Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
* Данные фильмы, снятые в Голливуде, имели место быть в реальной истории. — Здесь и далее примечания автора.
А Тверитин тем временем развивал свою мысль:
— Так что после выхода серии фильмов об СССР американцы неоднократно обращались к нам с просьбой, снять совместную картину. Последний раз, месяца полтора назад, от MGM поступали подобные предложения. Думали снять художественное кино о действиях наших террор-групп и их морских пехотинцев в Югославии.
Удивившись, я спросил:
— Это когда они совместно действовали? Тем более в Югославии?
— Никогда, но это роли не играет. Для них главное, чтобы в фильме присутствовали "невидимки" вместе с американскими солдатами.
— Понятно. А причем тут наша крайняя операция?
— Да как ты не понимаешь? Представь — мы ведь будем экранизировать практически реальную историю! За это любой сразу ухватится! И все будет показано как есть, разве что добавится история чудесного спасения русским "невидимкой" американской корреспондентки, к примеру, из "Вашингтон пост", которая приехала на совместную базу освещать визит товарища Сталина и американского посла! Ну и конечно внезапно вспыхнувшая между ними страстная любовь, куда уж без этого...
Поперхнувшись от неожиданности, я заржал так, что чуть не кувыркнулся со стула, и сквозь смех выдавил удивленному Стасу:
— Любовь между Верховным и Гарриманом?! Да еще и страстная!? Ой, сейчас помру!!
Какое-то время Тверитин недоуменно смотрел на дрыгающего ногами собеседника, но потом, сам не выдержал и, рассмеявшись, ответил:
— Дурак, между нашим солдатом и американкой! А заодно будет показан не только военный быт, но и жизнь обычных людей — хуторян, которые всячески содействовали поимке врага.
— Может тогда сразу — колхозников? Ты ведь сам "пел" про идеологию?
— Нет, колхозники это перебор. В данном случае действовать надо гораздо тоньше. Идеология в таком фильме должна быть тщательно скрыта. Нет, она обязательно будет присутствовать, но практически незаметно.
— Это ты опять так шутишь? Я имею ввиду — насчет фильма?
Стас пожал плечами:
— Какие уж тут шутки. Сейчас, по приезду, буду подключать наших сценаристов, режиссеров и выходить на американцев.
— Круто! А на главную женскую роль кого пригласишь? Кстати, про Мэрилин Монро ты ничего не слышал? Очень, очень советую! Хотя... Блин, отставить! Она еще скорее всего даже не актриса... Эх, жалко-то как!
Вспомнив душераздирающие формы главного секс-символа Голливуда, я в расстройстве шмыгнул носом и замолк.
— Нет, про Монро не слышал. А вот на примете держу Кэтрин Хэпберн, Энн Севедж и Вивьен Ли. Предпочтительнее всего, конечно же, Ли.
— Ха, губа не дура! А она согласится?
Тверитин плотоядно оскалился:
— Куда она денется, если в этом будут заинтересованы ее работодатели?
— Ну тады — ой!
В общем со Стасом мы просидели почти до утра. Разговор шел то о задуманном фильме, то о подковерной возне как в правительстве, так и на местах, где было много недовольных новой линией Сталина, то о политике. Кстати, новый знакомый меня сильно удивил, сказав, что американцы, даже в случае железных доказательств участия англичан в попытке покушения, никаких особых действий предпринимать не станут. Да и мы слишком сильно давить не будем. Это, мол, просто нецелесообразно. Но зато те же америкосы могут здорово одернуть своих людей из демократической партии, которые всячески ратуют за Польшу. На поляков нам в данном случае плевать, главное, что будут опарафинены те, кто пропихивал Трумэна на пост вице-президента. Этот сенатор (не без нашей помощи) находится под следствием, но костяк его команды выбрал нового кандидата и сильно давит на Рузвельта. А тут вдруг такой козырь в руки старине Франклину. И, судя по всему, Рузвельт этот козырь использует на все сто.
Слушая Тверитина, я уже было хотел возмутиться насчет "нецелесообразности", но последние его слова заставили меня всерьез задуматься. Блин! А ведь действительно — мало ли наше правительство выражало недовольство действиями поляков? Но что пшеки, что их английские друзья, на советское бурчание плевать хотели. И зная это, я периодически задумывался над конечными результатами всей проводимой операции. Нет, вычисление "крота" в верхних эшелонах власти — это, само собой, дело хорошее. Но вот дальше — зачем вся эта бодяга, да еще и проведенная с таким огромным размахом? Пусть даже все складывалось бы по первоначальному плану — то есть была бы предпринята массированная атака на аэродром крупными силами Армии Крайовой. Ну накрошили бы великополяков, взяли "языков", и что? Очередная нота? Может пожестче, но по сути все останется, как и было. Нам сейчас, действительно, сильно ссориться с Англией смысла нет. А вот если принять во внимание слова Стаса насчет демократической партии... Может в этом вся соль? Не допустить во власть тех, кто впоследствии развяжет "холодную войну". Епрст! Как интересно получается...
М-да, надо будет у Колычева поинтересоваться, прав я в своих рассуждениях или нет. Хотя, если он мне ничего раньше не говорил, то и сейчас вряд ли что скажет. Нарвусь только на очередное напоминание относительно секретности, и этим все дело закончится.
Пока я размышлял, Стас, широко зевнув, предложил:
— Ну что, может, закончим на сегодня? Как-никак, уже через четыре часа вылет.
— Согласен.
Поднявшись, я пожал руку Тверитину и, уже подходя к двери, полюбопытствовал:
— Слушай, раньше неудобно было, а сейчас вроде можно спросить — тебе, где так фейс покоцало? На фронте, миной?
— В шахте.
От такого неожиданного ответа я только крякнул и удивленно уточнил:
— Так ты не только на журналиста отучился, а еще успел и шахтером поработать? Вот ведь никогда бы не подумал.
Стас криво ухмыльнулся:
— И я не думал, только пришлось-таки три года "давать стране угля" в шестом Особлаге. Самое смешное, что попал я туда за то, за что сейчас мне деньги платят да еще и нахваливают. А вышел в начале сорок второго по амнистии. Тогда очень многих повыпускали. И так как поражение в правах практически со всех амнистированных было снято, то вернулся домой, в Москву. А дальше — фронт и работа корреспондентом "Известий". Потом — командировка к белорусским партизанам, где познакомился с Петром Мироновичем Машеровым. Познакомился и подружился. А еще через четыре месяца был отозван в столицу и вызван на Лубянку. Сначала перетрусил, но Петро объяснил, что наркому НКВД для какого-то важного дела нужны нестандартно мыслящие личности. И что, когда Машеров в разговоре с Лаврентием Павловичем озвучил несколько моих идей, то Берия очень сильно ими заинтересовался. У него ведь особый талант — находить нужных людей...
— Ого! Воистину, судьба играет человеком — вчера зэк, а сегодня кремлевский житель. И главное, через кого?!
— Да, именно через Берию. Я же говорю — у него талант... И еще, если уж так разговор повернулся, — Стас как-то смущенно замолчал, а потом продолжил: — когда товарищ Сталин мне про тебя рассказывал, то упомянул и о том, что ты по поводу арестованных говорил. Поэтому — спасибо тебе! Если бы не ты, я бы до сих пор на нарах парился. И тысячи остальных тоже...
Я в смущении чуть не шаркнул ножкой.
— Чего уж там. Если что — обращайтесь еще!
Тверитин рассмеялся.
— Ну уж нет! Теперь "если что" не будет! Я это точно знаю! Все ведь меняется, неужели ты не чувствуешь?
Демонстративно понюхав воздух, я ответил:
— Вроде ничем не пахнет...
Не обратив на мое ерничанье никакого внимания, собеседник продолжил:
— Ничего, почувствуешь еще! А вообще, конечно, странно: кто бы мне в Особлаге сказал, что начнутся такие перемены, и я буду говорить с пришельцем из будущего... Это ведь фантастика!
— А то, что бывший зэк станет главным идеологом — это не фантастика? Вот то-то! — После чего, окинув гордо-шутливым взглядом Стаса, добавил с грузинским акцентом: — Так випием же за кибернетика!
— Что?
— А, — я махнул рукой, — не обращай внимания. Это из одной старой комедии, которую еще не сняли.
— Да, кстати, про комедии, трагедии и все такое прочее. До тебя, конечно, это доведет товарищ Колычев, но сразу предупреждаю — готовься. Я все знаю насчет песен и теперь заранее говорю: относительно кинофильмов будет то же самое. Только не надо делать такие испуганные глаза — тебя к киноаппарату никто ставить не собирается. Просто будешь надиктовывать сюжеты. Все, какие вспомнишь. И это относится не только к кинематографу, но и ко всей сфере искусства. Как советской, так и иностранной. Да и у технарей, насколько мне известно, к тебе множество вопросов опять накопилось...
Вот зараза, как знал, что просто так с меня не слезут. Только увидел эту хитрую, очкастую морду, так и понял — приехали. Этот — не отвяжется, пока своего не добьется! Интересно только, что за вопросы ко мне со стороны ученых появились, я ведь вроде все рассказал, о чем знал и не знал? Хотя Гусев как-то говорил, что даже во время глубокого гипноза многое можно пропустить просто потому, что оператор не знает, какие именно вопросы задавать. А пациент может о чем-то и не вспомнить, считая это само собой разумеющимся. Вон, как с шариковой авторучкой вышло...
Я про нее уже после всех гипнотизеров просто в разговоре вспомнил. Хорошо, Колычев обратил внимание на мои слова. Оказывается, патенты на эти шариковые ручки уже вовсю выдавались, но сами ручки были полным отстоем. Паста в них либо засыхала, либо вытекала, пачкая одежду. И над их усовершенствованием трудились лишь отдельные энтузиасты. А когда я сказал, что именно шариковая ручка является основным пишущим инструментом моего времени, то за ее доводку посадили целую лабораторию. И результат не заставил себя долго ждать — буквально через три месяца появилась не мажущая и не засыхающая паста. СССР получил на это изобретение новый патент, и теперь шариковые ручки активно используют авиационные штурманы и крупные партапаратчики. Правда, этих суперпопулярных новинок еще мало, но, по слухам, строится целый завод с закупленными за валюту станками, так что в ближайшем будущем Союз их и на экспорт поставлять начнет. Да еще и с разноцветными пастами! На этой ниве даже советские частники стали рубить свою деньгу малую. То есть совсем не малую, но вот как завод построят, так и цену можно будет сразу снижать, а частникам скорее всего останется ниша по изготовлению особо эксклюзивных или подарочных авторучек.
М-да... и, исходя из этого, гадать, что именно от меня понадобилось технарям, можно до морковкиного заговенья. Поэтому, с трудом удерживая зевок, я сказал Тверитину:
— Вот когда командование прикажет, тогда и начнешь меня третировать. А пока у нас своих дел по горло. Война-то еще идет...
— Той войны — на месяц осталось, а сейчас вся страна уже вовсю переходит на мирные рельсы. Поэтому я и говорю — готовься.
— Ладно, — все-таки не удержав зевок, я передернулся всем телом, — пойду готовиться. Спать осталось всего ничего, а завтра, я так думаю, еще тот денек будет!
И, пожав руку красноглазому от недосыпа Стасу, пошел к дежурному требовать машину.
Глава 2
— А теперь главный приз — а-а-автомобиль!
Нет, разумеется, вслух никто ничего подобного не говорил, только у меня в ушах почему-то звучали именно эти слова. Причем сказанные голосом Якубовича с соответствующими зазывно-истерическими интонациями. А все потому, что перед нами на плацу стояли пять поблескивающих светло-серой краской "Побед". Самых настоящих, которые я видел еще в раннем детстве. Только здесь это были не побитые временем и дорогами рыдваны, а новенькие, еще пахнущие свежей краской машины.
Колычев гордо, как будто он сам приложил руку к их изобретению и выпуску, посмотрел на наш строй и, царственным жестом протянув руку, предложил:
— Ну что, товарищи, можно приступать к осмотру! Разойдись!
И мы разошлись... Ух как разошлись! Сгрудившись возле ближней машины, бойцы спецгруппы моментально открыли все, что открывается, и только что не начали отвинчивать все, что отвинчивается. Стоящее неподалеку и с улыбкой глядящее на нас начальство на своем месте оставалось буквально несколько минут, и вскоре потерявший всякую генеральскую выдержку Гусев уже торчал из-под поднятого капота и возбужденно говорил подошедшему Наркому НКВД:
— Иван Петрович, вы только посмотрите! Какая компоновка! А двигатель?! Не четырех-, как на основном выпуске, а шестицилиндровый, и, как мне сказали, — форсированный, аж на девяносто лошадок! А стеклоочистители? Смотрите, смотрите они ведь не механические, не пневматические, а электрические! — В этот момент замигал правый поворотник, и восторженно подпрыгивающий командир обратил на него внимание: — О! И указатель поворота — электрический!...
В общем, Серега тараторил без передышки. Я тоже внес свою лепту и, выныривая из-под переднего крыла, добавил:
— У нее еще и кузов — несущий!
Ползающий рядом Гек в этот же момент завопил:
— Козырев, собака злая, прекрати крутить руль, ты мне чуть голову не прищемил!
Только Змей на его крик внимания не обратил и продолжал активно вертеть баранку, имея при этом вид пятилетнего пацана, которому подарили давно вожделенный велосипед. Искалиев, сидящий рядом с Женькой, выглядел не менее восторженным. Расположившись на переднем диване, он периодически дергал и нажимал рычаги и кнопки на приборной панели, искренне радуясь, когда после очередного нажатия происходило какое-то действие. Особенно его умилил потолочный плафон, выключателем которого Даурен щелкал с искренним наслаждением.
Глядя на это, я заметил:
— Слушай, Марат, а тебе не кажется, что если Змею вместо автомобиля отдать только баранку, Жану — потолочную лампочку, а Геку — передний амортизатор, их счастье ничуть не уменьшится?
Собеседник кивнул:
— Еще как кажется. Да у них с позавчерашнего дня, когда в Кремле награды получали, этого самого счастья — полные штаны. До сих пор не очухались от эйфории.
Я хмыкнул:
— А сам?
Шарафутдинов непроизвольно покосился на новенький орден Ленина, весьма органично вписавшийся в его "иконостас", и ухмыльнулся в ответ:
— Я-то ладно, а вот ты что теперь делать станешь? Дважды Герою положен бронзовый бюст на родине. А ты даже имени своего настоящего не помнишь, что уж говорить про место рождения... Где бюст теперь ставить будут?
В этот момент к нам неслышно подошел Гусев, оторвавшийся наконец от созерцания "ГАЗовского" шедевра, и спросил:
— Чего это вы тут шепчетесь?
— Да вот, Шах интересуется куда бы мой бюст, — я изобразил руками арбузные груди, — присобачить? Лично я думаю — пусть возле нынешнего дома ставят. Во всяком случае, если увижу, что мой благородный профиль слишком сильно засижен голубями, всегда смогу протереть!
Но Колычев, который услышал мою реплику, обломил:
— Никаких голубей. Он будет стоять в УСИ. Нам лишняя популярность не нужна, а там ты его всегда сможешь начистить до блеска. Я даже специальную бархотку для такого дела выделю!
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |