Принцесса

Первый — самый здоровенный, выше меня на полголовы, раза в полтора в плечах шире. Башня двуногая. За ним — плюгавый, но с неприятной палкой. У третьего в руках бутылка. Двое других вроде налегке.

— Чего стоишь, фраер? У тебя мозги заклинило на нервной почве? Тебе их прочистить?

Нельзя со мной так грубо разговаривать, я очень раним и обидчив. Но первый уже разобрался, что словами дело не обойдётся. Видимо, он собирался меня ударить, да, в общем-то, и ударил. Кажется, это должен был быть недурной апперкот. Мы оба не заметили, отчего он упал... вот и хорошо, не потерял я форму за три года. Пусть полежит пару минут, у меня на повестке — второй, с палкой.

— Ты что, фраер, слов не понимаешь? Ну, конец тебе!

Шаг-второй вправо — держать в поле зрения остальных. Полшага назад, толчок — дубинка просвистела надо мной и тотчас полетела влево, а её владелец — вправо:

— А-а-а! Ты чего? Больно же!

Зазвенела разбиваемая бутылка, это от третьего номера, быстро он движется в темноте. Горлышко разбитой бутылки — штука серьёзная, в умелых руках она бы мне доставила хлопот. Но не тот случай: круговым ударом левой ноги я выбил эту штуку, а правой отшвырнул её хозяина. И тут чуть не проморгал четвёртого. У него в руке мелькнула опасная бритва, а я не был готов, и позиция неудачная. Быстро назад. Пронзительно закричала Юдит. Снова передо мной просвистела бритва, и опять я дёрнулся назад.

В темноте неприятно и опасно отступать, мой противник явно это знал. Третий взмах бритвой — я отшатнулся и сразу, прежде чем лезвие вернулось, прыгнул. Левой ногой по руке, правой — в шею. Такого крутого парня грех не уважить. Крутой парень отлетел, будто сломался, и рухнул на колючки, а я, едва приземлившись, наудачу махнул по пятому, который уже вставал в боевую стойку. И тут заметил краем глаза, что с земли преждевременно поднимается первый. Неужели придётся заниматься им, оставив пятого в тылу?

Я рванулся к первому, по пути заодно наступил на бритву — сломал её, чтобы никто не подобрал...

Давно не приходилось видеть, чтобы человек так быстро бегал — да ещё в темноте, через кусты, по пересечённой местности! Это же опасно!

Эй, а куда подевался пятый со своей боевой стойкой? Ау, каратеист!

Юдит стояла чуть в стороне, вся в слезах.

— Полно вам плакать! Всё в порядке, опасность миновала!

— У тебя кровь на щеке!

Что такое? Похоже, мой отход от бритвы не был так уж хорош. Уже и рубашка в крови. Ещё бы пара дюймов, и мне пришлось бы паршиво. О, позор! Какой-то уличный бездельник меня порезал! Что бы сказал мой тренер?!

— Джек, пойдём ко мне, я тебя перевяжу!

Ух ты! Это всё меняет! Спустя минуту я сидел у Юдит и с мученическим видом, хотя в душе полон восторга, принимал её заботы. Она промыла мне рану спиртом — это и вправду было неприятно, — затем наложила какую-то мазь, ватку и пластырь. Мир вам, уличные хулиганы, повстречавшиеся нам в парке! Без вас не принимала бы меня сейчас лучшая девушка в мире! Слышишь ты, будка ходячая — мир тебе, надеюсь, кусты были не так уж колючи! И вам мир, те, которые, наверное, до сих пор валяются в аллее парка. И даже тебя, с бритвой, прощаю. Упал ты как-то нехорошо, и звук был у тебя из горла... Но ты сам виноват, очень уж меня напугал.

Потом я с аппетитом поужинал. Выяснилось, что прекраснейшая девушка в мире очень хорошо готовит. Но внезапно я заметил, что сама она не ест.

— Мне нельзя, — со вздохом ответила она, — сегодня вечером я должна попоститься.

Ничего себе! Неужели она ещё и диету держит?! При такой-то фигуре?! А впрочем, может, потому-то и фигура такая...

А потом...

— Прости меня, пожалуйста, Джек, — сказала она со смущённой улыбкой, — но тебе пора идти. У меня завтра трудный день. Я очень рада познакомиться с тобой, но сейчас тебе надо уйти. Не сердись, ладно? Позвони завтра вечером, нет, лучше послезавтра.

Немного обидно. Правду сказать, я уже надеялся на большее. Хотя ведь для начала совсем неплохо, нечего жадничать. Прости меня, Юдит, но я позвоню завтра, а не послезавтра. Спокойной тебе ночи, Юдит Коган, удивительная девушка, и до скорого свидания.

5.

Юдит Коган

Завтра съёмка с Бертой... Нет, уже сегодня. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль съёмка со страшной Бертой. Даже заснуть никак не получается. Ведь наверняка ничего страшного не случится, всё так похоже на прошлый раз... Кроме Берты. Но Алекс ведь не обманывает?

Надо подумать о чём-нибудь другом, отвлечься от паники. Этот парень, Джек... Вот это парень! Такой умный, смелый, честный, симпатичный, сильный. А ведь я ему понравилась, да-да! Изобретатель, хорошо зарабатывает. И при этом — такой застенчивый! После того, как он тогда помог с машиной — случайно ли всё время вертелся то в бассейне, то в библиотеке? Ой, а может, и случайно... А может, и не из-за меня... Хотя скорее, всё-таки, из-за меня.

Надо же, такой на вид грозный — и застенчивый! А разве это плохо? Неужели лучше какой-нибудь наглец, вроде тех, в парке? Как он раскидал их, вот это да! Сколько их было — шесть, семь? С ножами, с палками, смотреть — и то ужас! А он — настоящий герой! За таким парнем любая девушка с радостью пойдёт хоть на край света. А если я ему понравилась, ведь наверняка понравилась, согласится ли он на девушку из садо-мазохической студии? Пусть красивую, хотя, надо признать, ростом не вышла, но это не важно, ноги вполне приличной длины. Даже очень красивую — это все говорят, в том числе Илайз. А вдруг он не согласится... Но я же там не навечно, подзаработаю денег — и уйду куда-нибудь. И потом, почему обязательно — садо-мазохистка? Произносить — и то противно, гадость какая-то. А вот фотомодель — это да, звучит отлично, фотомодели всем нравятся, и Джеку наверняка тоже. Держись, фотомодель, завтра, нет, сегодня ты познакомишься с профессиональной садисткой, даже если нет такой профессии...

Она проснулась около восьми часов — голодная, заспанная, измученная страхами, скорее всего, напрасными. Несколько раз в студии она видела Берту, перекинулась с ней несколькими фразами, и та была очень приветлива и доброжелательна. Но как знать, что будет в съёмочной?

Ничего делать не хочется. В бассейн пойти — сил нет, на учебники смотреть противно. Все мысли только о том, что случится вечером.

Несколько раз она ложилась спать, засыпала и просыпалась. Наконец, около полудня решила встать. Уныло включила телевизор, а там — фильм ужасов. Ну, здорово, такие чудовища, что наконец-то хохот пробрал, так что от этого фильма польза налицо.

Четыре часа. Вот и вечер наступает. Пожалуй, пора ехать, а то вдруг мотор опять испортится, на свою пытку опаздывать неприлично, только перед дорогой ванну принять, чтобы и Гарри, и Берте приятно было.

* * *

В раздевалке Юдит повстречалась с Илайз. Та была только что после съёмки. Всё прошло отлично, и прекрасная блондинка была в приподнятом настроении.

— Здравствуй, Джей! Ты, значит, тоже сегодня снимаешься?! Надеюсь, тебе не очень страшно?

— Не то слово, Илайз! Прямо душа в пятки уходит при одной мысли о Берте. Это точно, что в первый раз она добрая?

— Ну, не то чтобы очень, но ничего страшного. Приободрись, малыш, мысленно я с тобой! В беду тебя не дадим. Но между нами, я перед первой съёмкой с ней не меньше твоего тряслась. А на вторую — ничего, хотя оказалось гораздо больнее.

— У меня второго раза с ней не будет. Если Алекс начнёт настаивать, я, наверное, вообще уйду из этой студии.

— И правильно сделаешь! Знаешь что? Хорошо бы тебе замуж. У тебя парень есть?

— М-м... — смутилась Юдит. — Да, есть.

— Он хороший?

— Замечательный! Смелый, мужественный, герой. Против него было десятеро, все с ножами, с палками — так он их одной левой!

— Да? — во взгляде Илайз вдруг проступило сомнение. — А голова у него варит?

— Ещё бы! Он занимается... как это называется... синектикой.

— А-а, изобретатель! — обрадовалась Илайз. — Отлично, тебе можно позавидовать. И если хочешь знать, то самое лучшее, что ты можешь сделать — передать пламенный привет Алексу и выйти замуж за этого изобретателя. Конечно, при твоих данных за тобой кто угодно побежит, хоть Рокфеллер-младший, но ты лучше выходи за этого, своего. Ну, пока! Звони, когда закончится съёмка. Не вешай носик, куколка!

Илайз ободряюще улыбнулась, помахала рукой и направилась к выходу. Юдит осталась одна. Стараясь сдержать нервную дрожь, она начала раздеваться.

* * *

На сей раз Гарри приготовил для Юдит шикарную раму на пьедестале — позолоченную, с подвижной верхней планкой, которую можно было фиксировать в разных положениях. По всему периметру её были вмонтированы полукольца для крепления ремней и цепей.

Восемнадцать часов три минуты. Гарри подвёл Юдит к этому мрачному великолепию, поставил на пьедестал и первым делом привязал к полукольцам запястья и щиколотки девушки. Затем повернул какой-то рычаг, и верхняя планка сместилась вверх. Тело Юдит натянулось, как струна, девушка ойкнула, и Гарри, добрая душа, ослабил железную хватку.

Наступила минута ожидания. Юдит обречённо смотрела на своё отражение: роскошный пьедестал, золочёные планки, привязанная ремнями хрупкая девушка в ожидании пытки... как жутко видеть это в зеркале.

Открылась дверь, и в комнату вошла Берта. Без всякой музыки, как было в прошлый раз — просто тихо вошла, похлопывая плетью себе по ладони. Плеть большая, чёрная, тяжёлая... а взгляд... такой взгляд, что Юдит сразу поняла — скидки на первый раз не будет. О пятидесяти тысячах можно забыть — денег она не увидит, просто потому, что не переживёт эту пытку. Надо срочно остановить съёмку... как это сделать, как? Попроситься в туалет. Глупость, какой туалет после суточного поста? Допустим, очень захотелось вдруг пить, вот и выпила стакан воды, и теперь срочно нужно выйти. Только бы отвязали, выпустили отсюда, а там ещё что-нибудь придумать. Пускай даже Алекс выгонит из студии...

Но едва она открыла рот, чтобы попроситься выйти, Берта резко дёрнула рукой, и в тот же миг словно гигантская оса пронзила своим раскалённым жалом грудь девушки. Юдит задохнулась, закашлялась, машинально рванулась что было сил, так, что перекладина затряслась, и тотчас Берта вновь занесла плеть.

* * *

Берта была старшей дочерью в довольно состоятельной семье. Унаследовав от своего отца, смелого, предприимчивого, прямолинейного и резкого человека его характер в ужесточённой форме, девушка с подросткового возраста не робела перед конфликтами как в школе, так и дома. После одного особенно крупного скандала с отцом она хлопнула дверью и пошла по своему пути. Имя, данное ей при рождении — Элизабет — она отбросила, став Бертой. С детства Берта усвоила принцип: подчиняй себе других, иначе они подчинят тебя.

Расставшись с родителями, Берта-Элизабет обеспечивала себя сама. Непривычная в детстве к домашнему труду, она теперь работала много и тяжело. Сначала пыталась зарабатывать официанткой в ресторане, позже мыла полы и посуду, затем выступала стриптизёршей в баре. Набив себе множество шишек, всё-таки накопила денег на учёбу и окончила медицинский колледж. Мать неоднократно предлагала вернуться, но Берта решительно отказывалась. Попытка создать семью не удалась — муж не выдержал её властного характера, и Берта осталась с маленькой дочкой, единственной отрадой в жизни. Властная манера и бескомпромиссность снова и снова вредили её попыткам устроиться по специальности. Однажды, отчаявшись, она пришла по объявлению в студию Алекса, и он, разумеется, ей сразу отказал, но уже два дня спустя позвонил сам и предложил быть доминирующей.

Впервые взявшись за плеть и посмотрев в глаза своей первой жертве, Берта поняла, что нашла себя. Отныне она была доминирующей. Она наводила страх на них — простых фотомоделей, которых вполголоса называли "серыми мышами", и на звёзд — "белых мышек". Впрочем, звёзды, за исключением Илайз, в студии не задерживались. Берту несколько задевало, что "доминируемым" платят гораздо больше, чем ей, повелительнице, но она понимала, что задёшево встать перед ней на колени желающих не найдётся.

И всё же деньги не всё решали. Берта стала настоящей мастерицей своего дела. Она не только причиняла боль — это было бы слишком примитивное, неинтересное доминирование. Она, когда хотела, могла заставить свою жертву извиваться, содрогаться в сладострастии, постанывая от кайфа. Не будь рядом Тома, она доводила бы их до оргазма. Нет, не только повышенная оплата сеансов побуждала девушек сниматься с ней. Не только страх, но и ожидание наслаждения читала она в их взорах.

Однако Илайз не поддавалась ей. Илайз не страшилась боли и презирала кайф, исходящий с плётки Берты. Во время съёмок Берта иной раз сама не понимала, кто из них доминирует. И если иногда из уст Илайз вырывался невольный стон или тело реагировало на прикосновение плети к интимным местам, это отнюдь не убавляло восхищения Берты ею. Берта не могла понять каждый раз во время съёмок — то ли пленница обладает фантастической волей, то ли она сама теряет квалификацию. И мало-помалу Берта сдалась. Первоначальная презрительная неприязнь к Илайз уступила место скрытому восхищению. Возможно также, что сыграло роль то обстоятельство, что Илайз достойно носила то имя, от которого Берта высокомерно отказалась.

И вдруг откуда-то взялась эта Юдит-Фанни. Вся студия в восхищении пялилась на красавицу еврейку, и Илайз не составляла исключения. Берта с детства терпеть не могла вот таких — тоненьких, сентиментальных, субтильных, бледненьких, мечтательных, обычно из небогатых семей, зачастую еврейских. Они всегда старались хорошо учиться, сами не зная, что будут потом делать со своими блестящими оценками. Эти ангелочки не принимали наркотики — не потому, что не хотелось, а оттого, что мама не велела. Но при всём этом мальчишки-одноклассники были без ума от этих бесхарактерных чистюлек. Её, Берту-Элизабет, очень уважали, часто боялись, а этих жалких пигалиц — любили. И теперь здесь, спустя много лет, в этой вотчине Берты — то же самое!

Ко всему прочему, Фанни чем-то напоминала Берте актрису Элизабет Тейлор, которую она, Берта, не выносила — возможно, из-за её имени. Но что самое ужасное: во время одного из разговоров Юдит с Илайз в присутствии Берты, она уловила взгляд своей повелительницы, устремлённый на новенькую. Взгляд, в котором читались нежность и восхищение, но мало того! Илайз смотрела на Фанни снизу вверх! Так, как все остальные в студии смотрели на неё, Берту! Так, как она сама, Берта, смотрела на Илайз!

Берта могла, скрепя сердце, принять превосходство Илайз, с которой она усматривала у себя немало общего. Она сознавала, что отнюдь не душевная слабость побуждает Илайз сниматься в роли "доминируемой". Если бы вдруг в разгар съёмки Илайз велела Берте поменяться с ней местами, "доминирующая" безоговорочно подчинилась бы. Но то, что Илайз уступила этой Фанни, причём просто так, без борьбы — это было для Берты непостижимо.

Берте было известно, что Юдит как огня боится сниматься с ней. Знала Берта и о том, что, соблазнённая высоким гонораром за сеанс, та всё же согласилась. Всего пару часов назад Берта вовсе не собиралась мучить Фанни. Нет, конечно, полминуты разогрева — святое дело, чтобы "доминируемая" ощутила вкус плётки. Но вот потом... О, план Берты был великолепен! После того, как Фанни немного бы покричала и вообразила, что ей конец приходит, всё должно было полностью измениться, и плеть из жестокого врага превратилась бы в пылкого, нежного, сладострастного, опытного любовника! Наплевать на Тома! Эта израильтянка будет сладострастно стонать, извиваться, как мартовская кошка, эректировать грудью, исходить секретом, ловить кайф и просить продолжения. Она ещё сама попросит следующую съёмку снова с Бертой! Пусть все поклонники этой "Принцессы" убедятся, что их сказочная фея — самая обычная самка, хотя и со смазливым личиком и балдёжными ножками.