Предвестники Мельтиара

— Как и я.

— Правда? — Мы с Лаэнаром спросили это хором, и я слышала эхо своего удивления в его голосе. Мы снова стали отражениями друг друга.

— Мы все были предвестниками войны, прежде чем стали предвестниками Мельтиара, — ответил всадник и взглянул на Амиру: — О чем ты хочешь спросить, дитя?

Амира все еще держала Рэгиля за руку, но стояла неподвижно, словно в строю. Крылья приподнялись у нее за спиной, на них мерцали и дрожали блики света. И когда Амира заговорила, точно также дрожал ее голос.

— Ведь ты... знаешь о всадниках все, правда?

Он смотрел на нас серьезно и спокойно, и под этим взглядом я чувствовала себя девочкой, впервые одевшей крылья. Наверное, он так и видел меня. Мне шестнадцать лет, я никогда не была предвестником войны, всегда была предвестником Мельтиара.

— Правда, — сказал всадник. — Я вхожу в их высший совет.

Я знала — ему незачем обманывать, и все же не могла поверить.

Самые опасные противники в грядущей войне — это всадники. Сотни лет назад они уничтожили нашу жизнь и забрали землю, отдали ее людям, лишенным силы. А теперь мы проникли в самое сердце их тайны, к источнику могущества.

Мельтиар говорил: "Сражайтесь так, будто каждый бой — последний". Наверное, поэтому мы не знаем, как близка победа.

— Мы встретили сегодня всадника, — выпалил Лаэнар.

— Здесь? — Темный всадник нахмурился, повернулся к нему. — В горах?

— Да, — кивнул Лаэнар. — Мы летаем вдоль границы, наше задание — сеять страх в селениях врагов. Но на нас напал крылатый враг, он подбил нашу машину, поэтому...

— Он был один? — спросил темный всадник. Его голос стал отрывистым и жестким.

Я переглянулась с Лаэнаром. Я помнила выстрел, вспышку, удар и крылатую тень.

Я кивнула.

Лаэнар покачал головой.

— Вы не знаете, — сказал всадник. — Они живут на побережье и в столице, никогда не приезжали сюда, а вы даже не знаете, один он был или нет. Это вы сжигаете деревни?

— Это наше задание, — ответила я.

Я надеялась, что крылья не раскрываются у меня за спиной, а голос не дрожит, как у Амиры. Пусть он из старших звезд, пусть он знает врага лучше нас, но мы не просто предвестники, мы самые яркие звезды Мельтиара. Мы не склоняемся ни перед кем, кроме него.

— Ваше задание — пугать поселенцев? — Темный всадник смотрел на меня. Его глаза были светлыми, выцветшими от времени или магии, слишком часто затоплявшей душу. Он смотрел на меня несколько мгновений, а потом повторил мои мысли: — Вы звезды, предвещающие приход Мельтиара. И ваша задача — смести все преграды на его пути. Вам дали задание, и у вас есть препятствие, есть враг, почему вы не разузнали все о нем?

— Но Мельтиар не говорил..., — тихо возразила Амира.

— Он и не должен был, — ответил темный всадник. — Узнайте о своем враге все, что сможете, и тогда вы по-настоящему выполните задание. Идите.

Он развернулся. Я смотрела ему вслед, на серые крылья, плащом стелящиеся по черному полу.

Покров тайны — вот наша главная сила. Но сделать невидимой машину, внезапно появляться в небе — мало. Он прав. Мы никогда не покидали город, но он прав. Каждый из нас может войти в дом врага и узнать все секреты. Каждый из нас.

— Пойдем, Арца! — позвала Амира.

У ворот дежурила незнакомая девушка. Она касалась пульта на стене, огни вспыхивали и гасли под ее пальцами. Когда мы подошли, она обернулась и проговорила:

— Мельтиар сказал, чтобы вы пришли завтра, сейчас он там. — Она махнула рукой вверх.

Там. Где-то наверху, — может быть, туда можно взлететь, а может быть нет, и как он сказал, так мы и должны сделать. Прийти завтра.

У нас есть время.

— Если мы не можем пойти к Мельтиару, — растеряно проговорила Амира, — как же нам разузнать про этого всадника?

Мы тайна, мы страх, мы внезапный удар. Но чтобы действовать, нам не нужна машина и ночь.

— Я знаю как, — ответила я.

7.

Я во сне.

Знаю об этом, ведь я не в обычном сне.

За спиной ветер, он сумеречный и легкий, он говорит со мной, как человек. Я слушаю его, говорю с ним, и мир меняется, течет, показывает мне то, что я должен увидеть. Я внутри видения.

Внутри нашей с Нимой тайны.

Нима близко, я слышу ее смех, различаю слова, но они ускользают и теряют смысл — ветер заслоняет ее от меня.

— Смотри, — говорит ветер. — Сюда причалили первые корабли.

Я высоко в небе, воздушные реки струятся сквозь меня, не касаясь. Подо мной земля — сумеречно-серая, как небо, как ветер, как я. Черные горы тенью вырастают из земли, движутся и разбиваются о берег. На море шторм, волны бушуют и пенятся, рвутся к земле. Море сильнее гор, оно сокрушает их. Воздух теперь полон соли.

Я хочу петь, я хочу лететь туда.

Но это сон.

— Нет, — отвечаю я. — Первые корабли причалили южнее Атанга.

— Здесь. — Ветер держит меня за плечи, заставляет смотреть вниз. На серебристой земле вырастает селение, полузаброшенный пограничный пост. Я сплю в одном из этих домов и помню об этом. — Здесь жили люди звезд, здесь была первая битва.

— Нет, — повторяю я.

Ветер указывает вниз.

Подо мной вспыхивают звезды. Они сияют осколками хрусталя, разгораются все ярче, земля становится все темней. Ветер течет между ними, превращается в свет, застилает все ослепительной сетью.

Сеть звенит, поет звуком ветра и голосом металла.

Песня флейты, голос раненой птицы — зовет меня, и тонет в грохоте шторма.

Я лежал, глотая воздух, пытаясь вспомнить все, что я увидел во сне, повторить каждое мгновенье и каждое слово. Меня выбросило в явь, швырнуло обратно в пыльный барак, в оковы тела.

Обычный сон рассеивается постепенно, но я вернулся не из обычного сна.

Я мысленно повторил сон трижды — слово за словом и мгновение за мгновением — и только тогда открыл глаза.

Потолок был слишком близко — я спал на двухъярусной кровати. Не удержавшись, я протянул руку, коснулся досок над головой. Наощупь они были такими же, как и вся явь вокруг, — теплыми и пыльными. Пыль плясала и колыхалась в воздухе, в солнечных лучах.

Солнце уже высоко. Нима, наверное, вернулась домой, развешивает пучки трав над крыльцом. Или сидит с учителем возле ручья. Или...

Я собрался с силами и слез с кровати.

Сны-видения не дают отдохнуть ни душе, ни телу. Я всегда чувствую себя потом так, словно не спал, а ходил где-то много часов. В каком-то смысле это правда.

Я хотел рассказать свой сон, но Нима была в Атанге, за стенами Рощи. На лодке туда лететь несколько часов, а скакать верхом — гораздо дольше. И мои слова не могут преодолеть этот путь — сколько мы с Нимой ни пытались, я не мог услышать ее и не мог передать ей свою мысль. В Роще говорили, что на это волшебство у Нимы не хватает сил.

Нимы здесь нет, а больше я никому не могу рассказать.

Когда я наконец вышел из дома, солнце уже пересекло зенит.

— Я думал идти будить тебя, — сказал Джерри. Он сидел на ступеньках, дым сигареты таял в пыльном воздухе.

Я опустился рядом с ним, нашарил в кармане сверток, наугад вытянул сигарету. Джерри щелкнул зажигалкой.

Мне попался желтый дым — с каждой затяжкой мысли становились все спокойнее, все яснее.

Чтобы понять сон, мне не обязательно рассказывать его кому-то.

— А где... — Я запнулся, вспоминая имя. — ...Тин?

Ночью, когда мы вернулись, ополченцы обступили лодку. Факелы трещали и бились на ветру, Аник расспрашивала, а всадник отвечал. Я ушел спать, а они все еще говорили.

— Поехал с ними. — Джерри стряхнул пепел. — Вроде как дневной патруль.

— Аник согласилась его взять?

"Вы в первый раз вылетели и сразу привезли неизвестно кого!" Эти слова я хорошо запомнил.

— Ну, — усмехнулся Джерри, — она ругалась, что у него дырявые крылья. Но ему даже дали коня.

Я взглянул на небо. Оно было чистым, лишь с востока тянулись первые облака, прозрачные и легкие, как обрывки тумана. Первые знаки осени, в столице они ощутимей, чем здесь.

При свете дня пограничный пост уже не выглядел заброшенным, — я видел дорожки, протоптанные от барака к бараку, лошадей, пасущихся вдалеке. Слышал неразличимые обрывки разговора где-то рядом, чувствовал запах армейской кухни, мешающийся с запахами пыльной земли и диких трав.

Не так уж сильно пограничный пост отличался от казармы в Атанге.

Я затянулся и спросил:

— Где у них кухня?

— Там.

Джерри указал налево. Дорожки скрещивались, и одна из них вела к стоящему на отшибе дому. Над ним клубился дым, полупрозрачный, тающий в чистом небе. Глупо думать, что здесь все как в Атанге. Должно быть здесь топят деревом, а газа едва хватает на светильники.

— Ты лучше поторопись, — продолжал Джерри, — а то сейчас этот дневной патруль вернется и сметет там все.

Я кивнул и затоптал сигарету. Вкус желтого дыма еще не угас, теплом отзывался в кончиках пальцев, окутывал мысли, вел их легко и плавно.

— А почему они днем патрулируют? — спросил я. — Говорили, что все нападения были по ночам?

Джерри засмеялся, махнул рукой в сторону гор.

— Я сам проспал все, — сказал он. — Но вроде наблюдатель заметил что-то в небе, и они решили проехать по деревням, проверить.

Я почти знал, что хотел рассказать мне сон. Если я останусь здесь, если буду петь и слушать отзвуки давнего волшебства, сотни лет назад занесенного пылью, заросшего травой, — я пойму. Если первые корабли причалили здесь, то я найду здесь что-то.

Но какая бы магия не таилась тут, невидимая и забытая — это подождет. У нас были более важные дела.

Я поднялся и сказал:

— Найди Рилэна, пусть готовит лодку.

— Слетаем посмотрим сверху? — спросил Джерри.

— Да, — кивнул я и отправился на кухню.

8.

Рэгиль заставил меня пойти спать, но сон долго не приближался ко мне, я лежала и смотрела в темноту. Напряжение и тревога дрожали в каждой мышце, а в памяти звенели наши голоса, снова и снова вспыхивали слова и фразы.

Мы вчетвером полночи просидели в комнате Лаэнара, говорили о том, что нужно делать, — спорили и соглашались, решали, как лучше поступить. Было темно, нам светил лишь красный ночник над дверью, и все жесты казались особенно резкими, каждое слово вспарывало воздух. Мы были словно дети, играющие в скрытых. Но мы уже не дети. И я в самом деле отправляюсь к врагам, пусть и ненадолго.

Лаэнар пытался возразить мне, говорил: "Нет, пойду я". Но Лаэнар как обнаженный клинок, он не сможет скрыться. Из нас лучше всех это удалось бы Амире — никто не усомнился бы в ней — но Амира и Рэгиль должны чинить машину.

"Я пойду с тобой", — говорил Лаэнар. Мне хотелось, чтобы он был рядом. Мы могли бы сказать: "Мы брат и сестра, потерявшиеся на горных тропах", — но мы уже слишком взрослые для этой сказки. Я должна идти одна.

Мы спорили долго, но все согласились со мной. Даже сон наконец согласился со мной, отдалил голоса и мысли, погрузил в темноту.

Сновидения пролетели мимо, не коснувшись, и я проснулась до того, как прозвучал сигнал.

Мы собрались в зале скрытых.

Я знала то, что знают все, — то, что повторяют каждому с раннего детства. Скрытые живут в городах врагов, дышат одним с ними воздухом, едят одну пищу, работают бок о бок с врагами — ничем не выдают себя, но узнают тайны, одну за одной. И, когда начнется война, откроются, ринутся в бой. Враги знают об этом, сотни лет знают об этом, но ничего не могут сделать, только боятся и подозревают каждого.

Враги не могут проверить, кто перед ними, — ведь даже прикасаясь к нам, они чувствуют лишь тепло кожи. Не могут ощутить чувства другого человека, не могут понять, правда в его словах или ложь.

Я знала все это, как знала и язык врагов — его слова опавшими листьями кружились позади моих мыслей, и я надеялась, что не запнусь, не позабуду чужую речь, — но в зале скрытых я была впервые.

Мы звезды Мельтиара, мы воплощение атаки. Когда придет время, мы вспыхнем над столицей врагов, уничтожим все на своем пути. Нам незачем скрываться.

Незачем — но я могу, и у меня получится.

Лаэнар, Амира и Рэгиль ждали меня у входа.

— Я все нашла, — сказала Амира.

Она провела меня по лабиринту столов и стеллажей. Здесь было много людей — они смеялись и разговаривали, переодеваясь. Лишь некоторые замолкали — я чувствовала их удивленные взгляды.

Одежда, которую нашла Амира, пахла дымом. Я разделась, оставила только крылья, и осторожно натянула чужие вещи, одну за одной. Ботинки стиснули хвостовые перья — те задрожали, готовые вспороть грубую кожу, вырваться наружу, но я не позволила им. Крылья были мне послушны — сложились, стали плоскими, прижались к спине. Никто не разглядит их под широкой крестьянской рубашкой.

Я застегнула накидку у горла и попыталась расправить складки. Ткань была шершавой, цвета песка и пыли, и то там, то тут — следы огня.

— Еще не поздно... — Амира запнулась, не договорила.

Ее пальцы скользили в моих волосах, вплетали серебряный шнур.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — пообещала я.

Амира обняла меня, стиснула так крепко, что я чувствовала, как вспыхивают и гаснут ее мысли. Ее крылья вздрагивали в такт ударам сердца, и позади каждого удара трепетал страх.

— Арца, я буду ждать, — прошептала Амира. — Каждую секунду буду слушать, я услышу, почувствую, мы успеем, если...

Ее страх проникал в меня, холодными кристаллами падал на дно души. Поэтому я не позволила договорить, — отстранилась, сжала ее запястья и сказала:

— Я обещаю. — Искры страха уже растворились в крови, но не исчезли. Ледяной узор поднимался от сердца, оплетал руки. Мне нужно было договорить, прежде чем он коснется ладоней и достигнет кончиков пальцев. — Я все узнаю и вернусь сегодня, когда сядет солнце.

— А если ты не успеешь все узнать сегодня? — тихо спросила Амира.

— Тогда я вернусь с тем, что узнаю, — сказала я и разжала руки.

Амира вздохнула. Мгновение она стояла неподвижно — должно быть готовилась возразить, убедить меня — а потом качнула головой и вновь принялась сплетать серебряный шнур с моими волосами.

— Он поможет тебе, — ответила Амира на мой молчаливый вопрос. — Это помощь для тех, кому трудно скрыться. Тебе будут верить, в тебе не будут сомневаться.

Да, Амира легко могла бы стать скрытой, она даже знает об этом больше всех нас. Но она нужна тут.

Пока мы возвращались через зал, пока шли по коридорам и поднимались по спиральной лестнице — я привыкала к чужой одежде, старалась идти легко. Но каждый шаг отзывался болью, — я сжимала пальцы ног, не давала перьям шелохнуться. Я словно бы заново училась ходить — лестница, по которой я пробегала столько раз, стала бесконечной, ступени уходили в немыслимую высь.

Наконец они кончились.

Мы стояли на дне колодца. Он был распечатан до нашего рождения или не запечатывался никогда — гладкие стены уходили вертикально вверх, и над головой сиял крохотный круг неба, оно казалось ослепительно-белым отсюда.

Восторг раскрылся в сердце, слился с моей силой и хлынул наружу, смывая страх. Крылья дрогнули, готовые раскрыться, разорвать чужую одежду, поднять меня вверх, выбросить в дневное небо. Но я удержала их — я не могла сейчас лететь.