Жизнь в Советском Союзе была...

.

II

Детский сад был ведомственный, Мостопоезда N16. И естественно, что большинство ребятишек были детьми мостостроителей, хотя попадались и просто ребятишки с Колхозного поселка, видимо, по разнарядкам районо. Здание было небольшим, таким же, примерно, как наши дома, тоже двухэтажное. Рассчитан садик был на четыре возрастных группы: младшую от 3 лет, среднюю для четырехлеток, старшую для пятилетних и подготовительную для тех, кому через год надо будет идти в школу. У каждой группы была своя большая спально-игровая комната на 3 окна, называемая группой, и свой участок во дворе. Малыш, попавший в этот садик, по мере взросления успевал пожить во всех четырех группах-комнатах и поиграть на всех участках. В садике была своя кухня, прачечная, медицинский кабинет с регулярно присутствующей медсестрой, музработник с фортепиано, завхоз, заведующая и полный штат нянечек и воспитателей. Кроме того, к территории детского сада примыкал небольшой участок земли, где росли фруктовые деревья и ягодные кустарники. Вроде как сад витаминов для ребятишек. Так что лозунг: "все лучшее детям" в те времена соблюдался.

На границах между смежными участками разных групп имелись две большие деревянные веранды. Во время дождя или в непогоду там можно было играть детям — и на свежем воздухе, и в тоже время никто не мокнет и не пачкается, а в летнее время на верандах часто накрывали столики для обеда или полдника, и ребятишки кушали на свежем воздухе.

Детский сад был круглосуточный, т.е. при необходимости можно было сдать туда ребенка на всю рабочую неделю. Многие так и делали. В понедельник приводишь, а в субботу забираешь. Почему в субботу? Ну, так в СССР до марта 1967 года была официально шестидневная рабочая неделя и наши родители по субботам, хотя не полный день, но работали. Местных ребятишек в садике на ночь оставляли редко, но многие мостостроители, жившие и работавшие в Федоровке на "19 км", этим часто пользовались. Ведь практически нереально было каждый день ездить в Челябинск на электричке, там садиться на трамвай, а добравшись до Теплотехнического института, идти пешком — транспорта еще никакого нет — больше километра до садика да еще в горку. Сдать там ребенка воспитателям, и затем весь этот путь обратно: пешком, на трамвае, в электричке, да еще и успеть к 8-00 на работу.

III

Я помню себя во всех группах и на всех площадках, воспоминаний много и описывать их все не имеет смысла, поэтому расскажу о самых интересных. Ну, например, как в малышковой группе мы "копали картошку". Эту игру мы подсмотрели в жизни. В те давние времена многие промышленные предприятия и конторы брали в аренду землю у колхозов, где труженики этих организаций могли вырастить себе урожай картофеля. Коллективно выезжали на посадку — предприятие обычно выделяло транспорт — коллективно ездили на прополку и окучивание, а потом также дружно выкапывали выращенные корнеплоды. А поскольку ездили по выходным и порой всей семьей вместе с детьми, оставить-то их дома не с кем, все взрослые в поле, то многие из нас видели, что это за процедура и как она проходит. Вот и мы, подросшие за зиму кандидаты в среднюю группу, тоже решили сажать картошку. Взяли детские лопаточки и пошли искать себе поле. Площадка для прогулки была утоптана нами донельзя, и детской лопаточкой ничего отщипнуть на ней было невозможно. Поэтому под посадку картофеля мы решили использовать песочницу, благо песка было много, и он был свежий. (У мостопоезда были свои карьеры, поэтому не было никаких проблем пригнать пару самосвалов песка для садика и еще пару для песочниц детей в своих дворах.)

Мальчики дружно принялись вскапывать песок в песочницах лопатками, а девочки вместо картофелин бросали туда те же горсточки песка — все как у взрослых. Через десять минут, благодаря преимуществу коллективного труда, вся песочница была вскопана, засеяна, и довольные детки стали придумывать следующую игру.

Кстати именно в то время вместо кепок и панамок у мальчиков в моду вошел новый головной убор — матросская бескозырка с ленточками, как у настоящих моряков с гордой надписью "Герой".

IV

Мои воспоминания о пребывании в средней группе сильно связаны с политикой. Эта самая политика пришла в виде достаточно свежей тогда песни Пахмутовой и Добронравова "Куба — любовь моя". Мы без конца слышали ее по телевизору и радио, сами пели ее на музыкальных занятиях, а тут еще и девочкам ставили танец на эту мелодию. В 1963-м году вообще в моде было все кубинское: сахарный тростник, Фидель, Че Гевара и их революция. Политика, однако! Пропаганда работала на всю катушку.

И вот, в который раз, посмотрев на репетицию танца наших девочек, одетых в красивые платья и украшенных алыми, огромными бантами, я не сдержался и начал возмущаться, обратившись к пацанам, сидевшим вместе со мной вдоль стеночки на стульчиках:

— А чего это наши девчонки такие наряженные?— язвительно спросил я вполголоса. — Ведь кубинские революционеры — бедные и таких нарядов себе позволить не могут.

"Ага, не могут!". "Ишь, вырядились!"— зашептали мальчики, недовольные тем, что их заставляют сидеть и уже полчаса смотреть на девчачий танец, а играть не позволяют.

Но на нас строго взглянула воспитательница, и мы замолчали. Бунт в средней группе детсада был прекращён. Вот так нас мучили коммунистической пропагандой!

Запомнился и праздник, связанный с днем Советской Армии 23 февраля, в основном тем, что к нам в группу пришли гости из военного училища, и среди них была и девушка в военной форме. Мы впервые не в кино, а наяву увидели женщину — военную. На мальчишек это произвело впечатление. Удивительно, но от девушек тоже бывает толк, оказывается, некоторые из них служат в армии!

Остались ещё и другие воспоминания о средней группе. В тот год отцу выделили на заводе путевку в заводской профилакторий, расположенный на Черном море. Отец уехал, а я стал считать дни до его возвращения. Досчитать надо было до двадцати, точно помню. Но на втором десятке я по какой-то причине сбился, и решил начать считать сначала. Каково же было мое удивление, когда отец приехал уже через четыре или пять дней нового отсчета. Где-то я явно ошибся, или отец не доотдыхал.

Отец, приехав, рассказал про море, про волны, про теплоход, на котором катался, показал фотографии. Чуть позднее, лежу я как-то во время сончаса на своей раскладушке в садике, смотрю в окно на проплывающие белые облака в голубом небе и думаю: "Вот отец на море был, на теплоходе катался, а мне уже четыре года, а я нигде не был и ни на чем не плавал". И так мне обидно стало, что даже слезинка набежала на глаза.

Уж не знаю, на кого повлияла эта слезинка, но очень скоро садик в полном составе привезли на берег Первого озера, и там каждую группу по очереди прокатили на каком-то то ли большом катере, то ли маленьком теплоходике. Я не помню, что это было за судно, но заходили мы на него всей группой — человек 25 вместе с воспитателем. Там имелся какой-то пассажирский салон, но мы недолго в нем просидели, выбегая из салона на воздух и гоняя вдоль бортов. По правому борту мы обнаружили дверь в машинное отделение, куда по очереди заглядывали в щелку, но зайти побоялись, уж больно там громко грохотал двигатель

Пребывая именно в средней группе, я впервые увидел печально знаменитого местного маньяка "дядю Сашу", но этот персонаж достоин отдельного сюжета, и я расскажу о нем позднее.

V

В старшей группе нам было не до политики, этот год прошел на спортивной волне. В то время советские спортсмены завоевывали множество наград в разных видах спорта, но, что особенно приятно, в футболе и хоккее. Победы наших атлетов охотно пропагандировали в эфире, проводя регулярные радио и телерепортажи со спортивных соревнований. Естественно, что все это бурным потоком вливалось в уши неокрепших еще детей, и многие из них, поддавшись этой "зловредной" коммунистической пропаганде, начинали увлеченно гонять мячик летом и шайбу зимой.

Поддался этой пропаганде и я. И потому ли, что первая пятилетка шестидесятых годов прошлого века была связана с успехами автозаводцев, или просто название запало в душу, но я стал ярым болельщиком московской футбольной команды "Торпедо". Я наизусть знал всех ее игроков, смотрел все их матчи, которые показывали по центральному телевидению, и увлеченно слушал репортажи по радио. В хоккее я поначалу болел за ЦСКА, и только когда челябинский "Трактор" в 1965 году появился в высшей лиге, я стал болеть и за местную команду мастеров.

Поскольку телевизоры и радиоприемники имелись во многих семьях, то таких увлекающихся мальчишек, знающих кто такие Лев Яшин, Эдуард Стрельцов и братья Майоровы вместе со Старшиновым, в нашем садике было много. Мы летом рьяно бегали за мячом по площадке, оттеснив девочек к песочнице и скамейкам, а зимой также рьяно боролись за шайбу на деревянном, покрытым инеем полу беседки. Там с трех сторон были деревянные бортики, так что наша шайба редко улетала с поля, а то, что на полу не было льда, нам не мешало, мы же бегали не на коньках, а в валеночках.

Кроме того, именно в это время как-то заметно активизировался аэродром ДОСААФа на пустыре за Аэродромным поселком. Может самолеты и раньше с него взлетали, но мне хорошо запомнились именно эти 1964-1965 годы. Мерно урча над нашими головами, барражируют либо "кукурузник" АН-2, либо моноплан ЛИ-2, а мы, задрав головы, радостно приветствуем их визгом и, как бы сейчас сказали, кричалкой:

"Самолет, самолет!

Ты возьми меня в полет!

А в полете — пусто!

Не растёт капуста".

В чем смысл последних двух строк, хоть пытайте, — не скажу, не знаю. Но слов из кричалки не выкинешь.

Иногда самолет пролетал не один. На тонкой, едва различимой нити он тащил за собой планер, а бывало, что сразу два. И потом уже эти планеры, поднятые и разогнанные моторным самолетом, долго кружили над нашим поселком, и их бесшумный свободный полет вызывал у нас не меньший восторг.

Радовались мы и парашютистам, прыгавшим с самолетов на том же досаафовском аэродроме. Сначала по небу, рыча мотором, пролетал самолет. И хотя летел он достаточно далеко от нас, но шум его мотора все равно достигал слуха. Потом от него отделялись маленькие точки, и вдруг в голубом небе, словно цветы, распускались — раскрывались маленькие разноцветные купола, которые плавно и неспешно опускались на землю.

Это сейчас авиация — развлечение и досуг для богатых, а тогда и простым смертным позволялось этим заниматься. По крайней мере, Валентина Попова — старшая сестра Вовки Попова, моего сверстника, жившего в нашем дворе и ходившего вместе со мной в садик, а потом и в школу,— спокойно записалась в секцию при этом аэродроме и даже прыгала там с парашютом.

В те же годы проявился у нас интерес и к детским приметам. У ребятишек нашей группы сформировалось стойкое убеждение, что коли поймаешь на листочке кустарника, окружавшего наш участок, божью коровку, то ее надо обязательно отпустить. А если раздавишь ее, то обязательно пойдет дождь. Не верите? А зря! Любой ребенок из нашей группы мог подтвердить это на примерах из своего опыта. Поэтому, поймав божью коровку, мы, посмотрев, как она ползает по пальцам, всегда ее отпускали, подбрасывая вверх и напевая: "Божия коровка, улетай на небо, там твои детки кушают конфетки". И после этого до самого вечера была солнечная погода.

Также летом 1965 года наш 175-й детский сад выехал на пикник. Ребятишек посадили в автобусы мостопоезда и вывезли на берег озера. Какого именно — не скажу, не помню, да и название по малолетству мы вряд ли спрашивали. Но точно помню, что место было безлюдное, никаких поселков поблизости, но рядом был березовый лес. Воспитатели соорудили большой шалаш, нагнув пару берез и набросав на них веток. В этом шалаше мы прятались от солнечного зноя, а также спали во время сончаса. Обед и полдник на свежем воздухе нам тоже организовали, так что все детишки остались довольными. Купаться нам только не разрешили, но я и не помню, чтобы кто-то сильно рвался в воду.

Сейчас трудно представить такой выезд за город. И родители многие не поймут, да и районо не одобрит. Как это современных детей в не оборудованное ничем место, да они же все травмируются и отравятся, а тех, кто не пострадает сразу, обязательно закусают энцефалитные клещи.

VI

Подготовительная группа детского сада запомнилась мне двумя вещами: тем, что нас вполне серьезно готовили к школе, и ремонтом.

Подготовка для нас началась с того, что всю группу сводили на экскурсию в школу N 9 и показали учебный класс, набитый партами. Причем, набитый в самом полном смысле этого слова. Парты стояли впритык друг к другу, без всяких проходов, а некоторые даже располагались вплотную к стене и боком к доске. Когда же через год я пришел в эту школу в первый класс, то такого скопления парт ни в одном кабинете не увидел — парты стояли скромно в три ряда, по семь штук в ряду и боком к доске никому сидеть не приходилось. Только по прошествии нескольких лет я сообразил, что на экскурсию нас водили летом, когда в школе был ремонт и парты из нескольких классов стаскивали в один, чтобы в пустых кабинетах можно было спокойно белить стены и красить полы.

Ну а потом, после экскурсии в школу, с сентября месяца у нас в подготовительной группе несколько раз в неделю были "уроки", где Тамара Ивановна — наша воспитательница — учила нас писать, читать и считать.

Читать я, правда, к тому времени уже умел, но писать "письменные" буковки, а не печатные, я учился именно в детском саду.

Осенью 1965 года в нашем садике затеяли ремонт. Я не знаю, ремонтировали ли всё детское учреждение или только помещение нашей группы, но помню, что однажды нас с Лешкой, как пелось тогда в одной популярной песенке, "перевели в другой детский сад". Это был детсад N 61 , что располагался на перекрестке улиц Солнечной и имени Володарского.

Вот только не надо меня убеждать, что улицы Солнечная и Володарского в Челябинске не пересекаются и находятся в разных районах города. В то время, которое я описываю, они очень даже были рядом и весьма серьезно пересекались. Поскольку именно так до 1965 года назывались всем известные проспект Победы — бывшая улица Солнечная и Свердловский проспект, носивший в то время название улицы Володарского. Так что новый наш садик находился по сегодняшней адресации в доме N25 по Свердловскому проспекту.

Садик N 61 просуществовал там до конца Советской власти, потом в его помещениях сначала открылся винно-водочный магазин "Казак уральский" с приемным пунктом стеклотары, затем рюмочная, какая-то аптека, коммерческий банк, а теперь там располагаются несколько мелких контор и магазинов.

Этот садик был не чета мостопоездовскому. Во-первых, располагался он не в отдельном здании, как наш, а занимал небольшую часть жилого дома. Два этажа и те в одном подъезде. После нашего простора мне казалось, что он какой-то маленький и тесный. Во-вторых, групп в нем было только две: младшая для 3-х — 4-х леток, размещавшаяся на первом этаже, и старшая для 5-ти — 6-ти летних, на втором. Мы с братом, естественно, попали в старшую. В-третьих, участок для прогулок у садика был один и очень маленький — чуть ли не в одну сотку, разве это можно было сравнить с мостопоездовскими просторами, где у каждой из четырех групп было по отдельной поляне раза в два больше этого пятачка. Поэтому днем нас иногда выводили на прогулку в автомобильное училище, где разрешалось бегать и играть только на футбольном поле. Оно, конечно, было просторное, но ни песочницы, ни качелей и прочих горок, на нем не было.