— Отец! — Николас тянулся к нему. Так хотелось услышать его голос. Помочь, уберечь, всё исправить.
Но как только их пальцы соприкасались, фиолетовые огни били в глаза до слепоты.
Николас подскочил на смятой постели. Пот холодил кожу под рубашкой. Мальчик глотал ртом воздух, пытаясь унять грохочущее сердце.
Первое время Николас прибегал в родительскую спальню и рассказывал отцу свой сон, но тот лишь отмахивался:
— Сейчас не неделя Мардуна. Опасности нет, как нет в тебе никакого зла. Никого ты не убивал и даже не пытался. И не хочешь ведь?
Нет, он не хотел! Он хотел быть хорошим, чтобы отец гордился им. Защищать всех, родных хотя бы, чтобы чёрные тучи никогда не накрывали его светлый мирок.
— Тогда иди спать. Всё пройдёт. Забудь.
Но эти "обычные" кошмары, более реальные и страшные, постоянно возвращались, как бы Николас ни старался их унять.
На этот раз вместо того, чтобы будить родных, он прислушался к звукам в доме. За стенкой посапывал отец вместе с мамой, в спальне с другой стороны брат, кряхтя, ворочался во сне, в следующей — сестрёнка Лизи. Она спала очень тихо, но Николас словно видел её тускло мерцающий силуэт. Все живы, всё спокойно.
Оставаться дома Николас не мог. Стоило сомкнуть веки, как кошмары снова набрасывались на него. Хотелось на волю, в колышущийся тёмными волнами за оградой лес. Они с Лизи часто болтали о нём, играя на лужайке в саду.
— Он живой, — делился своими ощущения Николас. — Дышит, когда ветер качает деревья. Смотрит множеством глаз. Разговаривает скрипом и шорохами. Плетёт заросли, пляшет тенями. Все звери, насекомые и птицы повинуются его воле.
— Это так страшно, — хохлилась сестра. — Я его боюсь!
— Нет! Это здорово! — спорил Николас. — Внутри ты становишься его частью, гораздо более важной и сильной, чем когда ты один. Видишь всё на много миль вокруг, чувствуешь каждую ветку, каждый листик. Сила леса бежит по тебе через босые ступни до самой макушки. Кожа впитывает её, и ты можешь практически всё!
— Нет! Нет! — мотала головой Лизи. — Это какая-то магия, злая!
В её глазах читалось непонимание, и Николас замолкал. Лес был почти родным, правда, бродить там одному ему тоже запрещали. Днём.
Мальчик прокрался к сундуку, стараясь не скрипеть половицами. За ним были припрятаны разношенные башмаки и верхняя одежда: суконные штаны, рубашка, старый дублет с протёртыми рукавами.
Натянув на себя всё это, Николас вылез в окно. Черепичный карниз без труда выдерживал его вес. По шпалере, подставленной для виноградника, он спустился во двор. Отец ругался, мол, однажды доска прогниёт, или лоза оборвётся, или разобьётся черепица. Упадёшь — костей не соберёшь.
Николас действительно падал, когда конструкция намокала и становилась скользкой во время дождя, но приземлялся очень мягко. Одежду пачкал — да, но обходился без ушибов.
Вот и сейчас он спрыгнул на лужайку, пружиня по кошачьи, выскочил за ограду и побежал по освещённой луной дороге между деревьями. Ступни скользили по мокрой от росы траве. Из груди вырывалось задорное улюлюканье.
Едва не споткнувшись о палку, Николас подхватил её и продолжил путь. Теперь она служила ему посохом. Он представлял себя старым странником, который спешит на встречу с юным героем, чтобы дать ему совет о будущих подвигах.
Заблудиться он не боялся — всегда улавливал верное направление, мог с точностью сказать, в какой стороне дом. Мама восхищалась им, а отец только поджимал губы, словно даже такой пустяк был опасным.
Между тонкими стволами сосен просматривался тёмный бархат океана, слышался рокот бьющейся о скалы воды. Соль усиливала запах хвои. Мелькнуло впереди белое пятно. Николас выбежал на поляну. Посреди неё застыла белая лисица, внимательно разглядывая пришельца. Странный зверёк, таких Николас ещё не встречал.
— Ты! — он указал палкой на лисицу. Та села на задние лапы и свесила голову набок. — Меня не обманешь! Под невинным обликом скрывается злой демон — девятихвостый лис!
Зверёк помахал своим единственным, пускай и пушистым, хвостом.
— Нет, я не попадусь на твои уловки! — зарычал Николас и ударил себя в грудь кулаком. — Я грозный воитель, сразивший полчища демонов! Трепещи, я не боюсь тебя!
Палка со свистом рассекла воздух. Лисица с удивлением наблюдала за происходящим. Нет, Николас не собирался причинять ей вред и, уж конечно, никаким злом её не считал. Это была просто игра. И зверёк не отказывался в ней участвовать.
Крутанув палку вокруг себя, Николас перебросил её через спину и вновь замахнулся. Воинственно закричал. Сверху-внизу, мудрёный финт, рубящий удар! Укол остриём! Режущий! Блок, финт для защиты! Рипост! Уйти назад, кувыркнуться. Ох уж эти скоростные петли!
Вспоминалось всё, чему его учили на фехтовании. У него получалось! Николас даже собой гордился. Этот замах — сколько в нём силы! Настоящий враг такого напора не выдержал бы. Ноги не подгибались и шагали уверенно вперёд и назад.
Николас кувыркнулся туда-сюда, прошёлся колесом. Видели бы его учитель с отцом!
Вот тебе удар кулаком в ухо, зловредный демон! Что? Не ожидал, такого коварства, да? Я и не такое могу!
Николас махнул палкой почти у самой земли, снося вылезшие из мха иголки. Край прошёлся дюйме от мордочки припавшего к земле зверька.
— Ой, прости! — Николас бросил палку.
Вроде же не попал, ничего не повредил, ведь правда?
Лисица подскочила и помчалась прочь.
— Эй, стой! Я не хотел! — побежал за ней Николас.
Нельзя потерять друга из-за такой глупости.
Лисица проскочила между деревьями к обрыву и, принюхавшись к плескавшейся внизу воде, спрыгнула на камни. Перебираясь с одного валуна на другой, она спустилась к шумящему галькой пляжу.
Николас застыл, глядя на неё сверху. Камни-то скользкие, покрытые склизким мхом, а дальше острые края виднеются. Вдруг расшибётся?
Лисица, дразнясь, повернулась к нему: "Ты что, боишься? Слабак! А туда же, воином себя вообразил!"
Нет, он не струсит!
Николас полез по камням, балансируя руками. Воздух сгущался вокруг него, туман поднимался от воды серебристой дымкой и поддерживал, светясь голубыми огнями. Тусклыми, чтобы не было заметно издалека.
Отец говорил, что нельзя, только когда другие видят, а когда отворачиваются, можно. Николас ведь ничего плохого не делал: ни болезни не наводил, ни влюбиться не заставлял. Кому это вообще нужно? Не грабит и не убивает, значит, не злой пока.
Мальчик спрыгнул с валуна едва ли не в три ярда высотой. Застучала мелкая галька, разъезжаясь под ногами. Пришлось выставить перед собой руки. Но ничего не сломалось. А что ладони и колени поцарапались — с кем не случается?
Лисица взмахнула хвостом и помчалась наутёк. Николас хотел бежать за ней, но ощутил неладное. Будто приманенное его шалостями, к берегу приближалось нечто большое и страшное, нездешнее в отличие от лисицы, которая была частью леса.
Николас вглядывался в тёмную кромку океана. Волны плескались о борта плоскодонки, ловко ходил в руках лодочника шест. Он словно удлинялся в воде и отталкивался от самого дна. Но ведь здесь очень глубоко, лишь в некоторых местах скалы поднимались на поверхность.
Лодочник грёб всё быстрее. Водоросли освещали мчавших следом белобрюхих рыбин. Косатки! Это злобные косатки-тэму. Николас читал истории о том, как они расправлялись с рыбаками.
— Эй! Эгей! Берегись! — закричал мальчик, указывая на опасность.
Лодочник перенаправил плоскодонку к нему, гребя с утроенной силой. Демоны выпрыгивали из воды, поднимая тучи брызг. Сверкали ряды острых зубов в огромных челюстях. Лодочник стукнул подобравшуюся близко косатку шестом, но тот надломился.
Как же лодочник плыть-то будет? Его же сейчас съедят! Нужно помочь! Но он так далеко. А если испугается? Донесёт? Нет, нужно забыть о страхе и сомнениях.
Сохраняя в поле зрения лишь лодку, Николас вытянул руки и прищурился. Туман сгущался вокруг неё, ярче сияли водоросли, поднявшийся ветер толкал судно вперёд всё яростней. Лишь бы не разбить! Ничего подобно Николас раньше не делал.
Лодочник встал в такую же позу. К ветру подключилось течение. Разрезая морскую гладь, лодка летела к берегу. За кормой пенилась дорожка.
Косатки остервенели, словно помощь Николаса разозлила их пуще прежнего. Они уже бились в борта и кусали доски. Разлетались щепки. От плоскодонки остался только нос. Лодочник спрыгнул в воду. Зачем? На поверхности Николас мог бы его загородить, а теперь... Его же разорвут на части!
Николас сжал пальцы, собирая сгущенный воздух в шары. Они устремились в высунувшуюся морду косатки, во вторую. Жаль, что в воде шары просто поднимали брызги и тут же гасли.
Лодочник вынырнул рядом с берегом. Николас побежал к нему. Чем он ближе, тем больше шансов его закрыть. Ледяная вода промочила одежду, ноги сводило, но мальчик двигался, борясь с течением. Сил ещё хватало, всё громче свистел ветер, стягиваясь вокруг него щитом и тараном одновременно.
Бедолага был уже совсем близко. Но там — глубина, каменистое дно уходило в бездну. Николас протягивал руки. Лодочник плыл из последних сил. Пасти косаток уже разверзались у его ног. Сожрут, а потом и на Николаса перекинутся! Нет, нельзя и думать о плохом.
— Это и правда ты! — воскликнул лодочник. — Значит, мы будем жить! Мы ещё поборемся! Мы покажем, кто тут хозяин!
Их пальцы тянулись друг к другу, как бирюзовый океан смыкался с бездонно-синим небом за горизонтом, чтобы стать единым целым и обрести небывалую мощь. Пена взмыла в воздух стеной и ножами ударила в косаток, вода смешалась с кровью. Ветер нахлёстывал всё яростней и закручивался воронкой смерча, волны поднимались выше и выше. Николас поднялся на гребне и взлетел. Собиралась буря, он — в её сердце, он сам — сердце бури.
Через миг всё стихло. Ноги снова погрузились в воду и коснулись дна. Косатки пропали, а вместо лодочника в море прыгнул дельфин и помчался в сияющую водорослями пучину.
Что это было?!
Николас побрёл к берегу, весь промокший и продрогший. Он помог кому-то злому? Лодочник тоже был демоном, как косатки? Почему они нападают друг на друга? Почему лодочник так тянулся за помощью? Неужто Николас тоже демон? Подкидыш? А ведь он всего-навсего хотел защитить, спасти!
Домой пришлось бежать, чтобы успеть до рассвета. Забравшись в окно, Николас спрятал мокрую одежду в углу и завязал на запястье нитку, чтобы не забыть всё просушить, иначе отец всыплет ему так, что он месяц сидеть не сможет.
Николас вытерся умывальным полотенцем, просушил волосы и спрятался под тёплым одеялом. Спать оставалось всего ничего.
Глава 3. Наставник
1556 г. от заселения Мунгарда, Авалор, Озёрный край
Поздним утром, когда весь дом уже шумел хлопотами, в спальню заглянула мама.
— Вставай. Скоро занятия, — позвала она, настороженно глядя в угол, где была спрятана одежда.
От неё редко удавалось что-то утаить. Она отдёрнула занавеску, опустилась на колени и вынула неприбитую доску, под которой мальчик соорудил себе тайник.
— Ники-Ники, что же ты творишь? — покачала головой мама, вынимая наружу грязную одежду и сырые ботинки.
В отличие от отца ругаться она не умела, только расстраивалась и опускала глаза. От этого становилось намного неприятнее. Николас чувствовал, будто действительно подкидыш и сосёт из родных все соки.
Зевая, он натянул на себя чистую одежду, которую мама достала из комода. Мокрую она унесла дородной экономке Эмме. Строгая любительница порядка постоянно грозила надрать пострелёнку уши за очередную шалость, но не забывала впихивать ему лишнее печенье или кусок пирога, ведь он такой мелкий и щуплый, что все косточки сосчитать можно.
Николас спустился в столовую. На застеленном белой кружевной скатертью столе его дожидалась тарелка с овсянкой. Устроившись на табуретке, Николас принялся завтракать. Он набирал кашу в ложку и водил ею у лица, представляя, что это шмель, который хочет пробраться ему в рот и искусать, чтобы всё внутри опухло и он умер от удушья.
В дверном проёме появилась мама:
— Поторопись, милый! Эдвард уже ждёт тебя.
Ложка упала обратно в тарелку. Николас соскочил с табуретки, забрал из маминых рук деревянный меч, флягу с водой и полотенце на случай, если он измажется. Последнее происходило с ним часто.
— Ты же совсем не поел! — возмутилась мама, глядя на почти полную тарелку.
Раньше Николас выкидывал завтраки в окно, но когда измазанный в каше карниз обнаружил отец, то заставил сына вытирать грязь и надавал подзатыльников. Теперь приходилось доедать всё, что накладывали, а порой и добавку. Но сегодня Николаса мутило, и из носа грозила снова пойти кровь.
— Ты так никогда не вырастешь. Взгляни на Эдварда, на отца. Они хорошо питаются, поэтому такие большие и сильные, — уговаривала Николаса мама, поправляя его одежду и растрепавшиеся волосы.
— Это от того, что они — люди, а я — злой гном.
— Что за вздор! — мама упёрла руки в бока. Даже когда сердилась, она выглядела доброй и немного забавной. — Снова Эдвард подучил? Не говори так больше! Если бы ты высыпался, то и аппетит у тебя не портился бы. Ступай! И не бедокурь на занятиях.
Она вручила ему почищенную молодую морковку. Сладкую! Николас схрумкал её с гораздо большим удовольствием, чем невкусную кашу, поцеловал маму в щёку и побежал к ожидавшему на крыльце брату.
Эдвард молча ухватил его за запястье и потянул за собой. Брат до сих пор злился из-за случая на Площади наказаний. Он вообще не любил возиться с малявками. Лизи всё равно тянулась к нему, показывала своих кукол и рукоделие, раз за разом терпя пренебрежение. Николас же говорил: "Не больно-то и хотелось. Мне никто не нужен, я и сам смогу, совсем один". От этого Эдвард бесился ещё сильнее.
На площадке для занятий за оградой уже стоял учитель фехтования, мастер Лэйтон. Он был высокий, с зализанными назад тёмными волосами. Тонкие щегольские усики загибались кончиками вверх. Николас представлял его эдаким жуком, который сучит лапками, помогая себе объяснять урок.
Начинал мастер Лэйтон с длинных рассказов о дисциплине и правилах поединков. Николас уже выучил их наизусть, но не находил смысла. Какая разница, как ты кланяешься, в какие места бить можно, а в какие нет, какие приёмы использовать и сколько ждать, пока противник не подготовится к новой атаке?
В настоящей схватке никто бы этим заниматься не стал! Главное ведь выжить. Почему нельзя использовать хитрость, преимущества, которые давал маленький рост? Почему нельзя облегчить вес деревянного меча, который был настолько тяжёл, что даже замахнуться не получалось?
После первых же занятий мастер Лэйтон заявил, что у Николаса нет даже десятой толики способностей его брата. Он обязан выполнять то, что ему скажут, и не напрашиваться на неприятности. Николас мечтал фехтовать и сам учился махать палкой, пока был слишком мал для уроков. Казалось, что его ждёт успех. Отец восхитится его способностями, похлопает по плечу, скажет заветное: "Ты мой сын".
