Zemlya za okeanom(plus8)

Особое внимание Иоанн Вениаминов уделял просвещению алеутов. Он находил, что недостаточно одной устной проповеди для достижения цели. Необходимо было дать им в руки книгу на их родном языке, но они еще не имели своей письменности и тогда этот неугомонный человек, в короткий срок выучив сложнейший язык алеутов с диалектами и составив словарь, в который вошло около 1200 слов, решил создать алеутскую письменность, в основу которой он положил церковно-славянский алфавит, дополнив его надстрочными знаками, обозначающими придыхание. Разработав алфавит, отец Иоанн составил "Алеутский букварь" (унангамъ асмука) для обучения алеутов грамоте на их языке. А затем, не имея никакого специального образования, вооружённый лишь горячим желанием помочь людям, написал получившую мировую известность научную грамматику алеутского языка. Этой работе предпослано пространное предисловие, которое автор начинает так: "Составить грамматику такого языка, каков алеутско-лисьевский, я считал почти бесполезным трудом, потому что она не нужна ни для алеутов, которые и без грамматики могут сообщать друг другу свои мысли и которые, наверное, в недолгом времени совсем оставят язык свой, ни для иностранцев, из коих никто и никогда не вздумает учиться такому языку. Но, видя, с каким рвением, с какой неутомимостью многие ученые стараются собирать всякого рода сведения и как для них любопытна даже малейшая в таком роде находка, я решился составить если не полную грамматику, то по крайней мере изложить несколько правил грамматики алеутского языка в том предположении, что они, может быть, будут пригодны кому-нибудь для некоторого соображения о происхождении сего языка и для исторических догадок... если бы я и не был убежден в том, что лучше написать посредственно о том, что знаешь и чего не знают другие, нежели, зная, не написать совсем ничего, то я никогда бы не принялся за такое дело, как составление грамматики языка дикого и который скоро совсем исчезнет, тем более что и самые познания мои в нем совершенно не достаточны для того, чтобы составить грамматику".

Иоанн Вениаминов явно скромничает. Анри писал о его работе: "Алеутская грамматика Вениаминова, одна из лучших монографий, которые мне пришлось изучать. Автор не лингвист и еще менее претендует быть этимологом... Идя следом за этим наставником, просвещенным и добросовестным, мы не подвергаемся риску сбиться с пути и с полной уверенностью можем сформулированные им грамматические правила переводить на язык современной лингвистики." Пфицмайер оценил работу Вениаминова прежде всего за точность изложения и тщательность подборки материала: "Опыт грамматики" излагает алеутский язык очень обстоятельно и содержит в себе словарь, который в противоположность другим скудным и ненадежным словарям представляет собою тщательно и правильно выполненное собрание употребительнейших слов".

Конечным же результатом неутомимых наблюдений за климатом, вулканической активностью, флорой, фауной и этнографией населения островов явились интересные и подробные "Записки об островах Уналашкинского отдела".*(19)

На первый взгляд кажется не совсем обычной такая всесторонняя деятельность приходского священника-миссионера, присланного для проповеди Евангелия. Но в этом и сказывается служение отца Иоанна как "апостола Америки", он принес не только религию, но и культуру, просвещение, выработал целенаправленную структуру развития американцев и вместе с тем внес неоценимый вклад в науку, до него не имевшую столь ценных и всесторонних сведений о народах Алеутского архипелага.

Титанический труд по созданию новой письменности Вениаминову пришлось прервать в 1832г. Барон Врангель, не согласовав это ни с Главным Правлением, ни с Синодом, упросил Иоанна Вениаминова перебраться в Орегонский отдел. За ним даже специально было послан бот "Уруп" под командованием поручика Васильева. Необходимость столь срочного перевода самого образованного и хорошо подготовленного священника объяснялась просто — индейцы занялись богоискательством. В конце 1831г. трое нес персе (ними-ипуу) и один сэлиш приехали в Ново-Архангельск в "поисках христианского знания".

Разумеется индейцев не вдруг охватила жажда окунуться в купель крещения. Чтобы понять источник такой тяги к православию достаточно взглянуть на карту. Земли нес-персе и селиш расположены восточнее территории палус и вся их торговля с побережьем шла через это племя, первым из конных заключившем взаимовыгодный союз с русскими. Торговле же с британскими факториями мешали кутене, калиспел и шитсу-умиш.

Пока бобр был в изобилии, это не особо беспокоило индейцев. Но к 30-м гг. ценный зверь был почти выбит, притом, что обходиться без ставших привычными виргинского табака, стальных инструментов, котлов, одеял стало уже невозможно. Потому мудрые вожди решили наладить с торговцами более тесные отношения. Доказательством является то, что в это же время другая четвёрка искателей истины, с теми же целями, добрались до Сент-Луиса.*(20)

14 октября 1832г. отец Иоанн отслужил свою первую службу в новоархангельской часовне. При том присутствовали его будущие ученики: Аликут-соте(Феофан Аликутов), Та-хин-сут (Иоанн Громов), Та-е-пес-те (Степан Воинов) и Ка-дувамиш (Кирилл Озерский). Человек необыкновенного такта и тонкий психолог, Иоанн Вениаминов сумел завоевать их доверие.*(21)

Однако, если обыватели Ново-Архангельска расчитывали часто видеть своего священника, то они ошибались. Обвенчав и окрестив кого следовало отец Иоанн тут же отправился в свою первую экспедицию по Орегону. "Священник о.Иоанн так яро взялся за крещение диких, православную свою паству совсем забросил. Побудет тут месяц или около и снова исчезает".

Вместе с учениками Вениаминов поднимался до Скалистых гор и британских факторий. Джон Мак-Лафлин, управляющий факториями Гудзонской компании на Орегоне так описывал встречу с отцом Иоанном. "Священник был мужественный мужчина, лет сорока пяти, умный человек, он мне понравился. Он увлекается механникой и был так любезен, что предложил свои услуги поправить два наших барометра, и поправил их весьма удовлетворительно. Несмотря на то, что он говорил только по-русски, мы успели сделаться хорошими друзьями".

Всё же большую часть времени Иоанн Вениаминов проводил среди индейцев, изучая языки и обычаи своей будущей паствы, а в свободное время проповедуя, зачастую весьма успешно.*(22)

"При том что они язычники, основой веры и создателем всего живого у них является Великий дух, что может очень помочь для проповедника истинной веры... Наказаний за преступления у них нет. За убийство платят убийством. Воровство не считается большим пороком — только отнимается краденое. Если кто-нибудь соблазнит чужую жену и ускользнет от ножа обиженного мужа, то платит ему чем-нибудь за оскорбление... Индейцы довольно способны, превосходят алеутов сметливостью и ловкостью в торговле. Среди них немало искусных ремесленников: стоит посмотреть на их изделия — дома, баты, изваяния фигур из аспида и дерева... способны к наукам.

Мифы и предания показывают, что они умеют размышлять. Это доказывают и вопросы, которые задают при беседе со мною: о пятнах на луне, отчего мелькают звезды, откуда произошло солнце и светила, всегда ли они будут, о затмении солнца. А один тоен спросил у "Что будет там после — тем людям, которые здесь делают добро?" Из всего видно, что индейцы не глупы и вполне способны к восприятию образования. Особенно хорошо видно это из их молитв:

О Великий Дух, чей голос я слышу в ветрах,

Я прихожу к тебе, как один из множества твоих детей.

Мне нужны твоя сила и мудрость.

Сделай меня сильным не для возвышения над моим братом,

но для победы над моим величайшим врагом — cамим собой*(23)

Если сравнить способности алеутов и индейцев, то можно заметить, что смышленность последних выше, но так называемый природный ум — выше у алеутов... Алеуты почти все безсребренники, а индейцы умеют запасти продукты в достатке, быть бережливыми и расчетливыми, склонны к накопительству...

Индейцы терпеливы, даже до бесчувствия (физически), но им трудно снести обиду и оскорбление, даже неласковый взгляд. Мстительны, но скорее от честолюбия, а не от раздражительности. Имеют стремление к независимости и свободе."

Два года Иоанн Вениаминов изучал "просвещаемых" индейцев и даже ввёл в обращение термин "селишские языки", отметив сходство языков собственно селиш, чехалис, спокан и венатчи.*(24) К сожалению довести эту работу до конца отец Иоанн не успел. Осенью 1834г. из Санкт-Петербурга прибыл новый священник Харлампий Поляков, определённый в Ново-Архангельский приход. На просьбу барона Врангель оставить приход отцу Иоанну, а самому принять другое место, священник ответил отказом. Вениаминов же, не желая идти против указания Синода, хотел вернуться на Уналашку, тем более, что ученики его уехали продолжать образование в Иркутск. Воспротивился этому барон Врангель, по достоинству оценивший способности Иоанна Вениаминова и проникшийся к нему уважением и дружескими чувствами. В конце концов он уговорил отца Иоанна оставить мысль вернуться на Уналашку, а перебраться в Михайловскую крепость на Ситке. Несмотря на активно действующий порт и наличие церкви там ещё не было своего священника, а связь с Новороссийском поддерживалась ни в пример Уналашки, откуда можно было отправить письма лишь 3-4 раза в год.

Однако служение и жизнь Иоанна Вениаминова на острове Ситка оказались намного труднее, чем среди кротких алеутов или желающих союза палус и нес-персе. В своих "Записках о колошах" отец Иоанн характеризует их так: "Под именем колошей известны народы, населяющие северо-западный берег Америки от реки Орегон до горы св. Илии и живущие по островам архипелага принца Валлийского и короля Георга III. Колоши по виду своему того же происхождения что и американцы с Орегона. Себя называют тлинкитами... Они храбры, когда нападают врасплох или имеют дело не с храбрыми. А от смелых бегут. Перед алеутами превозносятся своим достоинством, считая их калгами русских...

У колошей — шаманская вера. Они верят в существование духов — эков, которых множество: каждый шаман имеет своих духов. Предписания шаманов колоши выполняют без разсуждений. Есть у них и колдуны, которые умеют портить людей и излечивать их от порчи. При том однако верховным существом они признают Эля. Считают, что он сотворил землю и человека, растения, достал солнце, луну, звезды. Он любит людей, но главное — насылает на них поветрия и несчастия. Для колошей жизнь Эля, его дела и поступки — единственные догматы веры и правила жизни. История появления Эля такова: жил когда-то человек, который имел жену и сестру. Жену он очень любил и не позволял ничем заниматься, а уходя, запирал в ящик, так как ко всем ее ревновал. Сестра его имела несколько сыновей, которых тот человек истреблял, если кто-то из них обращал внимание на жену. Мать сыновей очень горевала о смерти детей, но не могла помочь им ничем. И вот однажды она поделилась горем с касаткой (род китов), и та дала ей совет. Она сказала, чтобы женщина зашла в воду, достала со дна камешек, проглотила его, запила водой. Так она и сделала. Через восемь месяцев у нее родился сын — Эль. Когда он вырос, мать ему все рассказала. Он пошел в дом дяди, открыл ящик и увидел его жену. За это дядя утопил Эля, но тот по дну моря вышел на берег. Много насылалось бед на Эля, но он был неуязвим. Эль добыл для людей огонь и воду.

История мифа и преданий колошей бред ума человеческого и смесь вымыслов, догадок, преданий, событий и сказок и все же здесь видны искры света. Имя Бога — Эль — близко по созвучию к одному из еврейских имен Бога. Его чудное рождение от девицы без мужа, гонение от своих, насильственная смерть и избавление от нее своей силой, оживление умерших, принесение света на землю, уход его туда, где восходит солнце и его вечное пребывание — все это не показывает ли, что история Эля — библейские события, искаженные вымыслами...

Существует у колошей и предание о Кануке — таинственной личности без начала и конца, могущественнее самого Эля."

Ко времени прибытия отца Иоанна на Ситку там насчитывалось 835 христиан, в большинстве русских и креолов. Крещеных колошей было только 20 человек. Необыкновенное упрямство колошей, их независимый образ жизни при большом влиянии шаманов, а отчасти и древняя вражда против русских как завоевателей, являлись препятствием для христианизации края.

"Если бы в том (1834) году стал я внушать колошам истины веры Христовой, они бы не приняли их. Чтобы колоши смогли окончательно убедиться в превосходстве православия и со вниманием прислушиваться к Слову Божию, нужны были особые причины. Хотя я прибыл в Ситку в конце 1834 г., однакож... не успел даже ознакомиться с колошами, потому что другие дела не позволяли мне заняться ими... разные обстоятельства и случаи... и какое-то нежелание и неохота удерживали меня, заставляя откладывать это намерение день ото дня...

Я дал себе напоследок твердое обещание непременно по окончании святок, т. е. 7 или 8 генваря начать свое дело — и кто не подивится судьбам Провидения, — 3 генваря вдруг появилась у колошей оспа, и прежде всех в той самой юрте, с которой мы думали начать наши посещения. Если бы я поспешил приступить к моим беседам с колошами до появления оспы, тогда, наверное, всю беду и вину их гибели возложили б на меня, как на русского шамана или колдуна, который напустил на них такое зло, и тем более что до меня нога русского священника почти не касалась их порога не только с намерением благовествования мира, но даже из простого любопытства. Последствия такого неблаговременного посещения моего были бы ужасны... вражда против русских могла бы ожить снова... я мог быть убит ими... но это ничто в сравнении с тем, что могло быть... это могло бы заградить дорогу еще на полстолетия благовестникам Слова Божия... Много бы протекло времени пока колоши могли бы вполне убедиться в преимуществе наших понятий без содействия особенных причин, в каких бы ни были мы с ними дружественных сношениях.

Оспа унесла много жизней, как ни старались колоши остановить ее с помощью шаманов но она совсем не тронула русских. Рассказывают, что колоши даже подкладывали в провизии, которые продавали в редут, оспенные струпья. Тогда они стали приходить к нашим докторам с просьбой сделать противооспенные прививки себе и детям.

После этого случая в летописях колошей вера их в шаманов поколебалась и я обратил мое слово к колошам... теперь мне уже менее трудно было убеждать их в истине, или, по крайней мере, я получил удобные случаи говорить с ними. Они приняли меня уже не как врага своего, но как человека, который знает их лучше и более, и слушали меня со вниманием и откровенно рассказывали мне свои обычаи и веру и не препятствовали собратьям креститься и на крестившихся смотрели как на более знающих. ...многие же колоши еще не скоро соглашались принять веру Христову, так как думали, что тогда сделаются, подобно алеутам, калгами русских. Приходилось ждать, пока они сами убедятся в противном."*(25)