Конец света по-рузацки

И вот я вошла в коридор третьего этажа. Проверять окна я не собиралась — это местное помешательство меня не захватило. Я просто дергала по ходу ручки дверей и убеждалась: никто со вчерашнего вечера сюда не наведывался и ничего не трогал. Но вот перед дверью, за которой вчера меня так напугал этот портрет, я помедлила, собираясь с духом. Потом открыла и вошла.

Наверно, вчера на меня так дико подействовала атмосфера дома, и ещё то, что меня случайно закрыла Нина Павловна. Сегодня портрет вел себя, как всякая нормальная картина: мальчик надменно и торжественно созерцал что-то в пространстве комнаты, а вовсе не на меня смотрел. Вообще-то он пялился на кровать под балдахином. И комната была вполне нормальной — просто очень старое помещение в очень старом доме, где сохранилась обстановка, которая достойна теперь стать музейным экспонатом. В таких местах всегда разыгрывается воображение.

Я повернулась и пошла к двери — меня охватило чувство неловкости за свою вчерашнюю выходку. Когда я уже коснулась пальцами холодной дверной ручки, за моей спиной раздался негромкий, но отчётливый звук — металлический щелчок.

Вся мгновенно покрывшись холодным потом, я подскочила и обернулась, как ужаленная. Замерев от ужаса, я оглядывала комнату расширенными глазами. Дыхание прервалось во мне. Но ни единого признака чьего-либо присутствия я не обнаружила — комната пуста. Всё так же аккуратно застелена кровать — её не трогали уже невесть сколько лет. Так же чинно стоят кресла возле стены, тяжёлый столик с массивными бронзовыми лапами, пюпитр, молчащие часы в углу.

Я с трепетом воззрилась на портрет, ожидая увидеть улыбку на лице мальчика, но тот отрешённо молчал и не подавал никаких признаков жизни. И я уже решила, что мне померещилось, как вдруг с таким же чётким звуком сдвинулась с места большая стрелка больших напольных часов — она передвинулась на одно деление и снова застыла.

Сначала мне казалось, что мое сердце выскочит через горло, но потом рассудок взял свое — я рассмеялась. Да мало ли что бывает с этими старыми часовыми механизмами! Стоят иной раз годами, а потом вдруг ни с того, ни с сего надумают ходить — сделают пару рывков и остановятся. Да мало ли — пружина там какая-то ослабла, вот и сдвинулись с места шестерёнки!

Смеясь над собой, я закрыла дверь и пошла далее по коридору. В ушах у меня навязчиво звучали прозрачные металлические трели — то доносились с первого этажа переборы музыкальной шкатулки, которой был увлечён хмурый истопник Петрович.

Передо мной была дверь с фигурным номером 8. Отыскав положенный ключ, я отперла её — мною по-прежнему владела идея проверить в комнатах наличие других портретов. Музыка, что успокаивающе доносилась снизу, говорила мне о том, что в случае чего, мой крик услышат и прибегут за мной.

Не закрывая двери, я заглянула внутрь. Да, тут тоже была чья-то спальня — опять кровать под балдахином, та же обстановка комнаты. И портрет на стене висит, прикрытый полотном.

Некоторое время я колебалась — отчего-то не хотелось мне входить туда. Но потом поставила подсвечник так, чтобы он своим широким основанием заклинил щель под дверью и не дал ей закрыться. Тогда вошла внутрь с бьющимся сердцем и несмело сдёрнула покров с портрета.

Не знаю, был ли это один из тех подростков, что прошли позапрошлой ночью через мою комнату — разглядела я хорошо только одного, но был он вполне похож. Те же тёмные волосы, подстриженные коротко над бровями и спускающиеся аккуратно подвитыми краями вдоль лица до шеи, закрытой высоким глухим воротником. Очень похожее, аристократически-матовое лицо, надменно поджатые губы и слегка выпуклые глаза, равнодушно глядящие мимо меня.

Некоторое время я созерцала этот портрет в неровном свете огня, который был слишком далеко. Потом накинула на картину полотно и повернулась. И тут увидела...

Между окном и кроватью стояла на полу открытая музыкальная шкатулка. Медный диск со шпенёчками медленно вращался, и исходящий из нутра шкатулки медленный перезвон был как раз той музыкой, которую я слышала!

Я вылетела за дверь, не смея даже заорать. Никто меня не услышит тут! С бешено стучащим сердцем я кинулась вдоль по коридору, забыв, что надо осмотреть другие комнаты. Я домчалась до выхода с этажа, выскочила на лестницу и заперла трясущимися руками дверь на этаж. Ноги не слушались меня, и я, пройдя один пролёт лестницы, села на холодные ступени.

Сколько мне ещё придётся обходить эти этажи? Когда вернётся педагогический состав? О, Боже мой, выдержу ли я ещё хоть вечер?!

Спустившись вниз, в холл, я прислушалась: не слышно ли откуда музыки? На удивление всё было тихо, настолько тихо, что эта тишина стала давить на меня, как пресс. Я почувствовала удушье, воздух стал как будто вязким и забивал мне глотку, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Паника овладела мною, и густой звон загудел в моих ушах. Я в ужасе вдруг поняла, что принесла с третьего этажа сюда нечто ужасное — оно выскользнуло за мной в двери и теперь растеклось по холлу невидимой тушей, ожидая, когда я двинусь с места, чтобы схватить меня!!

И тут мои напряжённые нервы уловили недалёкий звук — солидный, басовитый храп. Наверняка храпела Нина Павловна — при её-то комплекции и привычке напиваться на ночь! И, странное дело, ужас тут же оставил меня. Собственное поведение мне показалось нелепым. Нина Павловна тут тридцать лет живёт, каждый угол знает, и ничего не боится!

Когда я добралась до своей комнаты, то уже чувствовала изнеможение — так мне дался этот обход третьего этажа! Но, попытавшись открыть замок, обнаружила, что ключ не поворачивается! В мгновенной панике я принялась крутить ключом в разные стороны, словно сомневалась в себе — точно ли я помню, в какую сторону нужно открывать! И оказалось, что замок просто не закрыт — моя комната не заперта!

С дурным предчувствием я прокралась внутрь. Комната была погружена во мрак, и только освещался слабыми бликами от догорающего в камине угля мой диван, на котором спала Катя.

Дрожащими руками я растерла по шее внезапный пот. Мои нервы уже были на пределе. Наверно, девочка пришла ко мне, ждала меня и уснула, а я тем временем вместо того, чтобы быстро обследовать третий этаж, предавалась диким страхам.

Так что, благополучно вернувшись от своих ужасов в комнату, я смогла наконец-то спокойно прилечь. Устроив Катю поудобнее, я расположилась на другом диване — благо, что в посадочных местах у меня недостатка не было. Закрыв глаза, я некоторое время наблюдала под веками мелькание бесформенных зелёных пятен, но потом всё успокоилось, и я заснула.

Проснулась я от какой-то вспышки и легкого звука — как будто комар зудел тихо-тихо.

"Вставать пора?" — подумала я, чувствуя, что сквозь веки пробивается свет. Но тут сквозь сон сообразила, что встаю я в шесть часов. Когда ещё темно. И что должен прозвенеть будильник.

Открыв глаза, я не сразу поняла, в чем дело. А потом сообразила — дали электричество! Одинокая лампочка, что свисала с потолка на длинном шнуре и так не соответствовала интерьеру, теперь светилась тусклым неровным светом, но вид этого единственного современного тут предмета несказанно успокоил меня. Прищурившись, я посмотрела на будильник — со сна глаза ещё плохо видели. Было три часа ночи.

Очевидно, я не выключила свет вчера. А, может, Катя, придя ко мне, напрасно щелкала выключателем. Вставать мне не хотелось, и я, вздохнув, решила оставаться в постели и закрыть глаза одеялом.

Я уже хотела перевернуться на бок, как вдруг что-то насторожило меня. Я снова увидала раскрытую дверь в стене — ту самую, за которой была кладка. Я ведь забыла, что так и не нашла засов. И просто приткнула створку на место. Теперь она снова была открытой.

Лёжа под одеялом, я соображала: встать сейчас, чтобы закрыть, или плюнуть на всё и постараться заснуть. До подъема ещё три часа, и вполне могу выспаться. То, что случилось в следующий момент, осталось для меня загадкой: спала ли я на тот миг и видела сон, или всё это произошло на самом деле.

Дверь в мою комнату бесшумно отворилась, и в неё вошли один за другим те же ребята, каких я видела позапрошлой ночью. Так же бесшумно они пошли мимо кресел и шкафов, отлично видимые мне, а я лежала, вытаращив болящие от света глаза, и безмолвствовала в окоченении. Ровно ступая вслед друг другу, они миновали мой диван. И последним снова был тот "мальчик в голубом". Все восемь, проходя мимо, уже не делали вид, будто бы меня не видят — напротив, приближаясь к моему дивану, они поворачивали голову изящным отточенным движением и насмешливо смотрели мне в глаза.

Закрывшись одеялом до носа, я с ужасом наблюдала, как они прошествовали к той двери, и последний издевательски ухмыльнулся на прощание. Когда за ним закрылась створка двери, я вскочила с места и бросилась следом. Я ногтями вцепилась в эту сворку и пыталась открыть её, поскольку ручки не было. Напрасно — ничего у меня не получилось. Створка как будто намертво приросла к другой.

Вернувшись к дивану, я закуталась в одеяло и так сидела до самой побудки. Не в силах заснуть — меня трясло.

* * *

— Нина Павловна, я хочу сегодня ночевать в комнате у девочек, — заявила я, встретив на завтраке старшую воспитательницу.

Она некоторое время удивленно смотрела на меня, потом без всяких вопросов согласилась. У меня отлегло от сердца.

День я провела в прекрасном настроении. Раз девочки ничего не боятся, значит, у них в комнатах нет никаких призраков.

Проблемы начались, как обычно, ближе к вечеру. Первым делом я обнаружила, что, оказывается, плохо понимаю детей. Узнав, что я буду спать в их спальне, девочки переглянулись со странным видом. Потом я видела в течение дня, как они собирались и о чем-то шушукались. Я так поняла, что они не хотят, чтобы я спала в их спальне. Наконец, я подошла с прямым вопросом к старшей из девочек, пятнадцатилетней Ане, которая явно была лидером в этой группе:

— Девочки, почему вы не хотите, чтобы я спала в вашей спальне?

Я полагала, что знаю настоящую причину — во всякой детской группе есть свои маленькие секреты. Может, они ночами сказки рассказывают друг другу, или придумывают истории про мам. Но ответ меня изумил:

— Опять с нами будет эта... — недовольно ответила Аня, коротко кивнув в сторону Кати, которая по своему обыкновению сидела и безучастно смотрела в окно.

Я изумилась. Оказывается, я не сумела распознать скрытую вражду! Вот почему бедная девочка избегала играть с другими воспитанницами и всё больше жалась ко мне.

— А почему вы так относитесь к ней? — терпеливо спросила я, желая навести ясность в этом деле.

— Ненормальная она, — ответила другая воспитанница.

— В чем это видно?

— Ни в чем не видно, — дерзко ответила Аня. — Это ей все видно, а нам ничего не видно!

Такой ответ меня не устроил. Я решила поставить этого самозваного лидера на место.

— Итак, в чем конкретно вы её обвиняете? — спросила я твёрдо и для пущей убедительности упёрла руку в бок.

— Она говорит, что видит тут мальчишек, — со смешком ответила третья девочка. И все прыснули в ладони.

Наверное, я побледнела, потому что у воспитанниц вдруг сделались испуганные лица — они с виноватым видом переглянулись и начали потихоньку отходить от меня. Возможно, они приняли мой испуг за гнев, потому что старшая из них, Аня, принялась объяснять:

— Ей все время что-то видится. То ей музыка играет среди ночи, то вдруг ветер дует ни с того, ни с сего. А ещё она видит двери, где их нету.

Меня, кажется, качнуло, потому что Аня испуганно вскрикнула:

— Ирине Борисовне плохо!

Всё же они были весьма неплохими девочками, потому что тут же побежали за Ниной Павловной и скоро привели помощь.

— Что ж вы, Ирочка, такая слабая у нас? — бубнила Нина Павловна, подсовывая мне под нос ватку с нашатырём. — Такая молодая и слабая такая...

В ответ на это я пробормотала что-то невразумительное про то, как в три ночи вдруг зажёгся свет, и я больше не могла заснуть — все это вполне могло быть правдой. Ведь не рассказывать же ей про музыкальные шкатулки, играющие сами по себе, и про портрет, глядящий на меня. И уж конечно, про мальчиков, которые шатаются у меня по комнате ночами.

— А, оно бывает, — вздохнула Нина Павловна. — Глотните-ка, Ирочка, вина немного — вам надо, а то у вас вся кровь от лица отлила.

Глотнув вина, я в самом деле немного пришла в себя. Но вечером, сидя в общей комнате и занимаясь с девочками рукоделием, я время от времени поглядывала на Катю. Она сидела, безучастно держа на руках вязание и глядя в темноту за окном. Время от времени она, встрепенувшись, провязывала пару рядов и снова впадала в состояние прострации.

— А я-то гляжу, вы с ней ладите, — проговорила тихо Нина Павловна мне на ухо. — Больная она.

— И чем?

— Психически больная. Но вы не бойтесь, она безобидная. И учится, кстати, неплохо, только рассеянная очень.

— А по ночам она не ходит? — спросила я, вспомнив, как оба раза дверь в мою комнату оказалась незаперта, хотя я была уверена, что запирала.

— Девочки говорят, что ходит иногда, — вздохнув, проговорила добрая Нина Павловна.

Продолжать мне не хотелось, и я никак не могла решить, что мне делать дальше — как под удобным предлогом вернуть Катю обратно в общую спальню, чтобы девочка не подумала, что я пытаюсь от неё избавиться. Бедняжка искала защиты, а я тут же её от себя отталкиваю, как только узнала о её странностях.

Девочка смотрела в окно и, как мне показалось, её голова едва заметно покачивалась, словно следовала какой-то неслышной никому мелодии. Тоненькие губки Кати чуть поджаты, как будто она напевает про себя, а глаза задумчивы и отстранены. Она явно не присутствовала со всеми. Как ещё будут остальные относиться к подобным странностям?

Как бы там ни было, я сегодня решила спать у девочек.

В большой палате с побелёнными сводчатыми потолками располагалось двадцать пять кроватей, хотя жили здесь только тринадцать девочек. Скромные односпальные койки с никелированными спинками-трубами, похожие на больничные — они явно не гармонировали с обстановкой дома. Такими же простыми были и белые тумбочки — у каждой своя. Обстановка прямо спартанская. Все девочки разместились на койках вдоль наружной стены, и только Катя, как отщепенка, спала возле двери.

Я несколько времени поколебалась, какую койку выбрать — все они были одинаковы и застелены однотипными шерстяными одеялами. Но возле стены проходила труба отопления, а я любила тепло. Поэтому и выбрала койку в самом углу, возле побеленной стены.

Возня по койкам быстро стихла и, против моих опасений, девочки не стали рассказывать никаких историй, они вообще заснули быстро и легко, а вот мне отчего-то не спалось. Здесь было гораздо теплее, чем в моей комнате.

Я лежала и раздумывала над теми словами, что услышала сегодня. Разве не странно, что мои ночные видения были так похожи на причуды Кати?

Закрыв от усталости глаза, я, кажется, начала впадать в дрему. Лёгкий шум в ушах не мешал мне, а наоборот — призывал ко мне сон. Тихий-тихий звон, как будто слабый голос далеко поющего колокольчика — такой мечтательный, такой нежный. Мне почудилось, что я вернулась в лето — вокруг меня запорхал рой бабочек с белоснежными крылышками. Они меня очаровали, и мне хотелось поймать хоть одну на память. Я стала ловить их, но они ловко ускользали, трепеща своими слабыми крылышками. Тогда я просто протянула руку, и одно из этих удивительных созданий доверчиво село ко мне на пальцы. Тут откуда-то потянуло ветром, и этот лёгкий белый лепесток слетел с моей руки.