Повседневная жизнь Лиувилля аль-Джаззара

В окне напротив стоял тот самый человек, положив руку на окованную медными кольцами черную трубу нового прибора, который и наводил на ее потолок луч.

— Вы ученый? — спросила Ребекка.

Человек из окна напротив молча указал ей пальцем на потолок, — смотри. Рассмотреть картинку на потолке можно было только улегшись навзничь. Ребекка, не теряя времени, кинулась на постель и прочитала погромче вслух подпись внизу картинки, чтобы дать понять тому удивительному человеку, что она может разглядеть буквы. На потолке мелькнула тень руки экспериментатора, изображение быстро перестало плясать, и установилась оптимальная резкость. Тогда Ребекка принялась рассматривать все, что показывают, и читать подписи к рисункам, как можно громче, чтобы господин из дома напротив слышал, что она дочитала, и знал, когда пора менять картинку. Это была сказка о девушке, которая жила на самом верху башни, высоко над городом, и один чародей, который умел оборачиваться ястребом, прилетал к ней и приносил утреннюю газету. Чем дальше Ребекка смотрела, тем больше она понимала, что только очень хороший человек мог сочинить такую добрую историю. Когда история кончилась, Ребекка слезла с постели и высунулась из окна. Человек с потрясающей черноты глазами из дома напротив тоже подошел к окну, одетый по-домашнему, в рубахе с раскрытым воротом.

— Как тебя зовут?

— Ребекка, — сказала Ребекка.

— А меня — Габриэль.

Через три дня Ребекка забыла закрыть на ночь ставни, и когда она проснулась утром, ей показалось, что она в каком-то волшебном дворце. Долгое время она не могла оторвать взгляда от стены. Во всю стену она видела невероятный орнамент, который все время менялся, каждый новый был красивее предыдущего, — как будто стена ее комнаты была выложена огромными отшлифованными драгоценными камнями, которые сияли, переливались и все время меняли цвет и форму. "Я не сплю, — уверенно сказала себе Ребекка, посмотрев на свои обкусанные ногти. — Тогда что же это такое?" Ее стена показалась ей на миг бассейном со снующими в нем золотыми рыбками и сразу вслед за тем расцвела лилиями, как сад.

— Это придумал Габриэль, он не ученый, он рав маг, волшебник, — сказала себе Ребекка, быстро спуская ноги с постели и шаря ими в поисках домашних туфель.

Габриэль стоял у окна, прислонившись к открытой створке. За ним струились каскады воды — вода падала с высоты и вновь поднималась, — на столе в его рабочем кабинете была собрана стеклянная конструкция, не уступающая фонтанам Версаля. Превращение комнаты Ребекки в волшебный дворец, оказывается, было результатом работы большого стеклянного колеса, приводимого в движение водой.

Ребекка хлопнула ладонью по губам. Еще два часа, пока солнце не перевалило через гребень крыши, комната Ребекки оставалась Дворцом Ветров, садами Семирамиды. Габриэль улыбался.

С тех пор Ребекке странно было даже подумать, что когда-то она жила на улице Лезуа. Ее робость в обращении с Габриэлем давно исчезла, потому что теперь она точно знала, когда можно его беспокоить, а когда нет, когда он садится за работу и когда он заканчивает ее.

...Были совсем уже сумерки, когда Ребекке послышалась закольцованная восточная мелодия, возвращающаяся к началу все той же музыкальной фразы и такая тихая, что успей Ребекка заснуть, музыка не разбудила бы ее. Она толкнула полуприкрытые ставни и высунулась наружу, под ветерок. В окне напротив пристроился большой ящик полированного дерева, в нем же — театр теней. Сцена театра светилась ровным желтоватым светом. Из полумрака комнаты появился аль-Джаззар. Под глазами у него залегли глубокие тени. Его одежда белела в темноте. Он положил руку на крышку ящика, и движущиеся силуэты начали разыгрывать библейскую историю. Раб Авраама Элеазар прибывает в Харран в поисках невесты для Исаака. Вот его десять верблюдов, плавно покачиваясь, подходят к колодцу. Он оглядывается. Из городских ворот выходят девушки, неся кувшины на головах. Элеазар приближается к ним и просит воды. Ребекка снимает с головы кувшин и подает ему напиться. "Пей, я и верблюдов твоих напою", — бормочет слова из книги живая и подлинная Ребекка, приникшая к подоконнику. Ребекка из Харрана наполняет ведро, и верблюды начинают пить. Тогда Элеазар, загадавший, что изберет в жены своему господину ту, которая даст ему напиться, подносит Ребекке украшения и драгоценную утварь. Ребекка очень смущена. И когда Элеазар вошел в город Харран, чтобы увидеть родителей Ребекки и сообщить им о случившемся, Ребекка в окне перевела взгляд на Габриэля. Он все время смотрел на ее лицо и, поймав ее взгляд, в тот же миг вскинул руки, показывая, что они свободны и пусты. Никто не управлял театром! История встречи Элеазара с Ребеккой разыгрывалась сама по себе. Все же это было делом его рук — и кокетливая Ребекка, и покачивающие головой верблюды, и сопровождающий появление бус и ожерелий хрустальный звон.

Чтобы не разбудить свернувшегося и спящего внизу, во дворе, громадного пса Тиля, которому свойственно было оглушительно гавкать, Ребекка беззвучно показала Габриэлю, что аплодирует, и долго еще лежала молча, не засыпая и глядя в щель между ставнями на полоску светлого летнего неба.

...Проснувшись рано утром, Ребекка на пробу выглянула из окна и, набравшись смелости, окликнула Габриэля. Он подошел к окну с расстегнутыми запонками, с черной атласной лентой, которой он завязывал волосы.

— Все дары Иерусалима, Мекки, Каира, Самарканда — для тебя, Ребекка, — приветствовал он ее в своей обычной шутливой манере.

— Над чем ты сейчас думаешь? — спросила Ребекка.

— Над условиями трансверсальности в задачах со свободным концом, — отвечал он, смягчая улыбкой ужасность ответа. Он зажал зубами один конец ленты и завел руки за голову, подвязывая волосы повыше.

— Габриэль, ты — сам Шломо ха-мэлех3!

* * *

— Что?.. Боже мой, нет! Я о Ребекке.

Хаим представил себе, как он будет уговаривать Ребекку — упрямую Ребекку, которая умней Хаи, своей матери, — а видит Бог, как трудно было спорить с Хаей, — и которая не умеет ценить как должно богатого человека с положением, а видит в нем только то, что он есть.

— Ай-вай, вай ме, зачем вам эта лихлухит, замарашка? — начал он привычно.

— Она счастье моей жизни и свет очей моих, — сказал Лиувилль аль-Джаззар.

— Ребекка! Ребекка, выйди, — закричал Хаим-Аншел. — Тут к тебе сватается один уважаемый человек!

Ребекка медленно спустилась по лесенке с тремя поворотами, низко опустив голову, закусив губу и стараясь закрыть лицо накинутым на голову платком, но с предпоследней ступеньки увидела Лиувилля аль-Джаззара, отбросила платок и с криком "Габриэль!" вспорхнула, вихрем пронеслась через лавку и повисла у него на шее, обвив ее руками и на всякий случай ухватившись за него покрепче.

— Каким образом можно было это успеть? — только и сказал в изумлении Хаим-Аншел.

...С тех пор, как Ребекка перебралась в дом к мужу, двери лавки ее отца всегда были широко открыты для Лиувилля аль-Джаззара, а двери дома Лиувилля тоже закрывались не плотно, поскольку в них то и дело прошмыгивали сестры Ребекки, так что он привык и не очень удивлялся, если с порога родового гнезда Лиувиллей на него иной раз пахнет фаршированной рыбой и тейглахом. Ребекка садилась с сестрами вышивать, и, вернувшись домой, Лиувилль часто заставал у себя всех четырех красавиц сразу. В Париже поговаривали, что Лиувилль спит со всем этим гаремом. Это была неправда, но епископ при встречах посматривал на него неодобрительно и больше не давал ему никаких поручений.

...В конце месяца Лиувилль столкнулся на парадной лестнице с секретарем Академии Мопертюи.

— Мсье Лиувилль, когда вы подадите на рассмотрение комиссии ваши приборы? Остается только два дня.

— Я вовсе не собирался подавать никаких приборов на рассмотрение, — удивился Лиувилль. — Мне и в голову это не приходило.

— Господи, сколько раз им повторять, — говорил он вечером Ребекке и Греви, — я нуждаюсь в звании главы Академии не больше, чем в официальном титуле Шейх-ар-Раис. Кстати, — он взглянул на Ребекку, — похвали меня, я нашел способ заставить Академию потратиться на создание научной библиотеки, подобной берлинской.

— Можно я буду хвалить тебя словами из Песни Песней? — спросила Ребекка.

— Как тебе будет угодно.

Сказав это, Лиувилль отослал Греви до завтра и опустил шторы, чтобы в доме воцарилось освещение ночи, при котором уместнее всего было немного поколдовать над будущим рода Лиувиллей.

Примечания

1 Единичный эксперимент не есть эксперимент (нем.) [К тексту]

2 если на то будет воля Аллаха (араб.) [К тексту]

3 Царь Соломон (ивр.) [К тексту]