Эхо ее дыхания

— Я тоже. — поддержал Боб. — Печатать неудобно. Драться нельзя. Думаю, что это для того, чтобы показать, что у тебя достаточно денег, чтобы не делать ничего руками.

— Хм. И притом длинные ногти чаще всего носят небогатые женщины. Похоже, смысл в другом — бедные люди всегда стараются выглядеть побогаче. Ну ладно. Расскажи мне, что ты нарыл по нашему делу.

— А я уже почти все рассказал. Это история вроде Бригадуна (* Brigadoon — легендарный город, который появляется раз в сто лет на один день, а потом снова исчезает). Каждые 7-10 лет находят тело. Рыжеволосая женщина, в паспорте имя Элизабет Крёйцер. Отели всегда разные. Во всех углах страны, а один раз даже в Мексике. Но комната в отеле одна и та же — 403. У меня такая версия: он убил реальную Крёйцер в Кливленде в 36-м году, и ему так понравилось, что он нашел способ магически воссоздавать эту ситуацию снова и снова.

— Как? — я уже закончил обкусывать ногти и подрезал неровные края, чтобы не цеплялись за что попало.

— Есть куча способов. Может быть, секретный прибор. Или заклинание. Может быть, он нашел джинна, который выполняет его желания. Такое случается, хочешь верь, хочешь нет. Есть и другие вещи, которые исполняют желания. Или существа, с которыми можно заключить сделку.

— Думаю, теперь мне нетрудно было бы в это поверить.

— А то. — подтвердил он. — Тебе-то уж точно.

— Твоя версия совпадает с тем, что испытал я. — продолжил я. — Я шел по аллее. Он подошел ко мне, и вот я уже — она. Она говорила. Она двигалась. Мы пришли в отель. До тех пор, пока он не пырнул меня, я не мог контролировать тело. Вообще. А потом я вернул контроль, и мы бились с ним.

— Ты дрался с ним?! ПОСЛЕ того, как он ударил тебя ножом?!!

— Я был солдатом. — пожал я плечами. — Раньше. А сейчас, думаю, я оказался одним из тех невезучих бродяг, про которых ты говорил. Пост-травматический синдром или типа того. Но я не разучился драться. И выражение его лица в тот момент — как он был удивлён! Он-то думал, что я просто дам ему себя убить — и все дела. Как будто я должен ему это.

— Я думаю, он находит бездомных людей, чтобы они сыграли для него Крёйцер. Наверное, ему нужно убивать реальных живых людей, чтобы это сработало. Или, может быть, это часть сделки, которую он заключил. Иногда люди пропадали в непосредственной близости от места убийства. И, как я говорил, обычно это были те, кого не станут искать — бомжи и дешевые проститутки. Но бывало так, что информация всплывала в газетах или отчетах местных полицейских участков.

— Да, это как раз про меня. — согласился я. — Кто-то, кого не станут искать.

— Так или иначе — сказал он. — Я думаю, что большинство его жертв не доставили ему хлопот. Скорей всего, они просто послушно умерли так, как он хотел. Должно быть, ты удивил его до чертиков.

Я закончил возиться с ногтями, сложил щипцы и положил обратно в сумку. Некоторое время мы посидели в тишине.

— Его зовут Рональд. — сказал я после паузы. — Он католик. У него были отношения с Крёйцер, довольно длительные, как я понял. Он был женат или помолвлен с женщиной из богатой семьи. Епископальной семьи. Он держался за нее ради денег. Наверное, этого будет достаточно для начала. Надо будет отправиться в Кливленд и хорошенько там все разузнать. А, и еще я выбил ему коленную чашечку во время боя.

При словах о коленной чашечке он пристально посмотрел на меня, но комментировать не стал. Зато ответил по поводу всего остального: — В Кливленд ехать не надо. Я узнал его по твоему описанию. Такой человек фигурировал в материалах первого дела. Рональд Кеплер. Он был одним из подозреваемых. Его родители из Австрии, а сам он симпатизировал Наци. У него была коллекция любовниц-евреек. Такая извращенная любовь к тому, что ненавидишь. Была версия, что Крёйцер забеременела и пыталась заставить его уйти от жены. Вообще-то он самый очевидный кандидат, но у него было алиби и еще множество высокопоставленных друзей. Я вычеркнул его из своего списка, потому что он и его жена погибли во время пожара несколько лет спустя после первого убийства. Задолго до появления второй жертвы.

— И что? — спросил я. — Слухи о смерти оказались несколько преувеличенными?

— Похоже на то.

— Я... — и тут я вскочил. Движение отозвалось болью в животе. Машину качнуло, рессоры ответили немелодичным скрипом. — Б#$%ь, дай мне пятьдесят баксов!

— А? — отозвался Боб.

— Быстро!

— Но я... — тут он осекся. — Опс... До него дошло.

— Ты можешь подождать меня здесь? — спросил я.

— А... да, конечно. — он достал деньги из кармана джинсов и протянул мне.

— Боб, — сказал я, глядя ему в глаза. — Я серьезно. Ты можешь подождать здесь меня? Может быть, ты мой единственный шанс вернуть все в норму. И в любом случае, мне НАДО в этом участвовать. Я знаю, я только что раскрыл тебе, кто этот парень, так что, может быть, ты думаешь, что уже не нуждаешься во мне. Поэтому... скажи честно, ты будешь здесь, когда я вернусь?

— Я буду здесь. — пожал он плечами. — У меня нет причин врать.

— Окей. Спасибо.

Я взял деньги и отправился в сторону ближайшей аптеки.

* * *

В библиотеке возле сити-холла был туалет, рассчитанный на одного человека. Я заперся внутри, открыл упаковку, прочитал инструкцию и помочился на палочку. Я первый раз писал как девушка, и это было то еще приключение. Я не очень понимал, как работает новая гидросистема и сомневался, стоит ли ей доверять. Чтобы не запачкать пол, мне пришлось принимать весьма замысловатую позу и дело кончилось тем, что я чуть не свалился с унитаза.

Потом 10 самых длинных минут в моей жизни я ждал результата теста — он оказался негативным. После этого я достал второй тест и повторил весь трюк сначала — чтобы знать наверняка. Потом я проглотил таблетку, из тех, что принимают после. Я купил ее вместе с тестами. А что вы, б#$%ь, хотели? Теперь у меня была матка, и мне не было жалко никаких денег, потраченных ради того, чтобы эта хреновина оставалась пустой.

В ожидании результатов теста я разглядывал себя в зеркале над раковиной.

Хорошенькая. Нет. Даже красивая. Зубы в удивительно хорошем состоянии для Кливленда в 1936 году. Я бы ни за что не поверил, что этот огненный цвет волос — естественный, если бы он так идеально не совпадал с окраской на лобке. Чистая кожа, которую не портят несколько веснушек, — и потом их все равно меньше, чем можно было ожидать. Глаза светлые, чистые, серо-голубого цвета с темно-синими зрачками. Полные губы. Нос немного крупноват, но зато прямой и правильной формы. Дешевые очки в металлической оправе не портили ее, мне даже нравилось, как они смотрятся. Может быть, потому, что все эти мелкие детали помогали поверить в то, что я действительно существую в этом теле — уже больше 24 часов. Девушка выглядела нервной. Испуганной. Но как-то не по-девичьи. Страх на лице был мужским страхом — смесью испуга и агрессии. Я не великий физиономист, и наверное сам не заметил бы разницы, но знакомое мне выражение лица — лица Яна — на мордашке Лизель выглядело совершенно не к месту. Это сводило меня с ума и требовало хоть какого-то сносного объяснения. Как заправский философ, я всерьез задумался: я мужчина, пойманный в ловушку женского тела, или женщина, у которой проблемы с самоидентификацией и управлением гневом?

Когда я был в старшей школе, я вращался в довольно модной тусовке. У нас было много вечеринок и хватало беззаботного секса. Но в нашей среде редко сходились надолго. Это считалось сентиментальным, а мы-то были крутые ребята из Нью-Йорка. Мы каждый день надевали в школу вещи стоимостью три тысячи баксов. Мы получали классическое образование в частных школах и свободно говорили на языках Старого света. Это было то, что требовалось, чтобы показать принадлежность к верхней прослойке среднего класса в 90е годы. Многие из этих людей — парни с которыми я корешился и девчонки, с которыми трахался — были теперь топ-менеджерами в мультинациональных корпорациях. Или ворочали крупными пакетами акций. Или счастливо вышли замуж и воспитывали трех детей. Я вышел из среды, в которой люди добивались успеха вне зависимости от того, что считали успехом. Я и сам подходил под это определение. В каком-то смысле.

Вступив в ряды Армии, я стал первоклассным киллером. На весь мир, наверное, найдется пара сотен людей, способных повторить то, что проделывал я в Афганистане. Может быть, даже меньше. Но я ошибся. Это оказалось не то, что я думал. Я не чувствовал себя храбрым до безумия героем на службе у высоких идеалов. Нет, я ощущал себя опасным безумцем, киллером, работающим на подонков, которым глубоко насрать на то, что мы делаем. Все, что их на самом деле заботило — это жирные федеральные контракты на зачистку последствий кровавого месива, которое я оставлял за собой. Это была не жизнь. Это была жуткая, трагическая ошибка, которая длилась несколько долгих выматывающих лет.

Больше всего меня смущало то, что все эти годы я даже не был особо привязан ни к своему телу, ни к какой-то мужской гордости, ни даже к своему имени и тому, что с ним связано — это были лишь средства для решения стоявших передо мной задач. Подозреваю, именно здесь я допустил главную ошибку. Отчасти, именно это и заставило меня уволиться со службы. Это была часть того, что я силился понять, бродяжничая на улицах Нью-Йорка. И вот теперь я стал... Я стал этой женщиной. Допустим, жить как машина для убийства было ошибкой, тогда жить как личность — это правильный путь. Но как с этим связана женщина в зеркале? Должен ли я теперь прожить ее жизнь? Или, раз уж мне представился еще один шанс, должен ли я использовать это тело так же, как старое, в качестве инструмента для совершения ужасных, но необходимых поступков?

Что, в конце концов, я делал на той аллее, где на меня наткнулся Рональд Кеплер? Готовился к тому, чтобы начать жить заново, или к тому, чтобы покончить с жизнью?

Да, я сказал Бобу, что найти Кеплера — мой единственный шанс вернуться к нормальной жизни, но на самом деле у меня не было особых иллюзий. То, как произошла трансформация, тот факт, что предыдущие жертвы не вернулись в прежнюю форму после того, как он их убил — в общем, весь этот сценарий, похоже, предполагал, что я останусь женщиной до конца дней, поймаем мы Кеплера или нет.

Проведу ли я эту жизнь, мотаясь по стране в киднепперском фургоне и сражаясь с мистическим злом? Буду ли я крепко пьющей и неуравновешенной? Или холодной и профессиональной? В конце концов, у меня ведь даже есть опция быть няшной и девочковой. Или теплой и заботливой, как мама. Одна личность ничем не лучше другой. Теперь я стал абсолютно чистой доской. Ну, не доской. Тема сисек вполне раскрыта.

Я протянул руку к зеркалу, так, словно собираюсь пожать кому-то руку.

— Привет! — сказал я. — Меня зовут... Лизель. Нет. Привет! Я — Лиз Крёйцер!... Хай! Я Элли, нет, б#$%ь, я Лиза!... Привет!...

Я переключился на южный говор. Потом на пуштунский акцент. Ирландский акцент. Снял очки. Надел очки. Попробовал улыбку. Попробовал разные улыбки. Каждое новое выражение лица, новый акцент превращали меня в нового человека. Но есть ли кто-то под этими масками? Кто-то настоящий, кого нельзя стереть даже полной физической трансформацией? А если настоящий я был стерт... и переписан? Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Кем мне быть теперь?

* * *

Боб действительно был на месте. Он открыл боковую дверь и сидел на порожке, поигрывая на гитаре. Все это выглядело бы очень романтично, если бы я не знал, что у него в кузове достаточно стволов, чтобы ограбить приличный банк — да хоть вот этот, на углу.

— Никаких пассажиров на борту — резюмировал я, когда подошел чуть ближе. — Судя по всему, она умерла из-за собственной лжи. Либо ребенок просто не входит в сценарий его... симулятора Крёйцер. Ну, ты понял.

— Ну да. Или она вообще не говорила ему ничего про ребенка, а он убил ее за что-то другое. — прокомментировал Боб.

— Ммм... Не знаю. В ту ночь она сказала слова, которые я сразу не понял: 'Я хочу, чтобы ты, наконец, решился взять на себя ответственность'. Теперь до меня дошло. Похоже, он уже не мог поступить иначе после того, как Лизель дала понять, что расскажет его женушке об их похождениях. Не знаю, была она при этом беременна или нет, но шантажировать его она пыталась точно. Каков наш следующий шаг?

— Я немного пошерстил в сети, поспрашивал знающих людей. Ну, чтобы выяснить, что стало с деньгами Кеплера после того, как он погиб при пожаре. Наличные отловить невозможно, это понятно. Даже если какие трансакции и были зафиксированы, бумаги давно утеряны. Но в Огайо действует оцифрованная система классификации операций с недвижимостью. Там удобный поиск по именам. Так я разузнал, кому была продана часть его недвижимого имущества. Потом я проследил, как эти люди в свою очередь распоряжались недвижимостью. Что покупали, что продавали — и далее по цепочке. Я пока еще не свел концы с концами, но похоже мы на верном пути.

— Да, это может сработать. — кивнул я.

— Все, что мне было нужно — один-единственный живой свидетель. Без тебя я не стал бы проверять линию Кеплера. Потому что он, скотина эдакая, как бы вовремя помер.

— А сколько вообще подозреваемых было у копов по делу Крёйцер? — спросил я.

— Порядка десятка. Да, кажется, что при таком ограниченном круге несложно вычислить настоящего убийцу. Но знаешь, когда имеешь дело с магией и всякой чертовщиной, можно смело предположить, что эти десять подозреваемых, под которых рыли копы, на самом деле наименее вероятные кандидаты на роль убийцы.

— Понимаю. Когда в дело впутана магия, следы копыт на лужайке означают, что здесь побывала не лошадь, а по крайней мере кентавр.

— Точно.

— Нуу... и все-таки, что мы делаем дальше?

— Ты шаришь в компьютерах?

— Нет. — признался я. — У меня был курс компьютерных наук в старшей школе и неплохие оценки по математике, но после этого я провел значительную часть жизни, убивая людей.

— В смысле, ты был солдатом. — поправил он.

— Нет. — ответил я. — То есть, да. Но нет. Ты служил?

— Четыре года во флоте. — сказал он. — Техник-криптолог на авианосце. Ни разу не был в настоящем деле.

Это объясняло, почему мне было с ним комфортно. У ветеранов, где бы они ни служили, обычно похожее чувство юмора и одинаковый подход к некоторым вещам. Это как с выпускниками одного колледжа, только еще сильнее, потому что в армии больше приходится взаимодействовать с другими людьми. Армия — это вообще школа взаимодействия. Ты учишься всегда поступать определенным образом, и продолжаешь потом применять те же инструменты на гражданке.

— Угу. Ясно. Флот. — прокомментировал я. — Да, между нами есть нечто общее.

— А ты откуда?

— Армия. Первый специальный оперативный отряд Дельта. Шесть лет работы в поле. Сержант-майор.

Он помолчал немного.

— Значит... действительно убивая людей.

— Ну. — кивнул я.

— Думаю, это объясняет, почему ты выжил, когда все другие отправились в морг. — сказал он. — Сценарий Кеплера вряд ли предполагал, что ему придется столкнуться с таким сопротивлением. Учитывая твои спецназовские штучки и все такое...