— Так забегалась, что даже не пообедала.
Глаза госпитальера так заглядывали в рот девушки, что она, догадавшись, протянула надкушенную ножку Дюдону и предложила: — Я вижу, ты, тоже, не успел.
Благородство требовало отказаться, но греховные руки сами потянулись и схватили предложенное, сразу засовывая ножку в рот. Изумлённая сестра-послушница увидела, что ножка, вместе с косточкой, вмиг оказалась проглоченной.
— Брат Дюдон, рядом с тобой девушкам сидеть опасно, так как ты можете съесть их, не заметив, — с сарказмом произнёс Раймонд де Торн, выбирая не загаженный последствиями качки песок и приседая рядом с девушкой на внимательно осмотренную пядь палубы. Пожурив брата Дюдона, он вытащил из своей заплечной сумки платок, который предложил девушке. В нем оказались сушёные финики, и девушка хотела отказаться, но брат Раймонд отрицательно взмахнул головой.
— Девушкам полезно сладкое, — сказал он и подмигнул сержанту Гуго, — а нам достаточно куска лепёшки.
С этими словами он выудил из той же сумки лепёшку и разорвал на четыре части. Братья-госпитальеры принялись чинно жевать. Дюдон де Компс, проглотив свой кусок за мгновение, пожирал глазами последний кусок, который предназначался девушке. Мария, увидев его глаза, протянула кусок, смущённо ему сообщая: — Мне достаточно фиников.
— Ох, балуешь ты его, сестра Мария, — очень серьёзно сказал Раймонд де Торн, отчего девушка захихикала. Рыцарь Дюдон де Компс, проклиная себя, схватил кусок лепёшки, поглощая её, точно она последняя в его жизни.
* * *
Хасан аль-Каин гнал своего коня, так как солнце клонило к вечеру, а до Тира ещё скакать и скакать. Дорога шла вдоль моря, что давало возможность наблюдать за судами, но знакомые контуры нефа ассасин не видел. Возможно, судно ушло вперёд, пока он замешкался в Акко, но Хасан надеялся, что его конь быстрее морского судна. С моря дул холодный ветер, остужая попытки солнца поджарить путника, хотя в одиннадцатый день месяца джумада аль-ауваля шестисот девятого года хиджры не казался жарким.
Движению сильно мешали отряды, посланные султаном, чтобы взять Тир. Хасан боялся, что войска захватят город раньше, чем туда придёт неф с монашкой в белом, которой маршал Матье де Клермон, возможно, отдал рубин. Вспоминая, Хасан потрогал цепочку на своей шее, которую он так ловко снял своей саблей с Матье де Клермона, и это малое приобретение немного потешило его гордость.
Когда солнце скрылось за горизонтом, Хасан аль-Каин свернул в сторону от дороги и стреножил коня, а потом, отвернувшись от моря, поискал киблу19 и совершил вечерний магриб. Не дожидаясь иша20, Хасан аль-Каин завернулся в свой плащ и сразу же заснул без снов, собираясь проснуться ещё до восхода солнца.
— Тебе следует поторопиться, не то камень улизнёт от тебя, — сказал на ухо мягкий голос и Хасан поднял голову. Над ним склонилась прекрасная девушка в просторных белых шелковых шароварах, оттеняющих на ветру её соблазнительные ноги, и в такой же белой кофточке, из которой рвались наружу упругие груди. Её лицо, окаймлённое вызывающими, ярко-красными кудрями до плеча, улыбалось, а губы остались соблазнительно полуоткрытыми. Хасан хотел укорить женщину за неподобающий вид, но, застыл, чего-то ожидая, а затуманенный взгляд уставился на её грудь, соблазнительно нависшую на лицо.
— Когда ты получишь камень, Хасан, я приду к тебе, и мы отпразднуем вместе, — сообщила девушка, едва дотрагиваясь своими губами его губ, но тут, точно дунул холодный ветер и небо вокруг потемнело. Девушка тот час же исчезла, словно растворилась, а над Хасаном грозно стал бородатый старик с острым посохом, похожим на дротик. От его изнеможённого лица веяло упрямством аскета и решительностью поборника за веру.
— Ты тратишь драгоценное время на женщин? — с негодованием вопрошал старик, и Хасан, к своему удивлению, узнал в нём, а, вернее, почувствовал властелина Хасан ибн Ас-Саббаха, так как никогда его не видел. Он не стал спорить со старцем, а привстал на колени, с почтением склоняя голову и слушая, что скажет его тёзка, основатель ассасинов, умерший более ста пятидесяти лет назад. Он хотел прикоснуться рукой его сапогу с загнутыми носками, но ладонь схватила только песок.
— Принесёшь мне рубин, чтобы я обрёл свою плоть, — произнёс старик и пошёл вперёд, бросив через плечо:
— Следуй за мной!
Хасан поднялся и отправился за высоким и худым стариком, который медленно погружался в тёмный густой туман. Волны тёмной субстанции по бокам обретала знакомые формы, создавая ощущение, что это не туман, а люди, идущие в том же направлении, что и старец. Постепенно глаза привыкали к темноте, и Хасан стал различать суровые лица воинов, идущих рядом. Их взгляды, устремлённые вперёд, ничего не выражали, кроме какой-то решительности и правоты того, что они делают.
Внезапно, туман впереди рассеялся, и они остановились на краю огромного обрыва, а внизу, освещённые рассеянным синим светом раскинулся мусульманский город с мечетью посредине, окружённой шестью минаретами. "Это же святотатство!" — подумал Хасан, считая минареты, которые, как грибы, стали расти вокруг мечети.
— Убей неверных! — воскликнул старец и первым прыгнул в пропасть, обнажая саблю, доселе висящую на боку. Все соседи Хасана бесстрашно прыгнули вниз, а он, внезапно охваченный ужасом, отпрянул от пропасти и закричал.
— Не задерживай! — оскалился на него идущий сзади одноглазый воин, который двинул плечом Хасана, подталкивая к пропасти. Хасан хотел воспротивиться насилию, но внезапно все вокруг, точно прозрели, уставились на Хасана горящими глазами и стали кричать ему прямо в лицо: — Прыгай, неверный!
— Я верный! — невпопад закричал Хасан, но его толкнули к пропасти и он, базлая от ужаса, полетел вниз. Умирая от охватившего его страха, он увидел, как обогнал старика, падая быстрее его, и схватил старика за ногу, которая, словно дым, снова рассеялась. Уже оказавшись ниже, он снова с надеждой схватился за сапог, но с ужасом понял, что тот слетел с ноги старика и оказался в руках Хасана.
"Не бойся, я с тобой, — прошептала ему недавняя девушка в белых, шелковых шароварах, — ты только не забудь, принести мне камень!" Она поцеловала Хасана влажными губами, и он потянулся к ней с ответным поцелуем, но тут, внезапно, проснулся. Его конь влажными губами терзал его лицо, приученный прошлым владельцем будить хозяина на рассвете. Хасан с отвращением отпрянул от него и тут же увидел, что в руках держит какой-то старый ссохшийся сапог, с закрученными вверх носками. Точно горящий уголь, Хасан отбросил сапог в сторону, восклицая: "Шайтан!" — не понимая, где он находиться. Бойцы султана, тянущиеся по дороге невдалеке, напомнили ему о цели его путешествия. Солнце уже поднялось и Хасан, пусть и с опозданием, но неистовой религиозностью обратился в сторону Мекки и дважды совершил намаз, прочитав, кроме утренней, и ночную молитву. Совсем умиротворённый, он вскочил на отдохнувшего коня и отправился в Тир, даже не останавливаясь в городе Сканделионе, чтобы перекусить и смыть песок с лица.
Когда к вечеру Хасан прискакал в Тир, то он был уже взят, а мамелюки султана вели вереницы детей и женщин, чтобы продать первому перекупщику. Нигде не задерживаясь Хасан сразу отправился в порт. Знакомый силуэт нефа он увидел, но только в море, которое, по-прежнему, штормило, укрытое серым небом. Корабль не стал заходить в Тир, опасаясь за жизнь пассажиров, а сразу отправился в Сидон, где у тамплиеров имелся флот, который мог доставить пассажиров, странствующих дальше, на Кипр.
— Шайтан! — выругался Хасан аль-Каин. Не скупясь, он приобрёл свежего коня и снова отправился в путь.
* * *
Госпитальеры грызли пересоленные сухари, которыми их кормила команда корабля, запивая водой, пахнущей тиной, так как другого выхода у них не имелось — в связи с поспешным бегством припасов в дорогу никто не приготовил. Неф, подгоняемый попутным ветром, шел в порт Сидона. Ещё издали виднелись башни крепости, охраняемой братьями-тамплиерами, и Дюдон де Компс с радостным возбуждением ожидал, когда сможет посетить монастырскую трапезу и побаловать свой желудок. В мыслях Дюдона не фигурировали разные кулинарные изыски, так как всем поварским новшествам он предпочитал пищу простую, но сытную.
Сержанта Гуго де Монтегю волновали совсем другие мысли, так как он размышлял о том, является ли Сидон беспечным местом и сколько времени им придётся охранять Марию де Морель. На первый вопрос сержант уже имел ответ, так как занятый мусульманами Тир говорил о том, что Сидон ждёт такая же судьба. Что же касается второго вопроса, то Гуго не мог понять, каких врагов следует ожидать. Красное стекло, которое вручит маршал девушке, в глазах сержанта не имело никакой ценности. "Возможно, это какая-то мусульманская реликвия, за которой охотятся сарацины?" — задал себе вопрос сержант, так как, насколько он помнил, данный рубин в христианских реликвиях не числился.
Впрочем, сержант Гуго не считал себя настолько просвещённым, чтобы знать всё тонкости веры и полагал, что лучше всего посоветоваться с раненым Великим Магистром госпитальеров, Жан де Вильером. Сержант надеялся застать его в Сидоне и потому успокоился, ожидая, когда матросы бросят якорь в порту. В отличие от сержанта, Раймонд де Торн развлекался тем, что беседовал с сестрой-послушницей, нашёптывая ей на ухо: "Мне нравится твоё лицо, сестра Мария, а оно — окно в душу". Мария, несмотря на то, что считая слова рыцаря искренними, смущалась и возражала:
— Лицо принадлежит мне, а душа — богу, что не одно и то же. Ты ошибаешься, брат-рыцарь, наши тела грешны.
— Мне кажется, ты невинна, как ребёнок, — возразил ей Раймонд де Торн и попросил: — Покажи мне то, что желал сохранить маршал.
— Ты думаешь, что здесь не опасно показывать рубин? — спросила девушка, оглядываясь, на что Раймонд ответил: — Ты под защитой ордена госпитальеров.
Девушка вытащила камень из-за пазухи, не снимая с шеи кожаную верёвочку, на которой висел рубин. Раймонд де Торн внимательно осмотрел рубиновое сердце, разговаривая с сам с собой: — В чём же твоя тайна?
— Ты думаешь, что в нём заключена какая-то тайна? — спросила девушка, поглядывая на рубин и госпитальера, который, кроме осмотра камня, заглядывал за ворот блузки, где наблюдал верхушки соблазнительных полусфер. Заметив это, девушка быстро спрятала камень за пазуху, а брат Раймонд, чтобы изменить направление её мыслей, объяснил:
— Маршал никогда не слыл любителем каких-либо драгоценностей и отличался скромностью в быту. Зачем ему какой-то рубин, который, почему-то, нужно хранить и оберегать?
Их разговор был прерван тем, что корабль вошёл в гавань Сидона и его подтянули к пирсу прямо возле крепости, где пришвартовали к огромному каменному столбу, вмурованному в основание. Сержант сразу отправился узнать, есть ли в крепости Великий Магистр госпитальеров, Жан де Вильер, чтобы спросить у него совета по поводу рубина. Раймонд де Торн, Мария и Дюдон де Компс не остановились в крепости, а пошли в город, чтобы прикупить себе самое необходимое, так как всё их добро осталось в Акко. Недалеко от мечети Баб Эль-Сарай они нашли восточный базар — самое оживлённое место в городе, который примыкал к крепости тамплиеров. Несмотря на войну, базар посещали купцы со всех соседних городов и стран, не боясь в смутное время отправиться в путь, чтобы расширить своё рисковое дело. Дюдон с вожделением смотрел на сушеные абрикосы и миндаль, и даже лимоны вызывали у него бурный фонтан желудочного сока. Везде предлагали арабское пшено с различными соусами, долму, фуль медамес из бобов и тут же, горкой, шарики фалафель, вязки сушёной и копчёной рыбы, куски вареной и копчёной птицы. Оглушительно пахло чесноком, оливковым маслом и лимоном, отчего Дюдон давился слюной, в то время как их главный казначей, Раймонд де Торн, выбирал запасы, которые не портятся в дороге, отчего взял целый мешок жареного нута, копчёной рыбы и птицы.
Чтобы успокоить стоические муки Дюдона, они остановились у мангала, где взяли по паре шампуров люля-кебаб с лавашем, а для Марии, в додачу, Раймонд купил пахлаву, шербет и цукаты. Сестра Мария снова поделилась с Дюдоном, отдав ему вторую палочку люля-кебаб, и накормила его пахлавой, которой сама объелась. Утоляя свой аппетит, они не увидели, что их компанию рассматривает какой-то араб, который внимательно изучал Марию острым взглядом своих чёрных глаз. Раймонд де Торн случайно заметил его настойчивое преследование и тут же проверил свой меч на поясе, а потом оглянулся вокруг, чтобы узнать, нет ли сообщников араба.
— Почтенная госпожа, — произнёс араб на чистом французском языке, склоняя голову и обращаясь к Марии, — я с удовольствием куплю то, что висит у вас на шее и мешает вашему непринуждённому путешествию.
Мария непроизвольно прижала руку груди, где прятала рубин, а Раймонд де Торн нахмурился: незнакомец обращался к Марии напрямую, что не принято среди мусульман.
— Мы ничего не продаём и, что нужно, уже купили, — произнёс Раймонд де Торн и, пропуская Марию впереди себя, сказал: — Идём, нам нужно спешить.
Сестра Мария оказалась понятливой и пошла вперёд, а вполне насытившийся Дюдон де Компс, замыкая тройку, невзначай толкнул незнакомца и произнёс, продолжая путь:
— Действительно, нам нужно спешить.
— Вы меня толкнули, — сказал незнакомец, положив свою руку на плечо Дюдон де Компса. Данная картина выглядела комично, так как араб едва достигал грудей Дюдона.
— Ребята, вы идите, а мне необходимо размяться после обеда, — бросил Дюдон де Компс своим друзьям и свернул в улочку, предлагая арабу следовать за ним. Мария думала, что Раймонд де Торн последует за Дюдоном, чтобы ему помочь, но брат Раймонд, отчего-то озабоченный, закинув покупки на одно плечо, другой рукой тянул девушку в направлении порта.
— Вы должны ему помочь, — воскликнула она, вырывая руку, но Раймонд перехватил её руку крепче и потащил дальше, промолвив: — Я должен проводить вас к сержанту.
Когда они пришли в крепость тамплиеров, то нашли обеспокоенного их отсутствием сержанта Гуго де Монтегю, который сообщил, что Великий Магистр госпитальеров Жан де Вильер отправился на Кипр. Вечером туда уплывает корабль тамплиеров, и сержант договорился о местах. Раймонд де Торн выслушал сержанта и вытащил сохранённые два шампура люля-кебаб с лавашем, которые отдал Гуго де Монтегю, а сам, шепнув ему: "Я сейчас!" — покинул крепость и ушёл в город, собираясь помочь Дюдону де Компсу. Когда он его нашёл, помощь ему уже не понадобилась — он был мёртв.
Хасан аль-Каин не стал тревожить Раймонда де Торна, так как он ему совсем не нужен. Ассасина интересовала монашка, на шее которой висел рубин. Следует выманить её из крепости, а лучшего повода, чем похороны, не сыскать. Поэтому он отправился наблюдать за монахами, которые, после разговора с госпитальером, потащили убитого в церковь — отпевать всю ночь.
О том, что девушка уплыла ещё вечером, Хасан узнал следующим утром, когда поговорил с одним из монахов, которому заплатили за то, чтобы он похоронил брата-госпитальера. Хасан выкрикнул такбир21, точно хотел пожаловаться, но его вопль прозвучал, как ругательство".
