1655

— А военные что?

— Щербин связался по рации. Узнал про трупы и рассказал, что они сами до сих пор не могут наладить связь с начальством... Как и я, собственно. Сидим в темноте, без телефонов, газа и телевиденья, — он вздохнул. — Их начальник, который остался, майор, по рации звонил. Требовал к нему явиться и объявлять мобилизацию. Совсем мозгами поплыл, видимо.

Председатель шмыгнул носом и полез в карман за сигаретами.

— А ты?

— Я его пока на хрен послал и сказал, что его желания мне не указ.

— И что?

— Пока заткнулся. У них сейчас своих проблем хватает. Стреляли даже. Говорят, что рабочие хотели дома ученых пожечь... У нас тоже... Бабы митинг устроили. Ревут, что если им обратно телевизоры не включу, они этих военных на вилы подымут. Бабы у нас боевитые... Эх... Жаль мы графскую электростанцию не восстановили. Я б им хоть в клубе сериалы включил.

До революции в Лужках было имение графа какого-то там. Слыл он человеком порядочным и просвещенным. Старики о графе отзывались с уважением и даже любовью. Для окрестных селян магнат построил больницу, школу, мельницу. А чуть позже на базе водяной мельницы сделал первую в Беларуси гидроэлектростанцию.

В последние годы страна активно возрождала местечковую привлекательность, делая упор на агротуризм для зажиточных европейцев. В этом национальном проекте нашлось место и для Лужков. Бывшее имение, ставшее колхозной администрацией, восстановили, превратив в отель. Обещали к следующему году запустить электростанцию (мельница работала до сих пор).

Вацек понизил голос.

— Хотя... Я сгонял на телефонную подстанцию. Там генератор есть. Без связи ж никак... Телефоны мы включили по городку, так я заодно в розетку телек воткнул. Посмотреть новости... — Комаровский сделал паузу, поигрывая бровями. — Нет там новостей, хлопцы... Совсем ни хрена нет... Пусто и шипит!

Он докурил сигарету, каблуком дотушив окурок.

— Кстати, вы это... помочь не желаете?

— А что?

— Да Мустафьевич в селе том застрял. В том, с трупами... Ждал всю ночь своих экспертов из области... А где их взять тех экспертов? По утру решил домой отъехать, так выбраться не может. Тут недалеко.

Дроздов почесал затылок и посмотрел на меня.

— Он же нам сказал, что помощи от нас не надо.

— Передумал.

Пропадает тендер!

— Чего ж не съездить. Все равно тут сидеть, пока власти не придут на помощь.

— А трактор не проще послать? — Толик не воодушевился перспективой свидания с мертвецами.

— Да послал бы, — Комаровский разводит руками. — Так все механизаторы тут. Надо кого-нибудь из них везти в мехцех, трактор заводить. Да ехать он туда подольше вашего будет.

— Ладно... Как туда проехать?

Вацек подозвал субтильного паренька, греющего руки у пыхтящего примуса, на котором кипятили воду для чая поисковикам.

— Это Васёк. Он покажет.

— Поехали, Вася.

10.

Доехали быстро.

По пути все же заглянули в Путраницу. Перекусили у Волкова яичницей, жареной картошечкой и колбасой. Простоквашки похлебали. Если провозится до вечера, то лучше быть сытыми, чем голодными.

Алексей всучил друзьям дробовик.

— Я с Мустафовичем любые вопросы решу, — выглядел капитан в отставке взволнованным и серьезным. — На душе тревожно. Вы ж знаете, я заподлянки задницей чувствую. Нездоровое что-то творится. Со стволом, оно попроще будет.

Возражать не стали. Дроздов тоже елозил, когда к селу подъезжали. Он называл это "фронтовым интеллектом". А вот у Малютина с предчувствием было туго. В самые передряги он всегда влетал без опасений. С широко открытыми глазами... Зато везучим оказался. Когда головной БТР под ним рванули в девяносто шестом, Волкову руку перерубило, да бошку раскровянило так, что ослепнуть мог. Дрозду мышцы на брюхе просекло через бронник. А его только о землю приложило. Подбросило на метра два, да об землю дало. Сознание потерял, очнулся в больничке уже. Сестры, врачи кругом кричат: "Лежите, больной. Шок у вас!". А сам Антон чувствует себя на все сто, только во рту слегка сушило, как с похмелья. Так и выписали через день... с шишкой... Волкова после того случая и списали, кстати.

Дробовик взяли. Патронов к нему всего восемь оказалось, зато картечь, а не дробь утиная. Дроздов их защелкал в магазин, ствол у ног поставил. С тем и поехали.

— Жене б как-нибудь дать знать, что у меня все хорошо, — беспокоился Толик. — Обещал, что к двенадцати буду, а тут, чувствую, что раньше завтра мы в Минск не попадем.

— Хорошо, если отпустят, — поддержал Малютин. На душе его скребли кошки. — Деревни исчезли, пепелища какие-то, трупы расчлененные... Опера землю рыть будут.

Дроздов посмотрел на небо из окна авто:

— Были бы эти "опера"... Не видно ж никого... Хоть бы самолет или вертолет прислали посмотреть, что тут и как?

Не согласится с этим было трудно. Как-то не спешили власти на помощь.

...Торцом к родной для Малютина деревни лежало село побольше — Ломачына. Название деревне не подходило. Целых домов тут было побольше, чем в Путранице, да и населения осталось побольше.

Джип вырулил на околицу Ломачына, проехал колхозные коровники и магазин. Дальше лежало еще одно село... Должно было лежать.

Вместо домиков за магазином начинались знакомые поля со снегом. Правда, здесь снежное поле быстро упиралось в густой еловый лес.

— И где трупы?

Васёк показал рукой на лес:

— Тут километра полтора проста и проста.

— Прямо, в смысле? — уточнил Дроздов.

— Ага.

— Через лес переться?

— Тут стежка есть.

— Тропа?

— Я ж так и кажу? — удивился Васёк.

Антон включил пониженную передачу, отыскал следы милицейского Уазика и тронулся в путь по снегу. Тойота урчала, сипела, но ехала.

Через двадцать минут плутания по узкой просеке, явно задуманной под конные волокуши и телеги, они выбрались на противоположную опушку. Перед машиной, в ста метрах, лежали развалины. Полтора десятков низеньких домиков, окруженных крепким, но поломанным во многих местах частоколом. Со всех сторон к избушкам примыкали крошечные участки земли с корявыми деревцами. Видно было, что жителям тесно внутри частокола, но снаружи никто не строился. Необычным было отсутствие столбов линий электропередач. Еще удивило то, что все домики щеголяли крышами из дранки, порубленной коры.

Уазик обнаружился у первого же здания.

11.

3 октября 2010 года.

Кабинет главы Российской корпорации нанотехнологий.

Рыжеволосый хозяин кабинета задумчиво рассматривал свежеотпечатанные снимки.

— И все? Один дом с вояками и стрельбище с охраной?

— Да. Только это.

— А где... — он остановил фразу, задумался. — Что ученые говорят?

— Разводят руками. Те, кто что-то смыслил, исчезли вместе с базой... Те, что остались, требуют лабораторий, инструментов и время на исследования.

Рыжеволосый еще раз посмотрел на снимки сожженной деревушки.

— Что внутри?

— Чего?

— Внутри села этого? Которое вместо базы теперь?

Докладчик заглянул в папку и вытянул новые снимки. Несколько полуразложившихся трупов в обрывках одежды.

— Живых не нашли?

— Пока нет.

Хозяин кабинета вернулся к столу, сел, забарабанил пальцами по столешнице:

— Только бы журналюги пока не пронюхали... Экспертов-криминалистов привлекали? Военных проинструктируйте!

— Конечно...

— А трупы эти?

— Эксперты говорят, что люди были убиты... Уже месяца два как убиты.

— Я вижу, что убиты! — взорвался рыжеволосый. — Кем? Как? Откуда они?

Докладчик сник под яростным взглядом патрона:

— Тут не все так просто получается. Мы отдали фрагменты одежды, утварь на исследования, снимки зданий пробиваем по архитектуре. Есть мнения, что домотканая одежда убитых характерна для этой местности... значительно более раннего периода.

— Чего?

— Такие ткани использовались до войны.

— Отечественной?

— Да... Только не сорок первого, а восемьсот двенадцатого года. Или даже еще раньше.

— Ты хочешь сказать... Мы что-то со временем устроили?

Докладчик осторожно согласился:

— Эта версия является одной из основных.

Рыжеволосый радостно вскинулся:

— Мы пробили время? Притянули кого-то из прошлого?

Докладчик остудил пыл:

— Возможно, при этом убив людей и уничтожив здания.

Рыжеволосый снова сник. Он сидел, обхватив голову ладонями, и тихо раскачивался.

— Сколько, ты говоришь, населения исчезло?

— Тысячи четыре местных жителей и около двух тысяч на нашей базе. Сегодня было бы больше. Вы на днях собирались подехать... Так что, можно сказать, повезло.

— Шесть тысяч народа... Мне это не простят. Если бы только своих, так еще и... этих прихватили! Батька теперь на конька сядет. И наш взгреет.

Докладчик кашлянул и потянул из папки листик:

— Я тут набросал план.

Рыжеволосый механически взял протянутый листок, вяло глянул на ровные строчки.

— Ну, давай. Излагай!

— Для начала, дадим союзникам давно желаемую атомную станцию...

Глава 2.

1.

Всадник камчой сбил с холма тонкую искрящуюся коросту льда, ловко перегнулся в седле и подхватил с земли замерзшие комки лошадиного навоза, растер их в рукавицах. Скуластое лицо радостно осклабилось:

— Это они, бачка. Я говорил, что с обозом тут только одна дорога. День, даже половина дня... Они только, только проехали.

Юзбаши, командующий татарским загоном, согласно кивнул, отчего остальные степняки, столпившиеся вокруг командиров, одобрительно загудели.

Рослый краснощекий витязь в стеганом малахае поверх червленой кольчуги недовольно поморщился, но нашел в себе силы похвалить настырного следопыта. Татарин хмыкнул и отъехал.

Из-за пролеска на рысях выходили остальные воины — к сотне степняков подтягивались четыре десятка боярских холопов. За каждым всадником шел заводной конь, за некоторыми — по два.

Заснеженный край леса, у которого собирался отряд, был началом пущи, протянувшейся на десятки верст. Кочевники с опаской посматривали на темные силуэты громадных елей, верхушки которых окрасились заходящим солнцем.

Витязь жестом поторопил своих людей, после чего подскакал к юзбаши:

— Я не хочу отдыхать сегодня, Угэдей. У нас есть свежие лошади и хватит сил, чтобы не останавливаться и продолжать погоню.

Плоское, сморщенное шрамами лицо осталось бесстрастным, но по опустившемуся вниз правому усу боярин понял, что предложение кочевнику не понравилось. Тот долго подбирал слова:

— Еромей-мурза, ты еще молод, хотя и мудр не по годам. Но послушай сейчас не свое сердце, сердце воина, а мои слова, слова старого степного волка, опытного... Скоро ночь, впереди — лес. Не наш лес... Здесь — удобная стоянка, вокруг — поля, где лошади смогут найти себе немного травы. Люди тоже устали... Отдохнем, поспим. С первым лучом уйдем дальше и будем сильными и свежими.

Боярин в раздражении хлестанул по толстой попоне собственного рысака, отчего жеребец недовольно запряг ушами и начал пятится. Но с доводами татарина согласился.

Когда последние всадники отряда выехали к опушке леса, холопы уже рубили ельник на подстилки и шалаши.

2.

По узкой просеке осторожно продвигался небольшой отряд.

Усталые, замерзшие, в скрипучих кожаных куртках под покрытыми инеем доспехами всадники кутались в грубые накидки-пелерины на меху и в толстые шерстяные плащи. Попоны лошадей, торивших дорогу через густой пролесок, касались нижним краем заснеженной земли.

По черному цвету доспехов, проглядывавших через всевозможные одежды, любой разбирающийся в моде юнец опознал бы во всадниках знаменитых немецких рейтар, особой касты наемников, чья слава еще недавно гремела по всей Европе. Сто лет "пистолетчики" из германских провинций были нарасхват. Но новое время приносит и новых героев, и вот уже дети тех, кто сумел выжить под стенами Эно, вынуждены скитаться вдали от теплых домов Франции, Прованса и Наварры.

Впрочем, три десятка потрепанных ветеранов к рейтарам можно было отнести достаточно условно. Кроме доспехов их мало что объединяло — в отряде хватало разномастного оружия. В чехлах из вываренной кожи покоились короткие аркебузы и модные эскопеты, старинные батарейные пистолеты и современные модели с "испанским" замком, за спинами висели копья, а у седел — кончары, шпаги и мечи-rapiere, называемые чаще просто рапирами. Для полноты картины не хватало только алебард.

Воины были прекрасно экипированы и готовы к любым неожиданностям.

Издалека донесся лошадиный топот. Затрещали взводимые курки, полезли из ножен шпаги и мечи. Отряд на пару мгновений сгрудился вокруг своего ритмейстера и тут же начал вытягиваться в линию, разворачиваясь лицом к неприятностям. Заводных лошадей с припасами отвели за спину, готовясь к возможному отступлению.

Лес вокруг на мгновение примолк, отчего неожиданно стало слышно, как шуршит досыпаемый на полки ружейных и пистолетных замков порох. Кто-то по привычке забубнил молитву, и очарование пропало.

Когда из-за изгиба просеки вылетела пара бездоспешных кавалеристов, отряд шумно выдохнул и опустил стволы. Вернулась разведка.

Один из всадников, смуглый, горбоносый бородач, доскакал до ритмейстера, резко осадил лошадь и быстро затараторил. Немецкий язык в его устах причудливо искажался, так что уловить содержание для командира оказалось тяжело. Глава отряда нахмурился, дозорный замолк. К командиру подъехал второй разведчик, пожилой германец.

— Вольф, научи своего грека правильной речи, а то когда-нибудь он также будет коверкать себе рожу, размахивая руками, а мы не поймем, что враг близко, — лицо ритмейстера было спокойно, будто разговор велся в лагере, в родном Альтмарке, а не посреди чужой воюющей страны.

Подъехавший Вольф, седоусый, покрытый шрамами вояка ухмыльнулся остатками зубов. Вокруг беззвучно залыбились остальные наемники.

Грек обиженно оскалился, резко отвернул лошадь и уступил место у командира своему майстеру.

— Что там?

— Московитяне. И татары... Грабят хутор или панский застенок.

— Застенок?

— Так тут называют село, где живут безземельные или разорившиеся дворяне, — Вольф уже служил в здешних местах и немного разбирался в том, о чем говорил.

— А почему выстрелов не слышно?

— Беднота. Если и был порох, видимо, кончился. Или стрелять некому... А татары и московиты не хотят себя соседям казать... Но рубятся знатно.

— Обойти их можно?

— Если по взлеску, опушкой, то пройдем.

— Хорошо, — ритмейстер задумался. — Московитян много?

— Сотня бездоспешных, татарская голота с пиками и луками, и дюжины три казаков или холопов. Пехоты доброй нет. Пушек не видел, обоза тоже. Думаю, набег за мошною надумали.

Командир кивнул головою, показывая, что доклад принят. Вольф поехал вперед, показывая объездной путь.

Через полчаса наемники благополучно минули одинокую проплешину посреди лесного бескраинья, объезжая место боя стороной. Но претворить план в жизнь до конца так и не успели.

Когда первые немцы уже миновали низкий перелесок и исчезли в чащобе пущи, ворота городка на несколько мгновений распахнулись. Дюжина всадников, вылетев из укрепления, разметала татар и бросилась к близким деревьям. Видимо, почувствовав, что держать врага долго не получится, кто-то из защитников решил попытать счастья в прорыве.