Дело земли

— Мне нет прощения! — юноша в пояс поклонился человеку, равному по знатности и высшему по рангу.

— Ах, молодой человек, можно ли так носиться? — покачал головой господин Киёхара. — А впрочем, у вас был скверный день, и зла на вас я не держу, — с этими словами господин Киёхара сел в паланкин, двое слуг подняли его на плечи, и все тот же парень с неприбранной шевелюрой закрыл за ним ворота, после чего мотнул головой: дескать, ступайте за мною.

Дом Сэймэя находился на улице Цутимикадо — хоть и примыкающей вплотную ко дворцу, но сзади. По ней везли во дворец припасы и дрова, по ней же вывозили отбросы и все нечистое — оттого среди знатных людей улица считалась не лучшим местом для жилья. Сэймэй, принадлежа к роду Абэ и будучи человеком небедным, мог бы позволить себе жилище получше — но его, кажется, веселило, что, приходя к нему за гаданием или помощью, знатные люди вынуждены останавливать свои повозки и паланкины рядом с телегами водовозов, торговцев и мусорщиков...

Когда Сэймэй, сидя ко входу спиной, сказал:

— Не Минамото ли Райко пришел ко мне за советом? — юноша не удивился. Хотя слуга не докладывал при нем о звании гостя, и даже не спросил о нем — он мог видеть Райко через ограду и предупредить заранее.

Сэймэй соизволил наконец повернуться к гостю лицом и, улыбнувшись лукаво, сказал вдруг:

— Где исток её рода — не подскажет ли ветер восточный?

— Что? — оторопел Райко.

— Так следовало бы завершить стихотворение.

Стихотворение? Райко снова вспомнил трепещущий в руках хорошенькой прислужницы веер. Да, действительно, эти две строки замкнули бы стихотворение... Погоди-ка, откуда Сэймэй знает о стихе?

Видимо, удивление отразилось на его лице, потому что Сэймэй довольно улыбнулся и пригласил сесть.

— Благодарю, — несколько сдавленным голосом сказал Райко, присаживаясь на дзабутон.

Что было удивительно в облике Сэймэя — так это то, как молодо он выглядел. Райко еще с детства помнил рассказы о его проделках, этот человек примерно одних лет с господином Хиромаса должен был быть, а между тем смотрелся на тридцать, не более!

Да ещё глаза. Необыкновенно светлые, почти желтые — рысьи...

— Вы прибыли поговорить со мной о беде в усадьбе Хигаси Сандзё?

— Да, — Райко кашлянул. — Две прислужницы господина Канэиэ убиты самым безжалостным образом, одна пропала без вести. Кроме них, исчезли еще несколько молоденьких девиц. Одних похитили из собственных домов, другие не вернулись из поездок... Мне не сразу пришло в голову, что эти события могут быть связаны между собой, потому что...

— Потому что у вас и так полны руки хлопот. Разбойничьи шайки бесчинствуют в окрестностях столицы, а у вас не хватает людей. Господин тюнагон изволил сегодня распекать вас как школяра — а ведь вы уже третий месяц выплачиваете людям жалование из собственных средств, потому что казна ничего вам не дает...

— Вы необычайно осведомлены, господин Сэймэй.

— Искусство предсказаний требует не только знания Тени и Света, но и осведомленности в делах повседневных. Иначе иной раз не поймешь, к чему относится тот или иной знак.

Между ними как бы сам собой возник столик, кувшинчик с сакэ и тарелки с закусками, и Райко оглянуться не успел, как уже пригубил чашечку.

— Вот ради этой осведомленности я и посмел нарушить ваш покой, почтенный Сэймэй.

— Вопреки общему мнению, я знаю многое — но далеко не всё на свете. Если вы расскажете мне об этих девушках, с самого начала — вы очень поможете моему колдовству.

Райко, не торопясь и как можно подробно, изложил всю историю. Началось примерно месяц назад — из Хигаси Сандзё пропала молодая девушка, дочь старшего конюшего. Девушки в столице, надо сказать, пропадали и раньше — иных похищали и продавали в веселые дома, иные бежали с кавалерами — а потом нередко оказывались там же, иные делались жертвами грабителей и погибали как нежеланные свидетельницы... Кого-то удавалось найти, кого-то нет. Но тут Райко ясно дали понять, что господин тюнагон крайне заинтересован в поисках прислужницы. Возможно, у него что-то с ней было, дело обычное. Принялись искать, все столичные веселые дома перетрясли, сборщиков трупов из храма Гион расспросили, в женских монастырях справлялись — не поступала ли новенькая — приметы по заставам разослали... Неделю суетились, и все без толку — как вдруг погибла младшая прислужница жены тюнагона. Среди бела дня, в людном месте. Как?! И вот теперь — третья, по слухам — побочная дочь тюнагона (то-то он рвет и мечет)...

— Я хочу сказать, господин Сэймэй, что красивых девушек мог похитить любой бандит — на продажу. Но взрезать горло и выпить кровь... шею свернуть быку... Боюсь, мы имеем дело не с существом из плоти...

— Существо не из плоти не ломало бы шею быку, господин Райко. У них немного другие... способы воздействия. Значит, первая была убита у ворот Хигаси Сандзё... Вторая — на окраине, в Западном Пятом квартале... Господин начальник стражи, если вы готовы воспользоваться моим советом — то я бы ловил демона в канун Сэцубун, на проспекте Судзаку, напротив ворот Расёмон. А кроме того, я бы выставил караулы в Восточном Пятом квартале и на углу Западного Третьего возле Ниси Хорикава.

— Вы считаете, господин Сэймэй, что эта нечисть охотится определенным образом? Или творит ритуал?

— Я пока не знаю, что мне считать. Канун Сэцубуна это покажет. А кстати, господин начальник стражи — говорили вам или нет, что вы замечательно хороши собой? Я полагаю, незачем рисковать жизнью какой-нибудь девушки...

— А разве нечисть не отличит женщину от мужчины?

Хозяин дома улыбнулся.

— Отличит. Но не придаст значения.

Свиток 2. Минамото-но Райко, переодевшись женщиной, выслеживает демона; на дом господина тюнагона Канэиэ вешают колчан

Раннее сонное утро в третьей четверти часа Быка — время странное для прогулок, но не в канун Сэцубуна. Ожидая праздничного шествия по улице Судзаку, люди с ночи выбирались занимать места — иначе к назначенному часу уже и не протолкнешься.

Снег, припорошив землю с утра, подтаял за день, превратив пыль в грязь — а к ночи опять ударил легкий морозец, и грязь схватилась ледком. Повозка ехала неровно, приходилось все время держаться за поручни — да и бык не пытался идти плавным шагом, не нравилось ему, что в такую морозную рань заставили его покинуть стойло и тащить возок... Глухо мычал бык, жаловался на жизнь небесному собрату.

Наконец тряска прекратилась.

— Мы на месте, — сказал Цуна. Запинка в его голосе выдавала смущение: он не знал, как в этом положении обращаться к Райко: сказать "господин" — можно испортить все дело, сказать "госпожа" язык не поворачивался. Наконец, он нашелся: — Проспект Судзаку!

Через какое-то время к повозке подбежал Хираи Хосю, переодетый торговцем сладостями.

— Все пока тихо, — сказал он, наклоняясь вроде бы поторговаться со слугой. — Несколько знатных особ заняли места вдоль проспекта Судзаку, немного торгашей вроде меня — больше не видать никого.

Судя по голосу, его эти пляски саругаку с переодеванием забавляли. Ну что ж, вздохнул Райко, кутаясь в стеганую накидку на вате — хоть кому-то весело...

Усуи и Урабэ, как было условлено, оделись монахами и, судя по звону колец на посохах, попрыгивали, согреваясь, на другой стороне улицы.

Райко, разминая пальцы, подбирал новую мелодию на флейте. Цуна и Кинтоки принялись играть в кости. Фонарь они поставили так, что им не было видно почти ничего — зато герб дома Фудзивара на кузовке виден был очень хорошо. Прошло какое-то время, у Райко закружилась голова от игры — и он, отложив флейту, просунул руки под накидку, скрывающую флягу с кипятком: во-первых, пальцы не должны задеревенеть, в любой миг может возникнуть нужда схватиться за меч. А во-вторых, если его лицо, покрытое слоем пудры, с нарисованными бровями и губами, могло кого-то обмануть, то сильные руки, привычные к мечу и луку, выдали бы мужчину мгновенно. Может быть, убийца видит не глазами, может быть Сэймэй прав, и для чудища не важно, кто перед ним — женщина, мужчина или бык, но ошибиться не хотелось.

...Третью девушку нашли, как Сэймэй и предполагал, в Пятом Восточном квартале. Стража ничего не заметила, поскольку убийство произошло в маленьком храме Инари, а жертвой была мико. Убийца, как и в первые два раза, оказался сверхъестественно ловок и быстр, девушка умерла, не успев даже крикнуть... Из ряда прочих это преступление тем выбивалось, что покойная никакого касательства к дому Фудзивара и господину Канэиэ не имела. Труп несчастной обнаружили только наутро, а стража всю ночь ходила в двух шагах от него...

Впрочем, на стражников Райко почти не надеялся. Мало кто из них хотел встретиться с существом, которое ударом кулака ломает шеи быкам.

Время шло. Начался час Тигра, люди Райко, расставленные по всему кварталу, мерзли, изображая кто уличного торговца, кто бродягу. Остывала вода во фляге.

Трижды кто-то проходил либо проезжал мимо — но каждый раз это была ложная тревога: спешили на празднество ранние пташки. Райко, чувствуя, что начинает задремывать, сбросил ватную накидку — чтобы холод не давал уснуть.

— Несут паланкин, — сказал Цуна, докладывающий о любом движении на улице. — Очень странно — идут быстро, а фонарей не зажигают.

Может быть, привыкли. Или не хотят привлекать внимание?

— Задержи их. Спроси, что за люди.

Цуна вышел на середину улицы и, фонарем раскачивая, идущих окликнул. Носильщики остановили свой ровный, почти бесшумный бег. Изящный кавалер вышел из паланкина в тот же миг, как сквозь тучи на минуту проглянула луна. Подошел к повозке — и даже шелк одежды не зашелестел.

— Ах, что за приятная неожиданность! Только что я сожалел, что мне не с кем коротать часы ожидания — и вот боги послали мне прекрасную даму, которая тоже хотела бы развлечься беседой, — сказал он, глядя в занавешенное окно.

— А откуда почтенному господину знать, что госпожа красива? Может, она стара и седа? — спросил Цуна, не забыв толкнуть Кинтоки в плечо — мол, не спи.

Кавалер улыбнулся. Тень от шапки скрывала верхнюю часть его лица, но тонкие губы и подбородок с ямочкой было видно в свете фонаря. Отвечать слугам-простолюдинам он и не подумал.

— О чем же мы побеседуем? Не заняться ли нам составлением стихов по случаю?

— Для начала хотелось бы, — проговорил Райко как можно более тихим и высоким голосом, — узнать драгоценное имя кавалера, пожелавшего почтить несчастную своим вниманием.

— Мое имя слишком незначительно, чтобы дама из рода Фудзивара могла слышать о нем, — кавалер снова поклонился. — Друзья зовут меня Мангэцу.

"Полная луна", вот как? Ну что ж, поиграем и мы...

— Какое совпадение! — пискнул он. — Подруги зовут меня Фуюцукими — я люблю смотреть на луну. Вот говорят, что в зимней луне вовсе очарования нет. Хороша-де только осенняя луна. Однако если морозной ночью небо ясно, то воздух необыкновенно чист, и лунный свет придает невообразимое очарование даже вещам обыденным...

— Ваши суждения необычайно тонки, — улыбнулся кавалер. — Просто удивительно для дамы из провинции. Не подумайте, что я хочу вас оскорбить, но слуги ваши говорят с явным акцентом Адзума...

— Сия женщина родом из Сэтцу, — как можно более тоненьким голоском, то и дело срывающимся в шепот, проговорил Райко, — и слуги тоже. Ах, следовало знать, что блестящий столичный кавалер непременно посмеется над провинциалкой!

Кавалер приподнял занавеску.

В темной глубине повозки Райко осторожно высвободил руки из широких рукавов. От любезника веяло стылым ночным холодом.

Настоящая скромная девушка из Сэтцу, великой удачей попавшая в свиту супруги канцлера, непременно закрыла бы лицо рукавом. Придворная кокетка пустила бы в ход веер для той же цели. Райко не собирался делать ни того, ни другого — ему нужен был хороший обзор. Он только склонил голову ниже, чтобы волосы бросили тень на лицо, и пролепетал:

— Вы смущаете меня. Опустите занавеску, прошу вас...

— Что это у вас в руках? — полюбопытствовал кавалер.

— Моя флейта.

Райок почувствовал, как сводит лицо под слоем белил. Это был не утренний холод, это было что-то... хуже даже зимних морозов. И он стал плавно, бесшумно выдвигать меч из ножен, скрытых широкими рукавами. Не сделай он этого, ему бы не хватило именно того мгновения, за которое меч выходит из ножен.

Пока руки "дамы" и "сопровождающих" были заняты, кавалер и его слуги напали. Одновременно.

Вот только Райко был готов — и, обнажая меч, ударил кавалера рукоятью по зубам, после чего выпрыгнул из повозки. На него тут же бросился слуга — и отшатнулся с криком: Райко разрубил ему плечо.

— Тревога! — закричал Райко, нанося второй удар. — Тревога!

Изящный кавалер оказался на диво скор и почти без усилия увернулся, после чего выхватив свой меч, нанес удар. Мастерства в его движениях видно не было, но ему оно и не требовалось — так он был быстр и силен. Невероятно силен для такого хрупкого сложения. Следующий удар Райко чуть не пропустил, и, путаясь в многослойных одеждах, упал на колено.

Слуга изящного кавалера прыгнул Райко на спину, воин почувствовал на шее хватку холодных длинных пальцев. Он пригнулся и услышал над головой свист меча, а потом — резкий визг и звук падения. Встряхнулся, выпрямляясь — обезглавленное тело мешком обрушилось со спины. Кинтоки, рыча и бранясь, волтузил по земле первого, с рассеченным плечом.

Они обменялись с кавалером еще двумя ударами — и клинки не выдержали. У Райко в руках осталась рукоять, из которой торчал обломок длиной в две пяди — а меч противника сломался у самой цубы. Райко сделал выпад своим обломком — но не достал. Ночной убийца, отшвырнув бесполезные останки меча, бросился наутек.

Изящный кавалер бежал — нет, летел по улице... как раз в ту сторону, откуда мчались переодетые монахами Садамицу и Суитакэ.

— Взять его! Взять живым! — закричал Райко.

Лже-монахи набросили на беглеца сети, что прятали под одеждой — но Райко не удивился, увидев, что тот, на бегу выпутываясь, поволок за собой обоих, почти не потеряв в скорости.

Райко одним движением сбросил заранее расшнурованные хитоэ и помчался за преступником, проклиная красные "широкоротые" шаровары, путающиеся в ногах. Цуна, сопя, нагнал его и что-то сунул в руки:

— Ваш лук, господин!

...Ранним утром на проспекте Судзаку вельможи, богатые купцы и почтенные настоятели храмов, заблаговременно занимающие места в сопровождении свиты, чтобы посмотреть на праздничную процессию, вкусили иного, непредвиденного зрелища. Оно было не столь пышным, как новогоднее шествие, но оказалось по-своему не менее увлекательным. Некий изящно одетый господин — опутанный сетями и растерявший в драке половину своего изящества — с удивительной скоростью бежал к воротам Расёмон, волоча за собой двух отчаянно бранящихся монахов. Монахи же не оставляли попыток повалить его сетями. Господин на бегу рвал сети и уже совсем было стряхнул с себя монахов и путы — как из откуда ни возьмись появилась миловидная девица, совершенно непристойно одетая в одно только легкое нижнее платье да красные шаровары. Натянув малый лук, она хриплым мужским голосом вскричала, встала в позицию для стрельбы и выпустила в господина две стрелы сразу. Одна стрела прошила бегущему грудь, другая — шею. Это заставило господина слегка замешкаться, монахи снова попытались его повалить, красавица бросилась им на помощь, но тут запуталась в своих шароварах и — ах! — упала прямо в стылую грязь.