоточившихся по разрушенным домам и сараям.

Степан стрелял, считая каждый патрон. Мазать нельзя. Боеприпасов осталось ничтожно мало. И он не мазал.

От леса ударили немецкие пулеметы. По срубу часто забарабанило, перемалывая древесину в труху. Убило бойца слева. Вскрикнул старшина. Он отполз и начал заматывать раненую ногу.

'Дегтярев' перенес огонь на опушку, стараясь погасить вражеские пулеметы, а трофейные продолжали работать по полю. Наконец немцы не выдержали и залегли. Потом начали отползать, оттаскивая раненых, а на поле осталось десятка два неподвижных тел.

— Вроде отбились, — пробормотал Воронин.

— Ты как? — спросил его Степан.

— Терпимо. Но теперь не ходок я. Счас 'Дегтярева' заберу. Больше проку от меня будет. Что там немцы?

— Отошли.

Якушев осторожно выглянул и принялся наблюдать.

— Сержант, а откуда тебе известно, что у немцев восемь пулеметов? — спросил лейтенант.

— По штату у них во взводе четыре ручника, — ответил сержант, и тут он заметил шевеление в глубине леса.

— Товарищ командир, там справа, у опушки...

Лейтенант посмотрел в бинокль. На опушке, почти в глубине леса находилась группа вражеских солдат, а рядом размахивал руками какой-то мужичок.

— Кто-то из местных... — пробормотал командир.

— То Прищепа, — услышали они за спиной. — Сволач вядомая! Гэта ён гермацам брод паказав.

Никто не заметил, как этот проныра появился.

— А ты что тут делаешь? — изумился Якушев. — А ну кыш отсюда. Убьют же!

— А я ворага биць хачу! — невозмутимо ответил Андрейка. И поднял из травы трехлинейку с примкнутым штыком. — Тольки патронав няма.

Лейтенант винтовку сразу отобрал.

— Я ж вас папярэдзив, а вы ... — насупился парень.

Вдруг один из бойцов выругался. Степан проследил за его взглядом, присмотрелся и похолодел — немцы вновь пошли в атаку. Но перед собой они гнали стариков, баб, детей...

Бойцы оторопели.

— Сволочи, — процедил потрясенный Воронин. — Вот сволочи!

Бабы брели, прижимая к себе детишек. Их толкали прикладами. Старики пытались прикрыть родных, и сразу получали удары. С поля слышался плач.

Вдруг из глубин сознания всплыло такое, отчего Степан чуть не выронил винтовку. Перед глазами замелькали страшные видения — разрушенные бомбежками города, замерзшие трупы на улицах Ленинграда... сожжённые деревни... Хатынь... Росица... Бабий Яр... простые названия, вдруг ставшие страшным напоминанием в будущем.

В будущем?

Степан удивленно огляделся. Все напряженно смотрели на поле, сжимая оружие.

'Твари! Их истреблять надо. Всех, до единого! За все, что они натворили на нашей земле!'. Это никто не сказал. Это подумал кто-то за него, и Степан был с ним согласен. Злость заполнила сержанта полностью, до скрипа зубов.

— Это что же твориться, товарищи? — растерянно спросил один из бойцов. — Это же бабы! Дети! Старики! Как они могут так? Разве у них нет жен и детишек?

— Плевать им на нас! — ответил резко Якушев. — Нет у них никакой совести. Это все план 'Ост'. Уничтожение всех русских. Расстреляют, потравят газами, сожгут, потому что унтерменши мы. Нелюди значит.

И замолчал, удивляясь сказанному. Память вдруг подсказала такое...

— Как это нелюди? — вскинулся лейтенант. — Ты чего несешь, сержант?

— То самое, командир, — процедил сержант не своим голосом. — Вон, туда посмотри... что они творят! Люди для немцев они сами, все остальные — недочеловеки.

— Сволочи! — выругался боец. — Подойдут наши, так ударим, что сразу поймут — кто здесь люди!

Якушев уже знал, что удара не будет, что Красная Армия нанесет свой сокрушающий удар нескоро. Долго еще до этого удара. Но он промолчал, сам потрясенный.

Плач и вой приближался. Немцы толкали перед собой заложников, стреляли из-за их спин и тут же прятались. Бойцы целились во врага, но стрелять опасались, не задеть бы баб да детей...

Один старик отмахнулся от солдата и тот пристрелил его. Бабы взвыли громче. Кто-то кинулся назад, к лесу. Выстрелы... упал убитый старик... мальчишка... молодая женщина...

— Мамка! Мамка-а-а! — взвыл за спинами бойцов Андрей. — Мамку забили!

Парень вскочил и бросился вперед, но не пробежав и десятка метров вскинул нелепо руками и рухнул, обливаясь кровью.

— Су-у-уки-и-и-р-р-р-а-а-а-а!

И три десятка бойцов понеслись на врага.

В штыки.

'Там пулеметы!' — мелькнула чужая мысль и пропала в бурлящей ярости.

— Ыр-р-р-а-а-а! — рождающийся в груди рык драл глотку, и глушил все вокруг, словно не тридцать разъярённых бойцов атакуют врага, а вся рота, батальон, полк!

Острые жала штыков сверкают на солнце, и уже нацелены на ненавистные серые фигуры с раскатанными рукавами, и в глубоко надвинутых на головы касках.

От опушки запоздало ударили пулеметы. Но бойцы успели пробежать склон и теперь толпа и сами немцы прикрыли атакующих. С холма заработал 'Дегтярев'. Это старшина начал гасить немецкие пулеметчиков.

Немецкая пехота стала стрелять прямо сквозь толпу. Это только прибавило ярости бойцам.

— Ур-р-ра-а-а! — Первым вломился в толпу немцев лейтенант с винтовкой в руках и сходу вонзил штык во врага.

Якушев перескочил тела двух женщин, и перед ним оказался здоровенный фриц с карабином и штыком. Тот подался вперед, выбрасывая маузер навстречу сержанту, но Степан уклонился влево и сразу ударил. Штык вошел словно в манекен на полигоне. Немец выпучил глаза, выронил карабин и схватился за мосинку. Якушев попытался её выдернуть, но немец держал ствол обеими руками и крепко. Тогда сержант подхватил немецкий карабин и ударил прикладом под каску.

— Сзади! — вспыхнуло в голове.

Успел оглянуться и машинально двинуть карабин назад.

— Шайзе... — прохрипел немец, заваливаясь.

Дернуло левую руку. Степан отмахнулся карабином и сразу ударил штыком. Что-то сильно стукнуло в маузер, выбивая из рук. Якушев отшатнулся, запнулся об убитого немца. Упал.

— Сыно-ок... помажи... — простонал кто-то рядом.

Пожилая женщина с большой раной шеи. Боль в её глазах быстро затухла. Женщина замерла...

Ир-р-р! Якушев зарычал, взвился, в прыжке вырывая саперную лопатку, и кинулся вперед.

Отбить штык, взмах, и лопаткой под каску.

По шее немцу, что завалил лейтенанта и пытается добить его штыком.

Взмах, удар, еще удар...

Якушев многое умел. Драться умел, хорошо умел, виртуозно владел ножом, но то что он творил сейчас...

Какая-то неведомая сила помогала ему. И в голове вспыхивали незнакомые слова, сопровождая его стремительные движения — хоу-сао-туй, мае-гери, гедан-кин-гери...

И лопаткой, лопаткой...

Подкатом под ноги, левой в пах, лопаткой по шее, оттолкнуться от упавшего, навстречу набегающему врагу, поднырнуть под штык, саперка мелькает два раза, а немец, хрипя и брызгая кровью улетает за спину...