— Зато достойно. У тебя еще есть время принять решение. Принять и сражаться или сдаться и умереть. Так или иначе, тебе было оказано особое доверие. И ты его оправдаешь, я о том позабочусь.

— Мой род все равно мертв. Я в этом виновата, — и чем дальше, тем четче понимаю, что происходит нечто странное.

Я не желаю подчиняться. И не хочу служить разменной монетой. Не собираюсь сражаться во имя призрачного долга. Но теперь меня смущает цена. А тогда, тогда, когда я убежала, она меня не волновала? Почему? От осознания странной раздвоенности подташнивало. Горько, как же горько...

— Я виновата.

— Не ты. Ведь ты — вовсе не она.

— Я не помню.

— Это не важно, важнее то, что помнят другие. Бери шест. И смотри.

Вот это уже категоричный приказ старшего.

Послушно приняв подкинутую слугой палку, поразилась радости узнавания, мгновенно вспыхнувшей в теле. Гладкое полированное дерево скользнуло под пальцами, выемки под когти, в которые ловко и уместно легли ладони. Приятная теплая тяжесть. Прикрыв глаза, я безуспешно попыталась поймать ускользающее воспоминание. Нет, не получается. Только смутное ощущение тягучей боли в мышцах.

И потому пришлось открыть глаза, и вглядеться раскрывающееся передо мной действо.

Это было интересно. Луа-лур двигался плавно, грациозно, неторопливо сменяя позиции и четко их обозначая. Шаг за шагом он выстраивал совсем другой рисунок, состоящий из черно-синих статичных фигур. Длинные сухие мышцы перекатывались под кожей, земля шелестела под его ногами и, казалось, нет ничего трудного в том, чтобы повторить. И я двинулась следом, в унисон, послушно повторяя каждый изгиб, каждый взмах. Шест с гулким свистом взрезал воздух, в ярком свете восходящего солнца на серой стене плясали наши тени, то сливаясь, то распадаясь синими осколками от резких движений. Ветер доносил из-за стены запахи просыпающегося городка, скрывающихся в сизо-серых мрачных дебрях хищников, гниющих останков, погребенных в тенистых болотах.

Канон мастера был прекрасен. Мой, ученический, рождающийся прямо там на выкрашенной лиловым огнем рассвета площадке, был практически жалок.

Но откуда это знаю? Нет, правда?

Просто не понимаю! Ведь память настойчиво твердит, что я могу проделать все это лучше, быстрее, резче. Так, чтобы танец действительно стал опасен! Припав к земле в последней позиции, раздраженно рыкнула, поддаваясь гневу. На миг синяя пелена застлала взор. Я резко вскочила.

Что меня заставило проделать все это, подчиниться?

Пощечина ожгла щеку.

— Держи себя в руках, Хсиг! — резкий голос вернул на место кружащийся мир.

Ненавижу!

Подавив тошноту, склонила голову перед мастером. Тот кивнул, приказывая повторить.

И тем же вечером меня пригласили разделить стол. Огромная честь, фактически признание мое самостоятельности и дееспособности всеми остальными членами рода. Не то что бы их было так много. Никого нового я не увидела. Отец, целитель, двое доверенных гварри сидели, скрестив ноги, за низким овальным столом. Малый зал был полон света, попадающего внутрь через широкий проем в потолке, заделанный мелким разноцветным стеклышками в тонкой раме. Купаясь в синих, зеленых и лиловых лучах, вокруг нас плавно двигались слуги. Стол был уставлен простыми глиняными блюдами, полными еды. Мясо, травы... И все? Все. Должно быть что-то еще. Я растерянно вожу пальцем по доскам, почти наслаждаясь гладкостью темно-темно-синего дерева. Старшие, то есть отец, целитель и гварри Риннан, первый из охраны, сидели напротив, на другой стороне длинного овала. Они изучали меня, как мелкое надоедливое насекомое. Я же, старательно не поднимая глаз, неподвижно скрючилась на подушке. Скрещенные ноги тихо ныли после утренних упражнений, спина нещадно стонала, вся испещренная царапинами и ушибами. Подцепив кусочек мяса когтем, отправила в рот, поморщилась, пережевывая.

— Дочь, — обратился ко мне отец очень серьезным тоном.

-Да, — подняв голову, принялась старательно изучать темную драпировку, висящую на стене за его спиной.

-Тебе понравилось то, что делала утром?

— Да, — почти искренне выдохнула я, облизывая губы. — Особенно младший канон ар-ирре, тот, что для самостоятельной работы.

Прикусила губу и встревожено принюхалась. Неодобрением не пахло. А вот интересом...

— Дваждыживущая, — полувосхищенно-полуиспуганно выдохнул один из гварри.

— Кто? — я вскинулась.

— Ты — дваждыживущая... Умершая и вернувшаяся, — это целитель, перебирающий бусины, нанизанные на длинную нить, вставил свое слово. Как его зовут? Не помню. И никто мне не сказал!

— И что?

— Это великая честь и великое горе, — проговорил нараспев отец, явно повторяя слова какой-то летописи.

— Для всего нашего мира. Если ты выживешь, — добавил, щуря пожелтевшие глаза, целитель.

— Нет. Это невозможно. Пусть я сейчас, — задумчиво качнула головой, — да кто угодно, даже по кодексам не принадлежу семье и себе, род все равно будет уничтожен.

Как иначе? Кто будет разбираться и щадить главную виновницу нарушения законов? В любом случае — смерть.

Отец мягко понимающе улыбнулся. Хотя на синекожем клыкастом лице это выражение выглядело неестественно.

— Только ты так думаешь.

— Проверка способности владеть собой, — медленно проговорил Тэйнар, — есть основа основ для тех, кому будет доверено в руки оружие.

Оконечность шеста описала полукруг и мягко уткнулась мне в грудь. Я отскочила, выставляя вперед свой. Короткий резкий удар отбросил меня к стене. Извернувшись, оттолкнулась от нее и... вновь наткнулась на утяжеленный конец боевого шеста.

Вновь атаковала и опять наткнулась на обидный блок. Зарычала, прикусывая губу, ринулась вперед и задохнулась от боли в отшибленных пальцах. Выпустив шест, замерла, покачивая наливающуюся темной кровью ладонь. Да что же это?

Тихо взрыкнув, взметнулась в воздух. И опять упала, распластавшись по земле. Раскинула руки. Вздохнула. И медленно, осторожно поднялась, прислушиваясь к шагам мастера. Когда он отошел подальше, выпрямилась.

— Я поняла. Благодарю за урок.

Да. Спокойствие — это залог целостности своей шкуры. Я посмотрела на израненные, опухшие ладони. Синяя кожа, длинные фаланги, когти. Гадость! Сглотнула. А теперь еще и больно!

— Но нельзя ли было чуть помягче?

— Нет, но ты прекрасно держишь себя. Можно продолжать. Начальная позиция!

Руки послушно перехватывают шест поперек тела на уровне груди. Ноги чуть согнула в коленях, правую выставила вперед.

Вечером мастер отвел меня в стойла, расположенные за границей города. Там, оказывается, квартировали принадлежащие ему два прирученных лесных лур-ани, и общение с ними тоже входило в то, что най называл проверкой, теперь уже на совместимость. В помещении, больше напоминавшем пещеру и заполненном тяжелым мускусным запахом, казалось, никого не было. А у меня еще голова кружилась от впечатлений. Первая прогулка по узким извилистым улочкам маленького городка, между серых домов с сизо-черными, белыми и синими крышами, произвела странное впечатление. В городке была одна прямая дорога и на нее будто нанизано хаотичное переплетение нитей. Как клубок шерсти, которым поиграл детеныш луры. А еще жители, их эмоции, запахи, да и все остальное. На меня обрушился целый мир, от которого я усиленно пряталась за стенами родового замка.

В глазах от обилия впечатлений и эмоций едва ли не троилось.

Так что в первый момент, когда ко мне метнулись две серые стремительные тени, я испугалась. Резкий окрик остановил животных, и они замерли в паре шагов от высокой, сплетенной из железных прутков ограды.

От гибких сизых тел пахло ухоженной шерстью, сытостью и дикой, ненасытной жаждой жизни. Оба хищника в холке почти достигали моего плеча, мощные лапы с острыми когтями, оставляющими на деревянном полу загона глубокие борозды, внушали уважение. Одно стремительное движение, и шея хрустнет под мощной когтистой лапой, если я покажусь им слишком уж чужой. Но за спиной моей стоял хозяин и умные звери, сверкая сине-зелеными крупными глазами и топорща густые усы, припали к полу. Длинноватые острые морды скалились внушительными клыками, от глухого рычания по спине бегали крупные мурашки.

Прирученные лесные луры. Только если отобрать новорожденных детенышей у матери сразу после рождения, те, возможно примут вас как хозяина. А родители всегда отчаянно защищают своих детенышей. Безжалостно и беспощадно. Но, судя по тому, что звери слушаются най-лурит безукоризненно, он заменил им мать. И только поэтому они не перепрыгнули довольно низкую ограду и не сбежали в лес, порвав по дороге всех встречных луа. И на меня не бросились.

Страшно. Но это еще одно испытание. Еще шаг по дороге в никуда, который меня заставляют сделать. Ноги дрожали, я с трудом подавила желание сорваться с места и бежать, бежать, бежать...

Тэйнар обошел меня, одним гибким переметнулся через ограду, и замер, положив руки на холки лур, придерживая их. Фыркнул что-то неразборчивое, качая головой, и тихое рычание на грани восприятия утихло. Все трое в этот момент казались ближними родичами, грациозные опасные хищники. По сути, я должна быть такой же. Ведь правда?

— Боишься?

— Нет, — покачала головой, понимая, что говорю неправду. Сглотнув и испросив взглядом разрешения, протянула руки через решетку, погружая пальцы в густую жесткую шерсть.

Луры пригнулись, подставляя мощные шеи, перепоясанные легкими плетеными ошейниками. На каждом из них болталось по деревянной круглой бирочке с вырезанными рунни. Никаких цепей, пут и веревок, способных задержать лесных зверей в загоне, не было. Но они послушно пребывали там, где их оставил хозяин. Нет, кажется в прочитанных свитках было написано не так. Не хозяин, а старший.

Зато я просидела с ними до темноты, осторожно поглаживая жесткую шерсть. Луры не вызывали во мне отвращения, только интерес, чистый, свободный, появившийся в момент, когда я очнулась после падения, и быстро исчезший под натиском глубокого отвращения.

Звери, носящие короткие имена Рас и Рин, оказались весьма снисходительны, приняв меня в качестве... домашней игрушки. Они поваляли меня в пыли, подчиняясь командам хозяина. Угрожающе скалясь и выпуская когти, атаковали и тут же начали небрежно ластиться. Я кружила рядом с ними, переступая на полусогнутых ногах, выставив руки вперед и нервно дергая ушами. Отскакивала, падала, поднималась. Отступило постоянное раздражение. Прикрыв глаза и прислушиваясь к шелесту лап и хлестким ударам хвостов, почти наслаждалась стремительным движениям изображавших охоту лур.

Хороший вечер получился.

Я совершила еще одно открытие, бродя по родовому замку. Я нашла хранилище знаний. Небольшое помещение в дальнем крыле было заставлено рядами узких деревянных шкафов. На полочках были аккуратно разложены свитки, расставлены переплетенные в кожу фолианты. Пахло застарелой пылью, мертвым деревом, щекотала нос пропитка, которой обрабатывали хрупкие пергаментные страницы. Раньше свитки и книги мне приносил отец или целитель, теперь, наверное, я смогу брать их здесь самостоятельно.

Сумрак разгонял подвешенный рядом со входом аккуратный стеклянный светильник с коротким фитильком, на кончике которого плясал яркий желтый огонек. Я проскользнула внутрь. Тесненные изящные рунни, золотистой вязью украшающие книги, притягивали взгляд. Крайний от входа фолиант меня заинтересовал тем, что с него была стерта пыль.

Водя пальцем по строчкам, сверху вниз, и шевеля губами, разобрала название причудливую скоропись: "Легенды и сказания о временах героических. Великие Древние".

Задумчиво взвесив толстый том, раскрыла на середине. Вытертые страницы, покрытые неразборчивыми закорючками, заинтересовали потому, что переплет был согнут так, будто бы эти страницы последнее время изучали слишком часто.

Я прислонилась к стене под светильником и вчиталась.

"Чудесное исцеление после смертельной травмы и потеря памяти странным образом меняют самую суть луа. Они изменялись, отвергали все, что ранее составляло смысл их существования. Легенды говорят, что во времена Великих Предков подобные луа становились их ближайшими наперсниками и помощниками. Ла-и-хар, дваждыживущие, возвышались над традициями и правилами, которым подчинялись все остальные. И подчинялись только тому, кого добровольно признавали Старшим.

Но Великие Предки покинули нас, и некому стало принять предлагаемую ла-и-хар службу. Они остались в одиночестве. Пытались менять устои, ломались сами и сражались, сражались, сражались. За что — чаще всего никто не понимал".

Поучительные истории о нарушенных клятвах, гордости, чести, предательстве, победах и поражениях затянули меня в круговерть красочных образов. В основном, кровавых.

Нахмурившись, потерла прикушенную в раздражении губу.

Это — я? Вот это вот? Но, разве я хочу что-то сломать? Да я уже развалила, предала, проиграла все, что только была возможно. Хотя, получается, это была не я, а кто-то иной? Хочу ли я что-то ломать, что-то изменять? Нет...

Я задумчиво покачала головой. Что-то внутри шепчет: "Не спеши, посмотри сначала". А еще, просто хочется жить. Иногда, когда отвращение отступает.

Это душа подсказывает? Что есть душа? Странное слово. Нечто категорически не согласное с происходящим, но признающее логику проступка и ответственности за него.

Я вновь уставилась в книгу, водя пальцами по гладкому, слегка посеревшему пергаменту.

"Поступки их никогда не было возможно соотнести с кодексами чести и достоинства старших родов, ни с обязанностями и подчинением младших. Они пренебрегали повелениями Высших, игнорировали избранного короля. Они соблазняли, меняли и уводили тех, кто был чем-то недоволен. Традиции рушились. Не хранителями, как завещали Предки уходя, они становились, но разрушителями".

О, память моя потерянная! Хочу ли я вернуть ее? Да! Но ведь, если правда то, что написано, я более не Аэла. Я нечто иное! Что ко мне вернется?

Впившись клыками в ладонь, задумалась. Хочу ли я рушить все? Нет. Потому что признаю, что общество наше устроено рационально и правильно. Старший отвечает за младшего, права и обязанности их взаимны и неразделимы, сдерживающими инстинкты фактором служит древний кодекс традиций. Ломать не желаю, ибо сородичи не виноваты в моем собственном сумасшествии, и хаоса не заслуживают. К тому же, могу ли я придумать что-то лучше? Вряд ли, я просто хочу уйти сама. И жить.

А не случится ли так, что когда память вернется, я превращусь в существо, подобное упомянутым в легендах. Смутное недовольство перерастет в яростное неконтролируемое отвращение, и желание разрушать затмит разум. Что я тогда натворю?

И сейчас, когда я не помню, не знаю, не понимаю?

Но то были хорошие дни. Я училась владеть собственным телом, читать в раскосых глазах луа-лур, держать собственные чувства под контролем. К сожалению, все кончилось слишком быстро. Когда первые дожди нового сезона пролились на землю, най-лурит ушел.