| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Теперь уж не задумываясь, я нырнула в черный провал гробницы, и скатилась по ступеням в полной темноте, в мыслях горячо благословляя гостеприимные ко мне владения покойного ныне господина Подземелий. От ударов о камень из глаз у меня летели искры почище тех, что подпалили шерсть чародейской ищейке. Я не успела даже как следует поразмыслить над тем, что отправляться в гости к духам — отнюдь не то же самое, что навещать свою престарелую тетушку, дом которой всегда оказывается ровно на том же месте, что и раньше, а сама старушка и подавно никуда не исчезает. Если один раз я нашла здесь господина Казиро, то это вовсе не означало, что и во второй раз я удостоюсь чести повстречаться с ним. Конечно же, вольные духи показывались только тогда, когда желали этого, и я, замерев в темноте, принялась жалобно звать:
-Господин Казиро! Добрый господин Казиро! Не бросайте меня здесь одну! Я вовсе не желаю вам помешать нынче ночью, но мне негде больше спрятаться, а одной здесь так страшно...
"Что если дух-хранитель уже переродился? — одна тревожная мысль сменяла другую, пока я ползла вниз по ступенькам, ничего не видя перед собой. — Он говорил, что тут же забудет меня... Есть ли какой-либо прок в том, чтобы идти дальше? Я не могу похоронить себя в чужой могиле навечно! Остановись, Фейн, этот путь никуда не ведет. Единственное, что можно выгадать здесь — несколько часов отдыха, а затем нужно уходить, дождавшись восхода солнца. Колдовские создания не охотятся при свете дня..."
И я замерла, привалившись к холодной стене. От усталости, страха и голода все мое тело тряслось, словно в лихорадке. Мне казалось, что я нипочем не засну, но в какой-то момент тяжкая муторная дремота одолела мое измученное сознание, и под тяжестью непроглядной душной тьмы мои веки опустились. Время для меня потекло вовсе не так, как обычно, и я не знала, сколько проспала, прежде чем услышала слабый голос господина Казиро:
-Здесь ты в безопасности, но это убежище не годится для людей... Тебе придется вернуться к солнцу и луне. Эта могила не примет тебя. Ты еще слишком жива для того, чтобы стать частью подземных владений, оставшихся ныне без господина. И время умирать тебе не пришло...
-Но ведьма послала за мной своих чудовищ, — заплакала я, услышав знакомый голос. — Она знает, что я здесь!
-Она послала их вовсе не за тобой, — успокаивающе шептал невидимый дух. — Псы-оборотни ищут демона, и, должно быть, сегодня ночью найдут его. Ей хватит этого улова до следующей ночи... Днем тебе следует бояться людей, а не колдовских ищеек.
-Людей?
-У нее достанет власти над людьми, чтобы искать тебя не одним лишь колдовством. Тебя многие знают в городе. Нелегко скрыться той, у кого на голове пылает рыжее пламя. Оставь мне свои волосы. Я буду плести из них шнурки, на которые когда-то нанижу новые монеты, — шептали стены и темнота. — Они будут прочны настолько, что удержат не только мою казну, но и саму мою сущность. Плетя их них нити, я буду помнить, что не безроден и мое имя ждет меня где-то здесь, в старых камнях. Твои волосы привяжут меня ко дворцу крепче цепей, и я не уйду блуждать во тьму подземных лабиринтов... На рыжий волос я нанижу когда-нибудь медь, а на седой — серебро... О, какая богатая казна у меня когда-нибудь будет!.. Как ярко она будет сверкать в свете луны!
Певучие эти речи были, несомненно, сродни какой-то древней магии — я поняла это шестым чутьем, обострившимся с тех пор, как заплатила своей кровью за чары подземного духа. Господин Казиро из последних сил колдовал сейчас, пытаясь спасти себя от грядущего беспамятства, и вплетал какие-то заклятия в мои волосы, едва ощутимо касаясь их своими слабыми руками — я чувствовала эти невесомые касания, но у меня не достало сил, даже для того, чтобы пошевелить пальцем в ответ.
-Я согласна, забирайте мои волосы, — промолвила я, чувствуя, как меня окутывает тепло, которого мне так не хватало в этом каменном мешке.
Тут же в моих волосах началось странное копошение — десятки проворных маленьких лапок с острым коготками вцепились в них. А затем я услышала, как тихо-тихо защелкали мелкие зубы, и поняла, что крысы обгрызают волосы. Чувство, похожее на отвращение, охватило меня, тут же на смену ему пришел страх — подумалось, что они из-за голода могут забыть приказ своего господина и обглодают мое лицо. Но из-за убогого тепла, исходившего от крошечных тел, мысли начали путаться, и я незаметно для себя самой опустила голову на каменную ступеньку, крепко уснув под живым покрывалом из десятков крыс.
Очнулась я ранним утром в полном одиночестве — только под моими ногами похрустывали старые крысиные косточки. Тусклый свет пробивался сверху сквозь щель: ночью я была настолько напугана, что не сумела как следует закрыть за собой дверь в потайной ход. Не таким уж надежным оказалось мое укрытие...
Я, пытаясь побыстрее прогнать сон, принялась тереть грязное лицо, и с приглушенным воплем отдернула руку от своих волос — точнее говоря от того, что от них осталось. Мне тут же вспомнился наш уговор с господином Казиро, казавшийся сейчас муторным тяжким сном, наподобие тех, что обычно приходят к людям, измученным горячкой. Я недоверчиво ощупала свою голову, и мне показалось, что я глажу бродячую собаку, шерсть у которой вылезла клочьями от какой-то хвори. На руках остались темные следы, и в слабом бледном луче света мне показалось, что я испачкала их в чем-то, похожем на пыльцу с крыльев серых ночных мотыльков. "Очередное колдовство, — тоскливая мысль пришла в мою голову так быстро, словно кто-то нашептывал мне на ухо подсказки. — Я больше не рыжая Фейн, и одним богам ведомо, стану ли я когда-нибудь прежней..."
Отчего-то эта потеря, не столь уж значительная, если разобраться, заставила меня горько заплакать. Я, с трудом поднявшись на ноги, принялась взбираться по крутым ступенькам, всхлипывая и тоненько подвывая. Чувство голода притупилось — возможно, то был прощальный подарок духа-хранителя, или же попросту ноющая боль в желудке стала мне привычной. Но я понимала, что долго без еды мне не продержаться. Последние медяки я оставила господину Казиро, и теперь мне оставалось разве что просить милостыню, или же потребовать кусок хлеба в таммельнском доме призрения, попечителями которого выступали городские храмы. От дядюшки я слыхала, что несколько раз в месяц по приказу господина Огасто там раздавали дармовое угощение, и при известном везении я могла бы отменно позавтракать от герцогских щедрот.
Задумываться о своих главных бедах я боялась и гнала от себя эти мысли, чтобы не пасть духом окончательно.
Склеп в утреннем сером свете показался мне едва ли не более мрачным местом, чем ночью, и я поторопилась выйти наружу, привычно зажимая нос. Мое неожиданное появление до полусмерти испугало двух могильщиков, с самого утра торопившихся предать земле какого-то нищего покойника. С воплями они бросили свою скорбную тележку и, спотыкаясь, побежали куда-то меж могил. Я, порядочно струхнув, бросилась в другую сторону, однако вскоре сообразила, что они приняли меня за призрак или иную нежить, восставшую из гроба, и замедлила свой бег, а затем и вовсе остановилась. Как мне помнилось, даже покойникам из самых бедных семей порой клали пару скойцев на глаза, и могло статься так, что могильщики на них еще не позарились... Мне было не по себе от того, что я собираюсь ограбить мертвеца, лишив его возможности оплатить переправу в мир иной, но мне все сильнее казалось, что мои неприятности куда существеннее тех, что ожидают неупокоенную душу бедняка, обреченную вечно скитаться меж дрянных надгробий. "Если разобраться по чести, бедолага прожил в здешних трущобах всю свою жизнь, чем они могут испугать его после смерти?" — сказала себе я, и откинула истрепанный саван.
И впрямь, на глазах у мертвого тощего старика лежали медяки. Я, в очередной раз переборов отвращение и стыд, бросила их в сумку, а затем, повязав куцую голову платком, отправилась в город, преувеличенно бодро насвистывая. На душе у меня было так паршиво, что иной раз я искренне завидовала обворованному мной покойнику, оставшемуся лежать средь старых переполненных могил. Приключения становились час от часу все более гнусными, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не начать молить богов о том, дабы течение времени повернуло вспять и в моей жизни никогда не случилось бы ни знакомства с госпожой Вейденой, ни с господином Огасто... Но я знала: если сейчас честно признаюсь себе в том, что совершила ошибку, из-за которой нынче дядюшка может не сносить головы — остатки решимости покинут меня. Только отчаянная вера в то, что я все еще могу исправить содеянное, победить ведьму и стать спасительницей Его Светлости держала меня на ногах и заставляла идти вперед, в неизвестность.
В одном из грязных кабаков на околице мне дали хлеба в обмен на мой скойц, а затем мне удалось выпросить у сердобольной торговки-молочницы кружку подкисшего молока — из-за черных полос а лице и грязного платья меня приняли за погорелицу. Но после этого скромного завтрака страхи с удвоенной силой начали терзать меня. Ох, какой же ничтожной и беспомощной я себя ощущала! Еще недавно я дерзко бросала вызов колдунье, а сегодня, как бродячая собака, клянчила объедки, рыскала около помоек да искала темный тихий угол, откуда меня не погнали бы тотчас пинками. Спрятавшись в тени покосившегося забора, я вертела в руках медную монетку и думала, что даже самый полный кошелек когда-нибудь пустеет, самый долгий день лета — заканчивается, а у меня имелся всего лишь один медный скойц, и бродяжничать мне выпало вовсе не в теплую летнюю пору...
Отчаяние мое становилось все сильнее и я все чаще думала о том, что мне следует вернуться во дворец, к дядюшке Абсалому. "Быть может, ведьма еще не разгадала, кто помог сбежать демону? — с тоской размышляла я. — Ох, что я смогу поделать с одним медяком в дырявом кармане? Мое платье настолько бедно и грязно, что даже за странствующую лекарку мне себя не выдать! Чем же мне заработать на жизнь? У меня нет иного выхода, что бы там ни говорил господин Казиро... Ему порядком досталось, оттого он и стращал меня, отговаривая возвращаться во дворец. Откуда ему знать, что за жизнь ожидает меня, реши я в одиночку пуститься в бега? Он никогда не покидал свои владения, и не пробовал на вкус, как горька доля нищего бродяги. Решено! Я подстерегу у ворот дворца Мике или Харля, да и попрошу их провести меня во дворец. Что за глупость я вчера сотворила, когда побежала со всех ног, завидев крыс... Услыхала лишь ворох дрянных грешных баек о демоне, с которым, к тому же, я больше не повстречаюсь, хвала святым небесам! Одно что — помогла господину Казиро, да и то — много ли толку с той помощи?.."
Размышляя таким образом, я принялась слоняться по рынку, ища случай, чтобы стянуть еще хоть что-то съестное про запас — иные проявления предусмотрительности не были мне свойственны, к несчастью. Один из разговоров, подслушанных мной, заставил меня навострить уши — двое горожан обсуждали, что на площади у дворца герцога всю ночь происходило что-то необычайное.
-Готов поклясться всеми святыми своими покровителями! — говорил один из них с радостным волнением, обычным для сплетников, которым выпала честь первым рассказать свежую новость своим знакомым. — Всю ночь напролет! Всю ночь! Глаз нельзя было сомкнуть из-за грохота и стука! Никак Его Светлость собирается в честь приезда своей любезной сестрицы закатить какое-то удивительное представление, оттого и приказал что-то эдакое построить!
-Полно вам, кум Аржо! — отвечал ему недоверчивый приятель. — Вчера были богатые гуляния, проклятые нищие до сих пор спят посреди улиц! С чего бы Его Светлости сегодня затевать новое празднество?
-А вот посмотрим, кум Эрлунд, посмотрим! — пылко возражал первый. — Я поутру приходил к площади и своими глазами видел помост — и превысокий. Должно быть, готовится мистерия!
-Однако же, сестрица Его Светлости, — рассудительно возражал кум Эрлунд, — хоть и весьма благородная с виду дама, но все-таки не особа королевской крови, чтобы так пышно ее встречать.
-Это уж светлейшему герцогу виднее, какие почести ей оказывать, — упрямство и недоверчивость господина Эрлунда порядочно рассердили кума Аржо. — Все, кто видел прибытие дамы Лаурессы, отметили, что Его Светлость просветлел лицом, завидев ее, и стал куда здоровее после одного только сердечного приветствия, которым они с сестрой обменялись. Вспомните, как лекарь, этот бесчестный шарлатан, невесть откуда взявшийся, заставлял Его Светлость безо всякого проку пить всяческую богомерзкую отраву, которую называл микстурами!..
Я скривилась, и отстала от спорщиков, не желая выслушивать от них то, что знала и сама — дядюшка Абсалом не мог излечить господина Огасто, и лишь морочил голову всем обитателям дворца, пытаясь выгадать время.
Однако слова о готовящемся у дворца представлении меня не на шутку взволновали: возможно, мне представилась бы возможность увидеть дядю Абсалома! И не только дядюшку... тут я споткнулась и сбилась с шага, причем виной тому была вовсе не усталость — перед моими глазами возник образ господина Огасто. О, как бы я хотела сейчас вновь посмотреть в его глаза, пусть даже издали! Уж это-то стоило любого риска! И я, отбросив в сторону всякие сомнения, сделала первый шаг в сторону дворца.
В это же время, словно только того и ожидая, в центре рыночной площади раздался звонкий звук труб, и любопытствующий народ тут же заторопился к возвышению, на котором издали виднелся глашатай в нарядной одежде цветов герцогского дома.
-Жители Таммельна! — зычно объявлял он, без труда перекрикивая усиливающийся шум. — Его Светлость, господин Огасто нынче желает держать речь перед вами на дворцовой площади! Поторопитесь, верные таммельнцы! Каждый честный горожанин должен своими ушами услышать то, что скажет своему народу господин герцог!
Повторив это несколько раз кряду, глашатай торопливо слез с помоста, и направился в сторону дворца, показывая, что уж он-то определенно относится к честным жителям города. Пример этот показался остальным достойным подражания, и меня увлекло за собой течение толпы, по счастью, стремившейся именно туда, куда считала нужным идти и я сама.
Из-за быстрого шага и волнения сердце у меня стучало громче, чем барабаны, дробь которых была слышна все лучше. Странная мистерия, о которой говорили болтливые кумовья, началась до того, как подоспели зрители, и это меня необъяснимо встревожило — хоть я и не понимала толком, что же происходит. Впрочем, мне было не до раздумий — из-за бедного платья и чумазого лица все считали меня нищенкой, которую сами боги велели оттолкнуть со своего пути или же пнуть грязным сапогом, чтобы не мешалась под ногами. Площадь с трудом вместила всех таммельнцев, по-видимому, собравшихся со всех концов города.
Из-за своего невысокого роста я ничегошеньки не могла разглядеть, и тщетно пыталась протиснуться к месту, с которого можно было бы увидеть, что же происходит у стен дворца. Одни награждали тумаками слишком наглую нищенку, другие — проклинали на все лады, не желая даже краешком платья прикоснуться к ее грязным обноскам, и я почти выбилась из сил, упрямо пробираясь вперед. Но на кону стояло мое самое заветное желание, и ради того, чтобы увидеть сегодня господина Огасто, я готова была стерпеть почти все. Сердце сладко сжималось от безумной надежды на чудо: вдруг господин Огасто почувствует любовь в устремленном на него взгляде, чары на мгновение ослабеют и он узнает меня даже в этом убогом обличье...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
