Золотой Конвой

Читать это было тяжко.

Покончив с Грейвсом, я начал читать мемуары британского капитана Девида Тиккерея, который мариновался в тех же местах в британском экспедиционном корпусе. Британец в своих воспоминаниях первым делом облил густым презрением американцев, как никудышных вояк, — с наслаждением приводя конкретные примеры. (По нему, большинство американцев было калифорнийскими добровольцами, которые просто сбежали в армию от беспросветной нищеты, а воевать совершенно не хотели). А во-вторых, автор порадовал меня описанием обязательности и пунктуальности русских сибиряков. По его словам, угрозами добиться чего-то от русских крестьян было трудно. Но если удавалось договорится со старостой, — то не было случая, чтобы заказанные возчики не приехали, или хотя бы опоздали. О колчаковцах британец отозвался по-британски сдержанно, отметив, что некоторые из них были неплохими парнями, но таких было немного; большую же часть колчаковских офицеров губили спиртное, и алчность.

Наконец отложив Тиккерея, я решил отдать честь соотечественникам. Прочитал несколько частных воспоминаний, а потом начал, 'Гражданская война глазами участников и очевидцев'. Читая, я только крякал от удивления. Ситуация в Сибири, в те годы была совершенно шизофреническая. Японские и британские войска вели себя чаще не как союзники белых, а как победители в захваченной стране. Нередко их действия были демонстративно оскорбительными. Если британцам надо было куда-то ехать, или встать на постой, — и местных и колчаковцев выбрасывали из домов и поездов без разговоров. Дело доходило до прямого грабежа. Умиляли воспоминания, как британцы грабили команду крейсера 'Аскольд', натягивая на себя по три пары русских брюк, и рассовывая по карманам серебряные ложечки... Вместо установленного русского гимна на совместных парадах британцы — троллинг начала 20го века! — играли развеселого 'Казачка'.

В действиях бриттов буквально сквозило презрение к 'белым' русским, но честно говоря, и было за что. Колчаковская армия была совершенно разложена. На одного русского боевого офицера, выходило несколько, которые шлялись по кабакам и борделям. Получив прямой приказ отбыть на фронт, такие 'герои' начисто его игнорировали. Наказания были достаточно мягкими, чтобы не пугать уклонистов. На фронт им было страшнее. Но вместо того, чтобы навести жесткий порядок в армии, колчаковцы терроризировали и уничтожали мирно местное население. Заключенные содержались в скотских условиях. Попавшим в колчаковские тюрьмы, еще 'повезло', относительно тех, кого держали в концлагерях. Где тут логика?! О чем думал адмирал, и его правительство?.. Ответов на это воспоминания не давали. В голове только всплывало классическое — 'слишком далеки они от народа'.

На место моей первой мыслишки, что Колчак продержался всего два года, пришла другая: — а попробуй-ка ты в те времена, эти два года пережить. Долгий для местного населения это был срок. Очень долгий.

Стучали колеса. Мелькали за окнами столбы, поля, мосты... Замирали на время станции, и полустанки. Едем, стоим, и снова в путь...

* * *

На второй день малая подвижность начала утомлять. Но поскольку попутчица оказалась действительно нормальной теткой, я с её разрешения начал хвататься за ограничительные ручки на койках верхнего яруса, и использовать их как брусья для жима и 'уголка'. Жить сразу стало лучше. Жить стало веселее.

Ну а Иван и так был всем доволен. Ходил как блаженьенький, и периодически любовался на телефонные фото своей ненаглядной Маши. Я потребовал приобщиться к прекрасному — и не обнаружил на фото ничего особенного. Собственно, это было и правильно — в женщинах друга я и не должен обнаруживать ничего особенного. Говоря точнее, женщина друга — это и не женщина вообще. Короче, на фото было все как он любил, — стройная до полного отсутствия груди. С длинным носом. Но не страшная. Я естественно сказал, что красива, прям спасу нет. Ваня расплылся в блаженстве. Павел же гукнул как филин, и делая страшные глаза вопросил — не проболтался ли Иван зазнобе, куда мы едем? Ваня забожился — что нет так нет! Могила!..

К вечеру второго дня, голова моя уже капитально опухла от реалий гражданской войны. Ваня с Пашей тоже думали, как взбодриться.

— А не выпить ли нам? — Предложил Иван.

Паша горячо поддержал. Попутчица, улыбнувшись отказалась, и снова уткнулась в женский роман. Я вполне согласился. Естественно, как у опытных путешественников, — у нас с собой было. Иван, как главный баталер, водрузил на стол недорогого, но вменяемого испанского вина. Расставили стаканы.

— Погодите, сейчас за водой сбегаю, — я поднялся, взял кружку, и протиснувшись миом Ивана, пошел к выходу из купе.

— А вода-то зачем? — Удивился Павел, который как раз скручивал обертку с горла сосуда.

— А он вино... разбавлять будет, — скорчив ехидную физиономию объяснил Иван.

— Зачем? — Поглядел на меня Павел.

— Так древнеримским грекам положено, — все с той же рожей, елейно объяснил Ваня. — Он это в какой-то книжке вычитал. С тех пор эстествует.

— Так вкуснее, балда, — Протянул я. — Только так настоящий вкус вина и чувствуется.

— Да-да, — махнул рукой Ваня, — беги уже, малохольный. А то пока придешь, винишко-то и кончится.

Я выскочил в коридор, разминулся с озабоченным лысым гражданином, что спешил к туалету, и добрался до проводницкой. Проводница одарила меня водой, и я уже развернулся, чтобы идти обратно в купе. Тут я и увидел в коридоре девушку.

Она стояла у окна, задумчиво глядя в темноту за окном. Свет от проносящихся за окнами фонарей, играл на её профиле. Когда дверь в комнату проводницы закрылась, она коротко оглянулась в мою сторону, и я увидел её лицо. Время застыло. В воздухе повис многоголосый стон. Это рвали души поэты, которым не повезло родиться в других местах, в другие времена. Они не имели шансов написать стихов про эту девушку. И плакал Петрарка. И скулил, свернувшись клубком Катулл. И горевал, сморкаясь в бакенбарды, Пушкин. Где-то пели серебряные колокольчики. А я стоял, и смотрел, ошеломленный красотой. Я был беззащитен пред ней. И это было больно.

А вдруг она уже замужем? Мысль резанула испугом. Но она держалась руками за поручень, — и кольца не было. А вдруг у неё парень... Мысли бестолково напрыгивали друг на друга. Вряд ли я когда-то бывал в таком смятении. Бутылка воды в руках мешала мне, оказалось, что я почему-то держу её в руках двумя руками. Все было как-то нелепо. Но надо было действовать. Я ведь мужчина. И я сделал к девушке шаг, не зная абсолютно, что и как я ей скажу. Мне хотелось сказать что-то важное. Что-то нежное.

— Старик! Ты идешь бухать или нет?! — В открывшуюся дверь высунулся медвежий мордас Ивана. — Водка стынет, пиво прокисает, телки теряют запал!

Девушка посмотрела на Ивана. Потом на меня. Только тряхнула челка над голубыми глазами. Скорчила носиком презрительную гримаску, и развернувшись ушла в купе. Номер три... Я стоял как оплеванный, с бутылкой воды наперевес.

— Ну чё застрял-то, водонос?! — Возмутился Иван.

— Эх, Ваня... — выдохнул я, подходя к нему. Мне хотелось сказать 'твою мать!'. Но у нас, интернатских это было не принято. — Твою ж Ваня, дивизию...

— А чего? — Удивился он.

— Хорошо, Вань, что ты женишься. — Я похлопал его по плечу, протискиваясь в купе. — Что мы без любви? Куда мы без неё?..

— А? Ну, да. — Иван неуверенно посмотрел на меня. — Старик, у тебя все в порядке? Ты какой-то странный.

— Я в порядке. — Вздохнул я. — Разливай, Ваня.

* * *

На третий день мы прибыли Омск. Народ вываливался из купе, обвешанный добром, и толпился на выходах. А я, стоя за Ваней, в очереди, все высматривал вчерашнюю девушку.

— Чего ты башкой вертишь? — Заметил Иван.

— Да так... шею разминаю.

Нет, не увидел я её в вагоне. Уже снаружи, мне показалось, что мелькнул впереди, среди прохожих, русый хвост волос. Но люди шли волной. И я тащил рюкзак, и был не один. И даже русых девушек впереди шло несколько... Я рассеяно плелся, переставляя ноги. Как опытный путешественник знал, — на незнакомом вокзале иди за всеми, не ошибешься. Меж тем, вокзал в Омске был шикарный. Зеленое огромное здание, больше напоминало царский дворец, который кто-то, по недоразумению, воздвиг рядом с поездными путями.

— Довезем кладь, довезем... — бубнили дядьки с тележками.

С вокзала мы вышли через центральный вход, спустившись по широкой лестнице. На площади, как это всегда бывает, стояла туча машин, большая часть из которых принадлежала бомбилам. Здесь нас тут же атаковали живописные таксисты. Иван вступил в бой, с пожилым, солидного вида водителем старой 'тойоты', назвав ему гостиницу, и прощупывая цену. А я стоял, и оглядывал окрестности, все еще надеясь увидеть девушку. И вот, вертя головой на 360 градусов, я вдруг увидел кое-что у себя перед носом. Павел стоял напряженный как струна, глядя куда-то вдоль ряда машин.

— Ты чего? — Я тронул его за рукав.

— Я...

Он повернулся ко мне, и застыл, в полном смятении, лихорадочно размышляя, что сказать.

— Да что случилось-то? — Он встревожил меня не на шутку. Иван тоже обернулся к нам.

— Я брата видел... — Наконец растерянно выдал он.

— Какого брата?

— Моего, — буркнул он, кажется уже сожалея о своих словах.

— И что? — Теперь я знал, что у нашего компаньона есть брат. — Как он тут оказался?

— В том-то и дело, — приходя в себя сбросил с оскалом Павел. — что его тут быть не должно.

— А ты не ошибся?

— Нет. Не знаю... Он вон в ту машину влез. — Он указал на старый темно серый Джип Чероки, который чадя выхлопом выезжал с вокзальной стоянки, машин через двадцать от нас.

— Так, я придвинулся к нему, обостряясь — При чем тут твой брат?

— Не знаю. — Явно нехотя буркнул он. — Он в это дело никогда не верил. Я ему сразу сказал, чтоб он ни на что не рассчитывал...

Я на секунду застыл. Дело обрастало какими-то новыми, непонятным поворотами.

— Так, ну-ка поехали, — я посунулся к водителю Тойоты.

— Дорого! — Возмутился Ваня.

— Плевать, — буркнул я. И повернулся к водиле. — Ну чего, мужик, везешь?

— Залезай, — он махнул рукой, и полез на водительское сиденье.

Машина вырулила со стоянки. Я сидел на переднем, положив руку на обшарканную торпеду. Оборачиваясь назад, я видел Павла, который вертел головой, не то как летчик времен Первой Мировой, не то как человек, увидевший приведенье.

— Твой брат, выходит, нам конкурент, — спросил я у Павла.

— Не знаю... Я ему никогда ничего не обещал.

Я поглядел на идущие за нами машины. Оглянулся на водилу. Зачинать при нем подробные вопросы было не с руки.

— Тебя как звать, командир? — Спросил я таксиста.

— Сергей.

— Слушай, Сергей, можешь сейчас где-нибудь, сделать круг?

Он покосился на меня.

— Зачем это?

— Хотим посмотреть, не едет ли кто за нами.

— Мне неприятности не нужны, — решительно объявил водила.

— А кому они нужны? — Буркнул я. — Накинем четверть косой за круг.

На это он как-то не нашелся что ответить. Через минуту, сбавив скорость, он сказал.

— Здесь можно.

— Давай.

Водила завернул свою Тойоту на улицу с меньшим движением, и медленно покатил вниз. Я глядел назад. Ни одна из ехавших за нами машин, на улицу не свернула. Это, конечно, мало что значило в случае большой слежки. Когда следят несколько машин, меняющих друг-друга. Но в конце-концов, не своя же организация у брата нашего картохранителя?

Водила меж тем сделала очередной поворот. Потом еще один. Несколько машин по этим улицам ехали. Но слежки я не видел.

— Спасибо, Сергей, — сказал я. — Давай к гостинице.

* * *

— Рассказывай, — поймал я Павла за руку, едва мы вкатились в номер гостиницы. — Что за история с братом?

Он сбросил на пол рюкзак, и завозился, отводя взгляд.

— Ну? — Надавил я голосом, подступая.

— Не тяни, Паша, — подтянулся Иван, стараясь сделать сердитое лицо. — что за непонятки?

Деваться ему от нас было некуда. Мы его фактически заперли у низкого комода.

Павел наконец повернулся к нам.

— Мой брат. У меня есть брат.

— И?

— Я вам все как есть рассказывал. Когда мы были на квартире родителей, я нашел карту. На меня столько навалилась тогда... Воспоминания, и прочее, что я застыл. Не догадался сразу спрятать. А он увидел. Спрашивает, что это. Я машинально и ляпнул, что это дедова карта.

— И? — Снова повторил я, когда он опять запнулся.

— Ну, в общем... Подрались мы там из-за неё. Карта осталась у меня. А он пошел нос полотенцем подтирать.

— А тебе что, жалко было с братом поделится? — Нахмурился Иван.

— Да я бы поделился! — Вспыхнул Павел. — Да он наскочил, вырывать начал. Слово за слово, вспомнили детские обиды. По-дурацки как-то получилось.

— Так, — подвел я. — Ну а здесь что?

Павел замолчал, дергая головой, как лошадь которую тянут за разные поводья.

— Не знаю... Кажется, видел брата. Очень похож.

— Так брата? Или похож?

— Да не знаю! — Мучительно выдохнул он. — Далеко. Показалось, что он.

— А что ему делать в Омске?

— В том то и дело, что нечего. Он за всю жизнь из Питера никуда не выезжал.

— Может, по работе? — Предположил Ваня.

— Да он сисадмин. У него все командировки не дальше к холодильнику за пивом.

— Значит, — здесь ему делать нечего? — Положил я.

— Нечего.

— Если только, он не следит за тобой, — покачал головой я.

Паша в ответ нахмурился еще больше, и с силой потер ладонью щетину на щеке, а потом и шею.

— И чего нам делать? — Спросил меня Иван.

— Не знаю. К гостинице за нами никто не ехал...

— А если его брат все-таки объявится?

— А мы чего? — Я кивнул на Павла. — Пусть Павел тогда разбирается. Это его семейное дело. — Я окинул Павла быстрым взглядом, и обратился уже к нему. — И знаешь чего, ты, хранитель карты. Так нельзя. Такие сюрпризы никто не любит.

— Какие сюрпризы? — Хмуро буркнул он.

— Никакие! — Отрубил я. — Речь идет о больших деньгах. Мы компаньоны. Значит, мы должны знать все. А ты нам солгал.

— Я ж не думал, что он может объявится.

— Да, — вы друг другу морду за карту били. Но ты не думал.

— Да это может вообще был не он.

— Без разницы! — Осадил я. — Твой залет. И знаешь чего, — пока не покажешь карту, чтоб я понимал путь, — я с места не сдвинусь.

— Точняк, — согласно кивнув, пробасил Иван.

— Да пожалуйста, — Павел наконец вырвался из окружения, и наклонился к своему рюкзаку. — Я и сам собирался сегодня все показать. Мы уже почти на месте.

Он вытащил из рюкзака уже знакомую мне по поезду папку, и захрустел целлофаном.

— Вот, — он аккуратно протянул мне отделенный от папки файл, с желтоватым листом внутри. — Сможешь разобраться, штурман?

Мы с Иваном притиснулись друг к другу, чуть не стукнувшись лбами. Внутри прозрачного файла просвечивал пожелтевший, сложенный лист. Я аккуратно извлек его, и он развернулся на несколько секторов. Карта. Я подбежал к столу, нашего небольшого четырехместного номера, и разложил лист на столе. Иван и Павел прилипли ко мне, как пажи несущие вуаль невесты. Мы сгрудились вокруг старой бумаги.